Съ этими словами я попытался встать съ соломы, но не могъ и остался въ полулежачемъ положеніи, прислонившись къ стѣнѣ. Узники собрались по моему призыву: они полюбили мои поученія. Жена моя и сынъ поддерживали меня съ обѣихъ сторонъ. Я окинулъ глазами собраніе, убѣдился, что всѣ до одного пришли, и обратился къ нимъ въ слѣдующихъ выраженіяхъ.
XXIX. Правосудіе Божіе по отношенію къ счастливымъ и несчастнымъ на землѣ: по самой природѣ наслажденія и страданія ясно, что несчастные должны получить вознагражденіе въ будущей жизни
— Друзья мои, дѣти и сотоварищи по страданію! Размышляя о распредѣленіи здѣсь на землѣ добра и зла, я вижу, что много дано человѣку радостей, но еще болѣе печалей. Если бы мы вздумали искать хоть по всему свѣту, мы не нашли бы ни единаго человѣка настолько счастливаго, чтобы ему нечего было болѣе желать; но каждый день тысячи людей прибѣгаютъ къ самоубійству и тѣмъ доказываютъ, что изъ больше не на что было надѣяться. Стало быть, въ этой жизни совершеннаго счастья не бываетъ; совершенное же несчастіе вполнѣ возможно.
Для чего человѣкъ такъ чувствителенъ къ страданіямъ? Къ чему, при устройствѣ мірового счастія, суждено намъ претерпѣвать бѣдствія? И если совершенство всякой системы зависитъ отъ совершенства ея отдѣльныхъ частей, то почему въ великой системѣ мірозданія нужно, чтобы составныя ея части играли роль не только подчиненную, но и сами по себѣ были бы столь не совершенны? На эти вопросы нѣтъ отвѣтовъ, а если бы и были, то это не принесло бы намъ пользы. Провидѣніе сочло за благо не удовлетворить нашего любопытства по этой части, даровавъ намъ лишь поводы къ утѣшенію.
Не видя возможности объяснить себѣ подобныя явленія, человѣкъ призвалъ на помощь философію; а Небеса, видя, какъ мало пригодна философія къ цѣлямъ утѣшенія, дали намъ въ помощь религію. Утѣшенія, доставляемыя философіею, бываютъ очень занимательны, но часто обманчивы; такъ, она говоритъ намъ, что жизнь полна радостей и нужно только умѣть наслаждаться ими; а съ другой стороны, соглашаясь, что горести въ этой жизни неизбѣжны, она напоминаетъ, что зато самая жизнь коротка и скоро всему приходитъ конецъ. Такимъ образомъ эти два утѣшенія взаимно уничтожаютъ другъ друга, ибо если жизнь дана намъ на радость, зачѣмъ же она такъ коротка? а если она длинна, значитъ это удлиняетъ срокъ нашихъ страданій. Таковы слабыя стороны философіи. Утѣшеніе же религіи болѣе возвышеннаго порядка. Она говоритъ намъ, что человѣкъ живетъ для устроенія души своей, для того, чтобы приготовить ее къ будущей жизни. Когда праведникъ покидаетъ свое тѣло и превращается въ просвѣтленный духъ, онъ еще и на землѣ испытывалъ небесныя радости; между тѣмъ какъ жалкій грѣшникъ, удрученный своими пороками и съ ужасомъ разстающійся со своею земной оболочкой, видитъ за гробомъ, что и при жизни еще предвкушалъ небесное мщеніе. И такъ, во всѣхъ случаяхъ жизни религія доставляетъ намъ самыя истинныя утѣшенія; ибо когда мы счастливы, развѣ не отрадно знать, что мы можемъ на вѣки упрочить за собою это счастье; если же намъ тяжко живется, что можетъ быть слаще мысли о вѣчномъ успокоеніи. Слѣдовательно, счастливцу религія обѣщаетъ продолженіе счастья; несчастному — избавленіе отъ печалей.
Но хотя религія великое благо для всякаго человѣка, она расточаетъ особыя награды страждущимъ: для болѣющихъ, обнищалыхъ, безпріютныхъ, обремененныхъ и для узниковъ въ темницахъ обѣщаны особыя милости въ нашемъ священномъ законѣ. Глава нашей религіи часто и повсюду провозглашалъ Себя другомъ скорбящихъ; и въ противность тому, что дѣлается среди лицемѣрнаго міра, Спаситель расточаетъ всѣ свои ласки несчастнымъ. Легкомысленные считаютъ это пристрастіемъ, несправедливымъ предпочтеніемъ, неоправданнымъ личными заслугами; но они упускаютъ изъ вида, что обѣщаніе вѣчнаго блаженства не можетъ быть столь-же великимъ даромъ для счастливца, какъ для бѣдняка: для счастливца это только благо, долженствующее по большей мѣрѣ увеличить то, чѣмъ онъ и безъ того уже пользуется; для страдальца же это двойное благо, такъ какъ оно ослабляетъ его земныя скорби и даруетъ ему небесное блаженство въ будущей жизни.
Но Провидѣніе еще и въ другихъ отношеніяхъ милостивѣе къ бѣдному, чѣмъ къ богатому; оно не только дѣлаетъ для него загробную жизнь желательной, но и облегчаетъ ему переходъ туда. Бѣдняки исподволь привыкаютъ ко всякимъ ужасамъ. Настрадавшійся бѣднякъ спокойно ложится умирать: у него нѣтъ имущества, съ которымъ жалко разставаться, и лишь немногія земныя привязанности могутъ его задерживать; при разставаніи души съ тѣломъ, онъ испытываетъ только нѣкоторыя физическія страданія, впрочемъ, не болѣе сильныя, чѣмъ тѣ, которыя не разъ уже онъ переносилъ въ жизни; и притомъ, по достиженіи извѣстнаго предѣла, съ каждымъ новымъ приступомъ смерти, природа благодѣтельно притупляетъ наши чувства, доводя ихъ до полнаго онѣмѣнія.
Такимъ образомъ, Провидѣніе даруетъ несчастливцу два важныхъ преимущества надъ счастливцемъ: большую охоту умирать, а на томъ свѣтѣ высшую степень блаженства, возникающую отъ противоположности между земной и небесной жизнью. И это высшее блаженство, друзья мои, должно быть очень важнымъ преимуществомъ, судя по тому, что объ этомъ говорится въ притчѣ о нищемъ: ибо хотя онъ былъ уже въ царствѣ небесномъ и пользовался уготованнымъ ему блаженствомъ, но въ писаніи упоминается, для довершенія его благополучія, что онъ на землѣ скорбѣлъ и получилъ здѣсь утѣшеніе; значитъ — зналъ, каково быть несчастнымъ, а теперь позналъ, что значитъ быть счастливымъ.
Вы теперь видите, друзья мои, что религія достигаетъ того, чего философія никогда не могла достигнуть: она указываетъ намъ на справедливость божію, по отношенію къ счастливцамъ и несчастнымъ, уравниваетъ всѣ человѣческія радости. Въ будущей жизни и богатыхъ и бѣдныхъ ожидаетъ одинаковое блаженство, и имъ предоставляется одинаково стремиться къ нему и достигать его; если же на сторонѣ богатыхъ то преимущество, что они еще при жизни наслаждались счастіемъ, зато бѣднымъ дарована безконечная радость помнить, какъ они страдали на землѣ въ то время, какъ уже они вступили въ царство вѣчнаго блаженства; и хотя бы такая сравнительность могла казаться малымъ преимуществомъ, но если оно вѣчное, то этимъ и должно возмѣститься бѣдному все то, чего онъ лишенъ былъ въ земной жизни.
Таковы утѣшенія, даруемыя бѣднымъ и страждущимъ, и это одно возвышаетъ ихъ надъ остальнымъ человѣчествомъ; во всемъ этомъ они всѣхъ ниже. Кто хочетъ познать горести бѣдняка, тотъ долженъ самъ пережить ихъ. Мы слыхали разглагольствованія насчетъ преимуществъ нищеты передъ богатствомъ, но все это пустыя рѣчи; никто имъ не вѣритъ и не дѣйствуетъ сообразно имъ. У кого есть необходимое для жизни, тотъ не можетъ считаться бѣднякомъ; истинно нищіе ничего не имѣютъ и не могутъ не быть отъ того несчастными. Да, друзья мои, мы должны чувствовать себя несчастными. Никакими усиліями утонченнаго воображенія нельзя заставить себя позабыть о естественныхъ потребностяхъ человѣка: нельзя привольно дышать спертымъ смрадомъ тюрьмы, нельзя утолить мукъ разбитаго сердца. Пускай философы, лежа на мягкихъ подушкахъ, увѣряютъ, что все это можно побѣдить. Увы! Чего стоятъ самыя усилія противустоять такимъ впечатлѣніямъ! Смерть — пустяки въ сравненіи съ ними, у всякаго достанетъ силы умереть: но страданія ужасны, и вотъ чего человѣкъ не въ силахъ выносить.
Для насъ-то, друзья мои, и должны быть особенно драгоцѣнны обѣщанія блаженства на небесахъ: если бы только въ этой жизни ждали мы себѣ награды, то что можетъ быть ужаснѣе! Посмотрите на эти мрачныя стѣны, воздвигнутыя не только ради сокрытія насъ, но и ради устрашенія; на этотъ скудный свѣтъ, дозволяющій различать лишь ужасы нашего жилища; на тяжкія кандалы, наложенныя людскою жестокостью и вызванныя человѣческими преступленіями; когда я вижу ваши изнуренныя лица, слышу стоны ваши, о друзья мои, я думаю — каково было бы счастіе промѣнять все это на царство небесное. Улетѣть на волю, чрезъ безконечныя пространства, проникнутыя сіяніемъ вѣчнаго блаженства, — воспѣвать хвалу Всевышнему, — знать, что никто больше не обидитъ тебя, ничто не угрожаетъ, и вѣчно будешь имѣть передъ собою лишь образъ Всеблагого… Когда подумаю объ этомъ, смерть кажется мнѣ предвѣстникомъ великихъ радостей; когда подумаю объ этомъ, то острѣйшее жало ея обращается мнѣ въ желанную опору; и что въ жизни такого, о чемъ стоило бы пожалѣть? Чѣмъ не стоило бы пожертвовать ради такой будущности? Вѣнценосцы въ дворцахъ своихъ могли бы позавидовать такимъ благамъ; а мы-то, смиренные, развѣ не устремимся къ нимъ!
И неужели намъ суждено насладиться небеснымъ блаженствомъ? Да, все это будетъ наше, лишь бы мы сами захотѣли того достигнуть; и еще на нашей сторонѣ то утѣшеніе, что мы избавлены отъ многихъ искушеній, могущихъ затруднить намъ доступъ въ царствіе Божіе. Постараемся его достигнуть и навѣрное достигнемъ, и притомъ — новое утѣшеніе! — скоро уже. Оглядываясь на прошлую жизнь, намъ кажется, что она была коротка; но остающаяся на нашу долю во всякомъ случаѣ еще короче: по мѣрѣ того, какъ старѣемся, самые дни летятъ быстрѣе, и мы едва замѣчаемъ, какъ минуетъ время. Такъ успокоимся же на мысли, что скоро конецъ нашему странствію; скоро мы сложимъ тяжкое бремя, врученное намъ Богомъ, и хотя бы смерть — единственный другъ несчастныхъ — еще нѣкоторое время отдалялась отъ васъ и лишь издали манила бы къ себѣ усталаго путника, но придетъ время — и скоро придетъ оно! — когда мы освободимся отъ трудовъ, — когда богачи и великіе міра сего перестанутъ топтать насъ ногами, — когда мы съ радостью будемъ вспоминать наши теперешнія скорби, — когда мы очутимся въ сообществѣ всѣхъ друзей своихъ, или всѣхъ тѣхъ, кто стоилъ нашей дружбы, — и когда блаженство наше будетъ неизреченно и къ тому же — безконечно.
