Шли дни.
Ход повозок замедлялся – кони с трудом одолевали подъем. Запалили печурки, но все равно было очень холодно. Рекруты высовывались их окон, поглядывая на встающую впереди стену гор. Изомира попробовала тающую на губах снежинку. Капюшон ее засыпали огромные белые хлопья.
– Закройте, кто-нибудь, ставни, – раздраженно гаркнул старший стражник. – Замерзнем же, к лешему! Не боись, Саванные горы одолеем, покуда зима не началась.
Солнечный чертог был высок и длинен; вдоль стен тянулись стройные колонны, чьи верхушки изгибались и переплетались, словно ветви, поддерживая свод. Стены сплошь были выложены янтарной мозаикой, так что чертог блистал насыщенным, прозрачным золотом. Витраж в окне за престолом, зеленый, голубой, золотой, изображал царицу Гетиду, дарящую самоцвет Древу жизни.
Сапфирный престол представлял собою двойное сиденье с высокою спинкою, изукрашенное лазуритом, синей шпинелью и сапфирами. Царь раскинулся на сиденье свободно, опершись локтем на подлокотник и подперев подбородок ладонью. Мудрым казался он, и царственным, и неприступным в своих ниспадающих одеждах полночной синевы, с серебряным подбоем и роскошной вышивкой по рукавам и воротнику. Седые кудри удерживала платиновая корона с единственным огромным альмандином на челе. Черны и вдумчивы были его глаза, и суров лик.
Вдоль стен Солнечного чертога восседали рядами выборные советники, числом сто сорок, представлявшие народ Парионы, и парадные одеяния их красили палаты, подобно самоцветам: янтарем, лазурью, изумрудом, аметистом и гагатом. У дверей и по всему Чертогу стояла царская стража в синем с золотом. По правую руку царя встал воевода Граннен, по левую – владыка Поэль со своим помощником Дерионом. За престолом же встал Лафеом. Место царицы пустовало.
Двери Чертога были распахнуты; на пороге столпились немногочисленные подданные, осмелившиеся испросить лицезрения своего самодержца.
– Государь, – промолвил стоящий у трона дворцовый распорядитель, – дозвольте представить список прошений. От цеха лицедеев – о прощении Сафаендера и Элдарета и дозволении означенным возвратиться в Париону невозбранно. От цеха каменщиков – о признании призыва чернорабочих нарушающим их древлие права и привилегии. От жриц храма Нут – о вторжении по вашему приказу вооруженных людей в потаенное святилище. А также от члена цеха каменщиков, выступающего от лица подземцев – о нарушении давнего договора между человеческим родом и подземцами.
– Пусть приблизятся, – приказал царь.
Одну за одной он выслушивал жалобы. Кивал, как всегда, мудро и понимающе. Ощущал, как они дрожат, подходя к царю, дабы не восхвалить его, а укорить. И все же ни один не страшился его – такова была их вера в царскую милость.
– Я слышал вас, – ласково проговорил он, наконец. – Теперь я оглашу свою волю. Я спрошу вас – любите ли вы своего царя?
– Да, государь! – слитно откликнулся чертог.
– Верите ли, что ваш царь нерасторжимо един со страною, и тем наделен мудростью и провидением, превышающими человеческие? Верите ли, что лишь это дарует мне право царствовать в Авентурии?
– Да, государь!
– Тогда живите своею верою! – Голос его сломался, как хрустит черный алмаз. – Верьте, когда я говорю – все, что ни делается, делается ради вашего блага. Все прошения отклонены.
Послышался разочарованный шепоток.
– Но, государь…
– Кто сомневается во мне, тот усомнился в завете между царем и землей! Тот нападает на заурому! Это предатели! Разве осмелится хоть один в Солнечном чертоге объявить себя неверным Янтарной Цитадели?
Наступило потрясенное молчание. Просители испуганно и недоуменно переглядывались. Слитно хлопнули ладони стражников, смыкаясь на эфесах сабель. Граннен стоял гранитной стеною, широко расставив ноги; лицо Поэля было холодней мрамора.
– Государь, – промолвила одна из облаченных в черное жриц, косясь на Лафеома, – не выскажется ли за нас ваш посредник?
Взгляд ее встретился со взглядом царя, и Гарнелис понял – она знает правду. Знает, что он загнал собственного сына в ее храм и приказал убить там. Царь приподнял палец, и двое стражников уволокли жрицу.
– Прием окончен, – объявил Гарнелис. – Сим право на обращение к царю отменяется!
Просители покидали Чертог, озабоченно перешептываясь; советники молчали, выжидающе поглядывая на царя. Внезапно их присутствие стало для него нестерпимо. Их роль – обсуждать и советовать; по традиции самодержец подчинялся их советам, но лишь по одной традиции. Когда советники возражали против строительства Башни, он отмахнулся от них. Никакого от них проку.
– Совет также распускается, – возгласил Гарнелис. – Покуда не будет завершена Башня, заседания не возобновятся.
Сто сорок недоверчивых взглядов уперлось в него. Гарнелис встал, чтобы покинуть палату, покуда ни у кого не наберется дерзости возразить. Но смельчаков не нашлось. Все до одного встали и отдали поклон, когда царь вышел из Солнечного чертога. Никогда еще Гарнелис не чувствовал себя более одиноким, словно не по дворцу он шел, а стоял на горной вершине, и никогда еще одиночество не казалось ему более желанным.
– Государь?
Придворные отстали, когда царь свернул в сумрачный переход к палате для игры в метрарх. Рядом шел Лафеом – вкрадчивые движения, молочная кожа.
– Вам дурно?
– Мне хорошо, как никогда, – отмахнулся Гарнелис. – Давно следовало это сделать. Поэль и Граннен – вот мои советчики, хотя и в них нет особенной нужды. Только ты и Башня. В счастливый час пришел ты ко мне.
– Я знал, что понадоблюсь, государь.
– Как полагаешь, Лафеом – смогут ли они любить меня теперь, когда я вызвал в них страх?
Гарнелис широкими шагами пересек палату, направляясь к потайной двери, спустился в камеру. Бездумно ощупал болтающиеся на раме ремни, погладил тускло-бурый кристалл. В камере пахло кровью – так пахнут сахар и медь —и почему-то гарью.
– Разумеется, государь. Они любят вас, как дети – строгого отца, и тем больше уважают вас за это.
– Не хочу, чтобы они знали.
– О чем?
Царь прикоснулся к столбу. В нем боролись страсть и омерзение.
– О тех, кого я привожу сюда. Это была твоя мысль, или моя? Не припомню…
В последние три года память начала подводить Гарнелиса до странности часто. То, с чего все началось – приступы черной тоски и беспричинного ужаса – он вспоминать и не любил. Но однажды к нему, точно дух-хранитель, явился Лафеом.
Архитектор представился чародеем со Змеиных островов, скромной общины, заслужившей титул «посредников» за ту роль, что они сыграли в завершении войны Серебряных Равнин. Как объяснил Лафеом, он путешествовал по Авентурии; он явился выказать свое почтение царю; он ощутил смятение самодержца.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
