– Относительно «Корсариуса», – сказал я. – Судя по нашим отчетам, корабль и Сим участвовали в различных сражениях, происходивших слишком далеко друг от друга, чтобы в короткий промежуток времени покрыть расстояние между ними. Например, битвы у Волчков, Рэндинхала, первые бои в Щели и появление Сима у Илианды произошли в течение двенадцати стандартных дней от одного события до другого, хотя расстояния между местами сражений довольно значительны. Хринвар в системе Волчков находится на расстоянии почти шестидесяти световых лет от Рэндинхала. Если бы современному боевому кораблю удалось вернуться в линейное пространство точно в том месте, где нужно, а это почти невероятно, то потребовалось бы три-четыре дня, чтобы добраться от одного места до другого. Симу, по-видимому, удавалось проделывать это за гораздо более короткое время.
– В наших отчетах указаны такие же промежутки времени.
– Есть и другие расхождения. В другое время, в других местах.
– Да.
– Как ваши историки объясняют это?
Его глаза закрылись.
– Как и ваши, они только рассуждают.
– И каковы их рассуждения?
– На самом деле существовали три других корабля, маскировавшихся под «Корсариус». Такое предположение не удивит ваших исследователей. Это наиболее простое объяснение и поэтому наиболее правдоподобное. В конце концов, кто знает, где он был? Мы можем быть уверенными лишь в том, что корабль украшенный уникальной эмблемой появлялся в разных местах. Сим, придумывая подобный символ, намеревался вести психологическую войну. Он никогда не являлся простой бравадой, как думала широкая общественность. И он достиг цели: его корабль видели повсюду, а его появление начало со временем оказывать деморализующее влияние. Возможно вам будет интересно узнать, мистер Бенедикт, что у нашего народа существует легенда о том, будто Сим был инопланетянином. Настоящим инопланетянином, то есть представителем расы, неизвестной нашим народам. Именно этот ореол, даже в большей степени, чем его способности военного стратега, психолога или боевого командира, делал его таким опасным, внушающим страх.
Между прочим, есть основания подозревать, что один из двойников «Корсариуса» был уничтожен у Гранд Салинаса, и, по крайней мере, один, а, может и два, – во время столкновений в Щели.
– Вы мне рассказываете о том, чего никто не знает наверняка.
– Это правда. Наши сведения совпадают с вашими в самых существенных моментах. Фактически, наши и ваши историки давно уже сотрудничают, невзирая на явное отсутствие официальной поддержки. Но мы говорим о времени войны, и здесь большая путаница. Вероятнее всего правду о войне мы не узнаем никогда. – Он сменил позу. – Могу ли еще чем-нибудь помочь?
– Да, – сказал я, поднимая со стола «Отрывки». – Что вы знаете о Лейше Таннер?
– Одна из первых переводчиков Тулисофалы. Довольно приличный переводчик, между прочим.
– Она тоже была против войны.
– Знаю. Ее позиция меня всегда беспокоила.
– Почему? – спросил я, на мгновение сбитый с толку.
– Потому что у нее были обязательства перед своей расой, которые перевешивали моральную суть войны. Раз уж война началась всерьез, риск с обеих сторон велик, и правая эта война или нет, с философской точки зрения, уже не имело значения.
– Из философов получаются наилучшие генералы, – сухо ответил я.
– Понимаю вашу иронию. Но наступает время, когда приходится выбирать. Что бы мы ни считали лучшим для себя, мы должны выбрать общее благо. Даже если нам нужно поддержать безнравственное начинание. Если бы я был человеком, то сражался бы на стороне деллакондцев.
Его слова привели меня в замешательство.
– Вы представляете организацию, посвятившую себя поискам путей сохранения мира, – сказал я.
– Так и будет. Однако это нелегко. Говоря серьезно, с обеих сторон есть те, кто желает войны.
– Почему?
– Потому что многие из нас, заглянув в ваши головы, были напуганы увиденным. Очень легко прийти к заключению, что единственно безопасный путь для нас – сделать вашу расу беспомощной. А среди вашего народа есть многие, кто полагает, и, возможно, справедливо, что враждебность к нам является цементом, не позволяющим распасться вашей Конфедерации.
Я что-то проворчал в ответ.
Он поднялся и расправил складки своего одеяния.
– Как бы там ни было, Алекс, вы можете быть уверены, что среди ашиуров у вас есть друг.
10
Девять человек погибло на «Регалии»: экипаж из восьми человек и Арт Лландмен.
Габриэль Бенедикт. Из переписки
... Хмельные те часы,
Что не вернутся вновь...
Уолдорф Кэндлз «Клеймо времени»
Ночью мне снились сны – темные, дикие, не похожие ни на что, испытанное мною раньше. Джейкоб дважды будил меня. Проснувшись во второй раз, я долго лежал, уставившись в потолок, потом принял душ и вышел из дома.
Здания в лунном свете казались сдвинувшимися со своих места. Ветер немного стих, но по-прежнему было холодно. Вскоре на востоке у горизонта появилась серая полоска. Спустившись к Мелони, я какое-то время наблюдал за проплывающими льдинами. Наконец взошло солнце, и улицы стали заполняться людьми.
Они провожали детишек к аэробусу, останавливались поболтать друг с другом, в воздух поднимались скиммеры и плыли над рекой, направляясь в Андиквар. Хлопали двери, в свежем утреннем воздухе раздавались голоса.
Ко мне вернулось хорошее настроение. Уверенность.
Когда я вернулся домой, Джейкоб уже приготовил завтрак. Я плотно поел, подбросил полено в огонь, устроился у камина с чашечкой кофе и через пятнадцать минут уснул.
* * *
Послеобеденное время я провел за чтением «Человека и Олимпийца», а потом отправился на свидание с Квиндой.
Если мне требовалась дополнительная доза физической реальности, чтобы уравновесить опыт предыдущего дня, то я ее получил. Квинда великолепно выглядела в бело-зеленом наряде, блузка и пояс гармонировали с цветом ее глаз, волосы свободно падали на плечи. Мы не были голодны, поэтому погуляли часок по набережной, заглянули в книжные магазины и картинные галереи, задержались возле уличного художника, из тех, кто набрасывает ваш портрет на электронной пластинке и делает под ним надпись. Портрет Квинды до сих пор у меня. Даже на этом трехминутном наброске она выглядит потрясающе. Ее глаза сохранили мечтательное выражение, мягкие губы, возможно, чуточку утрированы, вьющиеся волосы обрамляют длинную, стройную шею. Вот и все, что от нее осталось. И странная надпись под рисунком, которую почему-то выбрал художник: «Раз в жизни».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
