Он спал, дрожа и видя во сне то, чему был свидетелем. Руины Сиэтла – густой тихоокеанский тропический лес, заваленный упавшими небоскребами. Нижняя часть Спейс-Нидл[28] в сотню футов высотой еще стояла, окутанная буйством ползучих растений и подлеска. Ничего даже отдаленно узнаваемого, кроме вулкана Рейнира. С расстояния в шестьдесят миль вулкан как будто остался прежним две тысячи лет спустя. Тобиас сидел на вершине того, что некогда было холмом Королевы Анны, и плакал при виде этой горы, пока тропический лес не загудел от болтовни животных, никогда не видевших и не чуявших человека.
Ему снилось, как он стоял на пляже в Орегоне.
Скалы выступали из тумана, как корабли-призраки.
Он взял тогда палочку и написал на песке: «Орегон, Соединенные Штаты Америки». Сел, наблюдая за тем, как солнце опускается в море, приходит прилив и стирает эти слова.
Ему снилось, как он шел, не видя конца пути.
Ему снилось, как он спал на деревьях и переправлялся через реки.
Ему снились сны о его доме в Заплутавших Соснах. Столько одеял, сколько нужно. Вдоволь теплой еды. Дверь на запоре.
Безопасность за оградой.
Сон без страха.
И его женщина.
«Когда ты вернешься – а ты обязательно вернешься, – я трахну тебя так, солдат, будто ты только что вернулся домой с войны».
Она нацарапала эти слова на первой странице его дневника в ночь перед тем, как он ушел. Конечно, она не знала, куда он направляется, знала только, что ему, вероятно, не суждено вернуться.
Он испытывал к ней такую нежность…
И теперь – сильнее, чем когда-либо.
Если бы только она знала, сколько холодных и дождливых ночей он читал ее последние слова и чувствовал жар утешения…
Ему снилось, как он умирает.
Как возвращается.
И под конец приснилась самая кошмарная вещь, какую он видел в длинной чреде кошмаров.
Он услышал ее и почуял с расстояния в десять миль; шум доносился из старого леса с мамонтовыми деревьями в четыреста футов вышиной где-то рядом с границей того, что некогда было Калифорнией и Орегоном.
Когда он приблизился, шум стал ужасающим, напоминая сотни тысяч протяжных визгливых воплей. То был самый большой риск, на который он шел за четыре года, проведенные за оградой, но любопытство не позволило ему повернуть назад.
Даже спустя несколько дней слух его восстановился не до конца. Громкость была в десять раз больше, чем на самом шумном рок-концерте. Словно тысяча реактивных самолетов взлетели одновременно. Тобиас пополз к источнику звука, прикрываясь самодельным камуфляжем под лесную подстилку.
В полумиле от цели страх победил любопытство, и он не смог заставить себя подползти ни на фут ближе.
Тобиас мельком увидел это сквозь гигантские деревья – размером с десять футбольных стадионов, самые высокие острия поднимаются на несколько сотен футов над шатром леса. Он посмотрел сквозь оптический прицел ружья и попытался понять, что же он такое видит – структуру, сделанную из миллионов тонн грязи, бревен и камней, сцементированных какой-то смолой. Оттуда, где он лежал, сооружение напоминало гигантские черные медовые соты – десять тысяч отдельных клеток, в которых кишели аберрации и запасы их разлагающейся добычи.
Запах был такой, что слезились глаза.
Шум – такой, словно тысячу человек одновременно свежевали заживо.
Эта штуковина выглядела совершенно чуждой… Тобиас пополз прочь, и тут осознание ударило его прямо промеж глаз.
Эта чудовищность была городом.
Аберы строили цивилизацию.
Планета принадлежала им.
* * *
Тобиас проснулся.
Снова было светло – мягкая, нерешительная голубизна висела на поляной.
Все было покрыто изморозью, и его штанины замерзли и стали жесткими ниже колен.
Аберы исчезли.
Тобиас неудержимо дрожал.
Ему нужно было встать, начать двигаться, помочиться, разжечь огонь, но он не осмеливался это сделать.
Кто знает, как давно стая ушла отсюда…
* * *
Солнце поднялось над утесом, и солнечный свет ударил по поляне.
Изморозь дымилась, испаряясь с травы.
Тобиас не спал уже три или четыре часа и слышал лишь шелест трепетания листвы в лесу вокруг.
Он сел.
Каждый его мускул ныл и пылал после вчерашнего спринта, походя на перетянутую гитарную струну.
Он осмотрелся по сторонам. Руки и ноги начали гореть, когда к ним прилила кровь.
Он с трудом встал, и тут до него дошло.
Он все еще дышит.
Все еще стоит.
Каким-то образом… он выжил.
Над ним пылали алые листья невысокого дуба, освещенные сзади солнцем.
Он уставился сквозь листву в голубизну – беспримерную голубизну небес, какую никогда еще в жизни не видел.
Глава 15
Когда Итан проснулся, Тереза и Бен уже ушли: одна – на работу, другой – в школу.
Он почти не спал.
Голым прошел по холодному деревянному полу к окну и соскреб корку льда со стекла. Свет, проникающий в это окно, до сих пор был таким слабым, что, скорее всего, солнце еще не вышло из-за восточной гряды гор, возвышающихся над городом.
Тереза предупредила, что настоящая зима тут всегда приходит в течение месяца – в границах двух недель до и двух недель после солнцестояния, когда солнце никогда не поднимается над утесами, окружающими Заплутавшие Сосны.
Он пропустил завтрак.
Взял кофе навынос в «Ароматном парке́».
Двинулся из города на юг.
Итан проснулся с нарастающим сожалением, как в похмельное утро: все еще смутно помня минувшую ночь и с замирающим чувством, что гадски облажался.
Потому что он и вправду облажался.
Он рассказал все Терезе.
Это было почти невообразимо.
Откровенно говоря, он уже пребывал в расстроенных чувствах после встречи с Кейт, а жена пустила в ход внушительный арсенал своих уловок, чтобы получить именно то, чего добивалась. Итан еще не знал, насколько трагичной была его ошибка. В худшем случае Тереза совершит оплошность, расскажет остальным, и город расколется пополам. Пилчер объявит «красный день». Он, Итан, потеряет жену. Бен лишится матери. Даже представить такое было убийственно.
С другой стороны, Бёрк не мог отрицать, как чертовски здорово было наконец кому-то все рассказать, тем более – своей жене. Женщине, от которой у него предположительно не должно было быть секретов. Если она сумеет держать рот на замке, если сумеет переварить информацию – никаких оговорок, никаких мгновений слабости, никаких неверных шагов, никаких истерик, – тогда еще один человек сможет разделить вес сокрушительного знания. По крайней мере, Тереза наконец-то поймет, какую ношу он держит на плечах каждый божий день.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
