Для Джона Леннона, который терпеть не мог извиняться, даже когда понимал свою неправоту, это было сродни пытке. В день прибытия в Чикаго на спешно созванной пресс-конференции он с трудом выдавил из себя: «Я сожалею, что так широко разинул рот. Я не против Бога, Христа или религии. Я никогда не стал бы над этим насмехаться. Я вовсе не хотел сказать, что мы лучше, чем он».
Хотя Джон и упал перед прессой на колени, это не остановило кампанию, направленную против него и группы.
Радиостанции бойкотировали их пластинки. В Алабаме, Джорджии и Техасе диски «Битлз» бросали в костры. В Кливленде (Огайо) пастор угрожал прихожанам всеми небесными карами, если те посмеют нарушить запрет и посетят концерты «Битлз». В Мемфисе (Теннеси) Ку-Клукс-Клан организовал демонстрацию против битлзов. Там во время концерта в Колизеуме на сцену обрушился град отбросов, взрывались далеко не безопасные хлопушки. Однако на всех пятнадцати концертах был аншлаг. Как и прежде, восхищенные фаны свистели и вопили.
Когда Джон, Пол, Джордж и Ринго 29 августа 1966 года покинули сцену в Сан-Франциско, это было прощанием навсегда.
Так закончился последний публичный концерт Великого ансамбля. На то были две причины: с одной стороны, их творчество стало сложнее, изощренней и требовало студийной аппаратуры; с другой — они ясно поняли, что их безопасность на концертах уже никто не может гарантировать. Подтверждением тому были инцидент в Маниле и последние американские гастроли.
Столь трудное решение не было единодушным. Взгляды Джона и Джорджа совпадали. Против был Пол, который любил поездки и видел в прямом контакте с публикой важный элемент их успеха. Эпштейн поддерживал его из других соображений. Он не без оснований опасался падения популярности из-за прекращения концертного бизнеса. Другая причина состояла в том, что менеджер всегда старался быть поближе к битлзам, а турне предлагали ему для этого наилучшие возможности. Теперь он всерьез забеспокоился, что дистанция начнет расти, поскольку в студии он никогда не был желанным гостем.
Позицию Ринго, как всегда, определял реализм — без Джона и Джорджа концерты невозможны. К тому же он соглашался с их доводами. Насколько непреклонным было решение, можно судить по одному из высказываний Джона Леннона, когда Эпштейн позвонил ему и сказал, что гастрольный менеджер Артур Хоуз озабочен их отказом отправиться в турне по Англии. «Скажи ему, чтобы он послал вместо нас четыре восковые фигуры, которые кивают головами, когда надо, — и никто не заметит разницы».
Джон оказался вдруг в совершенно новой для себя ситуации. Последние десять лет он работал без передышки: вначале борясь за место под солнцем, затем за успех, потом за его обеспечение. Вечная суматоха на публике, усердная работа в студиях, бесконечные гастрольные гонки… Все это держало его в постоянном напряжении, его потенциал казался безграничным.
Теперь наступил покой. Одно время ему это даже нравилось. Синтия не могла наглядеться, как он днем играет с маленьким Джулианом, а по вечерам читает ему на ночь разные истории. У нее вновь появились надежды на нормальную супружескую жизнь.
Но Джон был не из тех, кто может долго терпеть покой. Его стал мучить вопрос: что делать дальше?
Роль отца и мужа не могла заполнить его жизнь. К тому же в нем постоянно росло желание побыть в одиночестве.
Он покупал книги, читал газеты, часами сидел перед телевизором. Он думал о том, как наполнить свою жизнь новым содержанием — быть не только одной четвертой частью феномена, который назывался «Битлз», но стать, наконец, самим собой. Не пришла ли пора? А что будет дальше с ансамблем? И могло ли вообще что-то быть?
Уже в первые месяцы после расставания со сценой поползли слухи о распаде группы. Казалось, что каждый из них вознамерился идти своим путем. Джордж Харрисон, например, уехал в Индию, чтобы виртуоз игры на ситаре Рави Шанкар посвятил его в тайны этого инструмента.
О Поле и Ринго было слышно мало.
С сыном Джулианом у своего роллс-ройса.
Джон получил предложение, которое пришлось ему по душе: Ричард Лестер пригласил его на главную роль в фильме «Как я выиграл войну». В этой антивоенной картине он должен был играть солдата Грипвида. Джон с удовольствием согласился, поскольку появилась возможность выразить свою антипатию к насилию и войне и попробовать себя в новом амплуа.
Фильм снимался в ФРГ и в Испании.
Более 20.000 фунтов, полученных им за исполнение роли, представляли для него прежде всего моральную ценность — будучи вне «Битлз», он впервые доказал СВОИ творческие потенции.
Во время съемок Джон изменил внешний вид: он коротко подстриг волосы и водрузил на нос «очки-велосипед», которые ребенком терпеть не мог.
У новой моды тут же нашлись последователи, особенно среди студентов. Некоторые даже носили очки с простыми стеклами.
Прежде чем в начале ноября 1966 года битлзы снова встретились в студии, чтобы начать работу над альбомом, ставшим, возможно, вершиной их творчества, произошло одно событие, которое впоследствии до основания изменило жизнь Леннона.
Баллада о Джоне и Йоко
После съемок фильма «Как я выиграл войну» Джон опять оказался в ситуации, требующей размышлений о будущем. Возможностей для него оказалось более чем достаточно. Издательства хотели, чтобы он писал для них книги, производители почтовых открыток осаждали предложениями о сотрудничестве в области графики, режиссерам понравился актерский дебют музыканта, многие были бы непрочь снять его в своих фильмах.
Чем дольше он сидел без дела в своем доме в Уэйбридже, тем беспокойнее становился. Употребляя ЛСД, он пытался найти дорогу к самому себе. Он верил в сказку о том, что благодаря наркотикам можно расширить сознание. Чтобы избежать домашней скуки, Джон много раз на неделе объезжал Лондон на своем сверкающем всеми цветами радуги роллс-ройсе и посещал художественные выставки.
9 ноября, в туманный и мрачный день, Джон посетил «Indica Gallery» на Дюк-стрит. Какая-то японская художница подготовила здесь выставку «Незаконченные картины и объекты». На следующий день должно было состояться ее открытие.
Джон Данбэр, владелец галереи, немало постарался, чтобы заманить Леннона на эту выставку. Великий Битл всегда и всем делал прекрасное паблисити уже одним своим присутствием.
Джон прошел по выставочным помещениям и увидел занятные, как ему показалось, вещи.
«У меня были три тяжелых ночи, я был небрит и бледен от недосыпания. В то время я переживал трипы и был в трансе. У меня как раз был психоделический тур… Я уже слышал об этой удивительной женщине, намеревавшейся провести свою художественную акцию. Она хотела посадить людей в мешки, в черные мешки, и все это должно было обозначать „хэппенинг…“ Там было яблоко за сто фунтов. Я нашел его сногсшибательным. У другого объекта мне самому пришлось поломать голову и подвергнуться своеобразному экзамену — „за“ я или „против“ ее искусства. Там была лестница, которая поднималась к укрепленной под потолком картине. То есть там висел кусок черного полотна и при нем — цепочка с лупой. Я полез по лестнице, посмотрел в лупу и увидел совсем крохотное слово „да“. Итак, все это было позитивно — я почувствовал облегчение. Я был под большим впечатлением. И тогда Джон Данбэр нас познакомил. Он еще прежде ей нашептывал: „Это — меценат! Делайте что-нибудь. Поговорите с ним!“ Он, верно, думал — скажи-ка разок миллионеру „Добрый день“ и… Ну да, вы уже знаете, что дальше… И она подошла ко мне и дала мне карточку, а на ней было написано: „Дыши!“ Я глотнул воздуха и пошел восвояси. Это была наша первая встреча». (Интервью Веннеру, 1970).
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
