– Обязательно приду.
Не успела выйти из аллеи, как из-под земли появился Юдаев – гладкий, напомаженный, с цепочкой в нагрудном кармане. Улыбался, обнажая прокуренные желтые зубы.
– Не желаете ли прогуляться, барышня?
Ася отступила на шаг и оглянулась – подруги были далеко.
– Не желаю я с вами прогуляться!
– А напрасно вы мною так пренебрегаете, Августиночка! – прищурился приказчик и как ни в чем не бывало пошел с ней рядом. От него воняло луком. И даже одеколон не смог перебить этого запаха. Вероятно, зайдя в трактир, Юдаев не удержался и отведал селедки. – Я, между прочим, не голытьба какая-то. Капиталец скопил-с. Теперь вот от Карыгина ушел, получше местечко сыскалось. Как куколку вас содержать бы мог, ежели бы вы…
– Глупости какие! И не мечтайте об этом! – пробормотала Ася, прибавляя шагу, и почти бегом побежала по деревянной лесенке прочь с Вала.
– Ну поглядим, чья возьмет… – донеслось до нее сверху.
Она, не оглядываясь, быстро шла в сторону набережной, у беседки остановилась перевести дух. Сердце колотилось. Противно, грустно, страшно! Детство кончилось… В этой самой беседке возникали мечты, навеянные очарованием детства. И вот эти мечты готовы рассыпаться, как замок из песка!
Как часто они с подругами сиживали здесь, делясь самым сокровенным…
Сны рассказывали, записки от мальчиков читали, стихи, что присылал ей Лелька… Все кончилось!
Грусть горьким медом разливалась в душе.
Она вошла в беседку и постояла у колонны, глядя на воду.
Осторожный кашель позади нее заставил оглянуться. У беседки стоял незнакомый парень в сатиновой рубахе. Он прятал руки за спиной и выжидательно смотрел на нее.
– Что вам нужно? – строго спросила она.
– Вы – Августина?
– Да.
– Тогда это вам.
Парень протянул ей букет желто-белых цветов.
С минуту Ася переводила взгляд с парня на цветы и обратно.
– От кого? – так же строго спросила она.
Парень усмехнулся, переминаясь с ноги на ногу.
– Говорить не велено. Примите цветы.
– Что значит – не велено? Говорите, иначе не возьму.
Парень вошел в беседку, положил цветы на столик, оглянулся и заявил:
– Поцелуете, тогда скажу!
– Что?!
Парень захохотал, перепрыгнул через перила беседки и двинулся вразвалочку в сторону торговой площади.
Асины щеки пылали.
Она смотрела на цветы, на набережную… Видел ли кто-нибудь, как ей передали букет? Кто это? Конечно же, Юдаев!
Она приложила холодные пальцы к пылающим щекам. Неужели фрау Марта всерьез вознамерилась отдать ее за этого неприятного человека?
Ася поспешно вышла из беседки и почти бегом двинулась к дому. Букет остался лежать на столе.
Дома ее ждали дела. Фрау Марта велела вымыть окна в гостиной и натереть до блеска зеркала. Она уже почти справилась с работой, когда вернулась от портнихи Эмили.
– Идем ко мне в комнату! Я тебе кое-что покажу!
– Я уже опаздываю, меня Маша ждет.
– Ну одну минуту, умоляю тебя!
Эмили затащила ее в свою комнату.
– Платье готово, а я не могу понять, идет ли мне.
Эмили разложила на обеих кроватях свои наряды. Ася села на стул.
– Ася, я так волнуюсь! Теперь приедет Вознесенский, и все решится. Мне идет зеленое? Взгляни.
– Что решится?
– Как – что? Только не делай вид, что ты не понимаешь!
Ася, погруженная в переживания последних дней, совершенно забыла о чувствах Эмили. Та весь учебный год только и твердила, что об Алешке Вознесенском. Ася была ее ушами и свидетелем романа. Собственно, то, что Эмили называла романом, происходило исключительно у Аси на глазах и в ее присутствии. Она слышала каждое слово, сказанное Вознесенским, и потом еще многократно была вынуждена выслушивать пересказ разговора из уст Эмили.
– Я уже взрослая, – рассуждала Эмили. – Я не собираюсь париться в гимназии еще целый год, чтобы, как ты, закончить дополнительный, педагогический, класс. С меня хватит.
– Ты… собралась замуж?
– А почему бы и нет? – Эмили покрутилась в своем новом кисейном платьице. Она действительно была хорошенькой. В отличие от Анны Эмили хоть и была бледной и белесой, имела в облике какую-то детскую трогательность и беззащитность. Это делало ее привлекательной.
– А что говорит фрау Марта?
– Мама говорит, что Вознесенский – хорошая партия. Он офицер, имеет влиятельную родню в Петербурге. Он может сделать карьеру.
– Но почему ты решила, что…
– Ой, Ася! Скажу тебе по секрету, я подслушала, это нехорошо. – Она быстро оглянулась на дверь и склонила голову к Асиному лицу. – Папа́ говорил мама́, что встретился на каком-то заседании с отцом Сергием, и тот сказал, что думает Алексея женить.
– Вот как…
– Да! И почему-то отец Сергий сказал об этом папа́! Теперь ты понимаешь?!
– Да… Но…
Эмили оставила в покое подол нового платья, подлетела к подруге, повисла на шее:
– Ведь он прелесть, Ася! Скажи, ну признайся, он тебе нравится?
– Ну ты же знаешь, Эмили, как мы друг к другу относимся. Я не в восторге. Мы почти враги.
– Это глупости. Это детское. И вы должны подружиться ради меня. Пообещай.
– Ну уж нет, – отстранилась Ася. – Этого я тебе обещать не могу. Уж если кто меня не любит, я того любить не могу.
– Какая ты! – надулась Эмили. Впрочем, личико ее тут же разгладилось. – Все равно, Ася! Я так жду, так жду!
Когда Ася наконец освободилась и собралась, было уже довольно поздно. Солнце заканчивало свой моцион над Заучьем, дабы окончательно скрыться где-то за изгибом Обноры. Закат был ярко-малиновым. В Троицком овраге отчаянно пел соловей. Запах сирени к вечеру стал острее, пьянил голову. Она подошла к калитке, отворила ее, и… что-то остановило ее. Она стояла возле дорожки, ведущей в сад, и смотрела на клумбу, разбитую недалеко от кустов смородины. На клумбе росли те самые бело-желтые цветы. У края с десяток стеблей были срезаны.
В Любиме мало кто разводил цветы, а у матушки Александры всегда был богатый цветник. Садом с удовольствием занимались все Вознесенские, Ася это знала. Но почему-то ей и в голову не пришло вспомнить об этом днем.
Она постояла в раздумье перед клумбой, повернулась и замерла, не успев сделать ни шага.
На крыльце, облокотившись о перила, стоял Алексей. Он был в новом офицерском темно-зеленого цвета мундире. На ногах блестели лихо начищенные яловые сапожки.
– Здравствуйте, Ася.
Он быстро сбежал со ступенек, подошел. Она машинально сделала движение назад, но он поймал ее за руки.
– Ну что вы. Я не кусаюсь и даже язык разучился показывать…
