– А религия, а честь, сударь...
– Все это пустяки, сердце мое; вижу, вы еще простушка, и мой урок вам не помешает. Ах! Как я расправлюсь со всеми этими детскими предрассудками!
– Но мне казалось, ваше положение обязывает вас их уважать.
– Конечно же, внешне – непременно. Мы держимся исключительно на видимости, именно так мы внушаем к себе почтение. Но, сбросив с себя внешний декор, мы ничем во всем остальном не отличаемся от других. Как же мы можем быть ограждены от присущих им пороков? Наши страсти, еще более подогреваемые беспрерывными рассказами и картинами чужих страстей, отличаются лишь чрезмерностью. То, от чего отрекаются простые смертные, – суть наши привычные каждодневные утехи. Практически всегда под прикрытием законов, от которых мы заставляем содрогаться других, мы, опьяненные полной безнаказанностью, совершаем все более тяжкие злочинства...
Люсиль слушала его излияния и, несмотря на отвращение, что внушали ей и физический, и моральный облик судейского крючка, продолжала поощрять его, ибо таковы были условия обещанного ей вознаграждения. Чем дальше продвигался президент в своих амурных делах, тем невыносимее делалось его самодовольство. Нет в мире ничего забавнее, чем влюбленный законник. Это живое воплощение неуклюжести, наглости и неловкости. Доводилось ли читателю видеть индюка, готовящегося к акту продолжения рода? Вот самый точный образ, передающий наши рассуждения. Какие бы меры предосторожности ни принимал президент, желая скрыть свои намерения, его нетерпение постоянно выдавало их. За столом маркизу вздумалось поставить Фонтани на место, унизив в глазах его богини.
– Господин президент, – начал он, – я только что получил прискорбные для вас известия.
– Какие же?
– Уверяют, что парламент Экса должен быть упразднен. Публика сетует на его бесполезность, считает, что парламент в Лионе куда нужнее, нежели в Эксе. Благодаря удаленности от Парижа и благоприятному географическому положению Лион независим и вскоре охватит своим влиянием весь Прованс. Видимо, он поглотит судейский корпус этой замечательной провинции.
– Подобное устройство противоречит здравому смыслу.
– Напротив, весьма мудрое решение. Экс находится на краю света. Где бы ни жил провансалец, ему в любом случае удобнее ехать решать свои дела в Лион, нежели в ваш захудалый Экс. Непролазная грязь на дорогах, отсутствие моста через треклятую Дюранс: речка эта, подобно вашим головам, девять месяцев в году трогается умом и выходит из берегов. Не говоря уже о судейских нелепицах – я не раз уже о них упоминал. Чего только стоит ваш контингент. Рассказывают, на весь парламент Экса не найдется ни одного приличного человека... Сплошь торговцы тунцом, матросы, контрабандисты – словом, свора безродных проходимцев. Дворяне не желают иметь с ними ничего общего. Взбесившись от всеобщего презрения к их жалким особам, они вымещают злобу на народе. Идиоты, болваны! Простите меня, президент, я всего только пересказываю то, о чем мне пишут; после обеда я прочитаю вам письмо. В своем фанатизме и бесстыдстве негодяи эти дошли до того, что в доказательство собственной неподкупности оставили в городе вечно готовый к делу эшафот, являющийся по сути памятником их тупой и угрюмой прямолинейности. Народу следовало бы вырвать из его основания камни и забросать ими бесчестных палачей, с такой наглостью выставивших напоказ предназначенные ему оковы. Удивительно, что этого еще не произошло; правда, поговаривают, что ждать осталось недолго. Несправедливые аресты, предвзятая суровость, призванная лишь прикрыть законодательные злоупотребления, которые им угодно допускать, – эти негодяи не брезгуют ничем. Прибавьте к этому и куда более серьезные преступления. И выходит, именно они злейшие враги государства. Так было во все века – осмелимся сказать об этом открыто. Общественное возмущение, вызванное вашими кровавыми расправами в Мериндоле, еще не угасло в сердцах. Не явили ли вы в те времена пример самой бесчеловечной жестокости, какую можно себе представить? Разве возможно без содрогания видеть хранителей порядка, мира и справедливости, в исступлении опустошающих провинцию, с факелом в одной руке и с кинжалом в другой; сжигающих, убивающих, насилующих, терзающих все, что попадается им на пути, подобно стае разъяренных тигров, сбежавшей из лесу; пристало ли магистратам вести себя подобным образом? Можно припомнить немало случаев, когда вы упорно отказывались прийти на помощь королю в его затруднениях. Не раз, вопреки возложенным на вас обязанностям, вы готовы были поднять провинцию на мятеж. Думаете, кануло в Лету то злосчастное время, когда, осознав себя вне опасности, вы выступили во главе городских жителей, отдавших ключи коннетаблю Бурбону, предавшему своего короля? Или когда, трепещущие при приближении Карла V, вы поторопились воздать ему почести и впустить его в ваши стены? Всем известно, что именно в недрах парламента Экса взращивались первые семена Лиги и что во все времена в вашем лице мы сталкивались лишь с мятежниками и бунтовщиками, лишь с убийцами и предателями. Вы, господа провинциальные магистраты, знаете лучше, чем кто бы то ни было: если надо кого-нибудь повесить – доискиваются до всей подноготной, припоминают все былые грехи, дабы отягчить совокупность свершенного ныне. Что же удивляться? Вас мерят той же мерой, которую вы применяете к несчастным, принесенным в жертву вашему педантизму. Поймите же, любезный мой президент, ни сословию, ни частному лицу не дозволено наносить оскорбления честному и мирному гражданину. Если все же этому сословию взбредет в голову такое безрассудство, пусть не удивляется, слыша протестующие голоса в защиту прав слабого и добродетельного от беззакония и деспотизма.
Не в силах ни поддержать обвинения, ни найти на них возражения, взбешенный президент вскочил из-за стола; он клялся, что больше ни минуты не останется в этом доме. После сценок с влюбленным судейским крючком нет ничего комичнее сценок с судейским крючком разгневанным. Ну и зрелище: физиономия, привычная к лицемерной маске, внезапно искажается судорогами ярости! Переход настолько резкий, что наблюдать за этим без смеха невозможно. Когда все вдоволь позабавились досадой президента, то, памятуя о предстоящей сцене, которая, как надеялись, поможет избавиться от него навсегда, постарались успокоить его, побежали за ним и вернули обратно. Легко забывая по вечерам все свои маленькие утренние злоключения, Фонтани вернулся в привычное расположение духа, и все уладилось.
Мадемуазель де Тероз чувствовала себя получше. Внешне она была еще несколько подавлена, однако уже спускалась к обеду и даже немного прогуливалась со всей компанией. Президент уже не так торопился, его помыслы отныне занимала одна Люсиль. Понимая, что рано или поздно ему придется ограничиться лишь женой, он решил форсировать другую интригу, достигшую критической точки. Мадемуазель де Тоттвиль больше не чинила препятствий. Оставалось лишь добиться верного свидания. Президент предложил встретиться в его холостяцкой спальне. Люсиль, никогда не ночевавшая в комнате родителей, охотно согласилась провести следующую ночь в назначенном им месте, тотчас сообщив обо всем маркизу. Девушке обрисовали ее роль, и остаток дня прошел спокойно. В одиннадцать часов вечера Люсиль, которой предстояло по уговору первой улечься в кровать президента, используя доверенный им ключ, пожаловалась на головную боль и вышла. Четверть часа спустя Фонтани начинает суетиться, собираясь уйти. Однако маркиза заявляет, что сегодня вечером доставит ему радость, проводив до самой его комнаты. Присутствующие подхватывают шутку. Мадемуазель де Тероз с особым усердием поддерживает интригу. И, не обращая внимания на президента, сидевшего как на иголках и всячески старавшегося избавиться от этой нелепой учтивости или хотя бы предупредить ту, которую должны были, по его представлению, застать врасплох, все хватают свечки, мужчины идут впереди, женщины окружают Фонтани, держа его под руки, и этот веселый кортеж приближается к дверям спальни президента... Наш незадачливый любовник едва дышит.
– Я ни за что не ручаюсь, – невнятно бормочет он, – подумайте о вашей неосмотрительности, ведь кто знает, а вдруг в этот миг в кровати меня ожидает какой-нибудь предмет моей любви, а если так, поразмыслите о последствиях вашего поступка!
– На всякий случай проверим, – говорит маркиза, распахивая дверь, – ну-ка, красавица, ожидающая президента в постели, покажитесь, ну же, не бойтесь.
Каково же было всеобщее изумление, когда поднесенные к кровати светильники озарили чудовищного осла, томно раскинувшегося на простынях. По забавному совпадению он оказался чрезвычайно доволен отведенной ему ролью и сладко спал, мирно посапывая на магистратском ложе.
– Ах! Черт возьми, – воскликнул д'Оленкур, держась за бока от смеха, – президент, посмотри на невозмутимость этого животного, не напоминает ли он кого-то из твоих собратьев во время судебного заседания?