Он больше не улыбается. А я гадаю: работает он на Службу или говорит искренне? Почему-то меня заботит именно этот вопрос, а вовсе не то, что несколько минут назад я совершил дисциплинарный проступок. Нарушил приказ. И ничего – небеса не обрушились мне на голову. Укол раскаяния заставляет меня устыдиться своих мыслей: мой товарищ, наверное, только что пошел на риск, раскрыв мне душу. И следом существо-шпион просыпается и деловито берет дело под свой контроль. Я прокручиваю в голове минусы и плюсы возникшей ситуации.
– Ты преувеличиваешь, Джонни,– мягко возражаю я.– Но не бойся: я никому не расскажу о том, что ты мне сейчас сказал. Сам знаешь, такие мысли у нас не приветствуются.
Этим самым я даю ему понять: я знаю о тебе нечто, чего существовать не должно. И это мое знание уравновешивает то, что он видел. И одновременно заверяю его: я разделяю твои мысли, брат. Я твой единомышленник, я простецкий парень, свой в доску, несмотря на нашивки, вызывающие всеобщую зависть.
– Ты не такой, как все, Жос. Я это еще там заметил. В палатке у медиков. Никто до сих пор не вступался за раненых. Если тяжелые, одна дорога – обратно в чан. Сколько наших после вчерашнего боя спишут – подумать боязно. Из-за этого чертова списания я жутко боюсь быть раненым. Вперед кидаюсь, как оглашенный. Под самые пули. Чтобы, если попадут, так сразу, наповал. У нас многие ранения боятся. А ты не струсил сказать. Тебе можно – ты герой. И тебя послушали. Теперь многие будут просить за раненых. Они же не просто расходный материал – они наши товарищи. Мы ведь не животные, Жос. Хотя и сделаны искусственно. Как думаешь?
– Ты прав, Джон. Но старайся об этом поменьше говорить. Неизвестно, как на это командование отреагирует. И знаешь что – я бы тоже с тобой с удовольствием служил.
Его глаза вспыхивают:
– Правда?
В моем голосе прорва доверительности. Такому грех не верить.
– Конечно. Если бы от меня это зависело. Если хочешь, мы могли бы встречаться, по возможности. Разговаривать обо всем. Я много интересного могу рассказать. Я много видел.
– Здорово, Жос. Только вряд ли выйдет. Мы же из разных частей. Кончится заварушка – распишут по кораблям. Как тут увидишься?
– Выйдет,– убежденно говорю я.– Мы с тобой свой способ связи придумаем. Такой, про который знать никто не будет. Например, при помощи какой-нибудь электроники. Я могу тебе через знакомых сообщения передавать. А ты – мне. Даже если видеться не сможем, все равно будем общаться.
– Надо же. А я бы не догадался. Здорово!
– Включай скафандр. А то наш шепот выглядит подозрительно. Не дай бог, контрразведка решит, что дурное замышляем.
– Ага. А кто эта женщина?
– Просто человек хороший. Спасла нас в туннелях. И сержанта нашего спасла. Перевязала его. И хватит об этом, Джон.
– Конечно. Спасибо тебе, Жос.
– Брось.– Я изображаю смущение.
Затем я выключаю режим записи талисмана. Доктор будет мною доволен. Начинаю собой гордиться. Я ведь не просто вывернулся из опасной ситуации, которую спровоцировал по глупости,– я смог обратить глупый просчет в свою пользу. И проявил инициативу – практически завербовал нового информатора. Вот только сосущее чувство тревоги все равно гнездится глубоко внутри. Что со мной? Почему я сделал то, что сделал? Я запрашиваю через такблок поиск персоналии «Лиз Гельмих, Веста». «Разыскивается по подозрению в сотрудничестве с сепаратистами. При обнаружении – задержать. Предполагаемое местонахождение: пояс астероидов, планетоид Веста, город Москва». Я глубоко дышу, насыщая кровь кислородом. Привожу чувства в порядок. Капкан захлопнулся. Я стал предателем.
Чуть позже меня вновь выручает моя вторая личность. Полевой агент легко трансформирует понятия долга и чести во что-то резиновое. Под его воздействием я быстро прихожу к выводу о том, что можно обосновать свои действия попыткой вербовки нового агента. Если Лиз действительно как-то связана с подпольем, это заявление может иметь смысл. Я анализирую свое поведение с разных сторон. Представляю вопросы, которые мне могут задать. И придумываю убедительные, основательные ответы на них. И успокаиваюсь. Будь что будет. Живи сейчас. Где я это слышал? Не помню…
12
Мне трудно влезть в шкуру контрразведчика. Трудно представить, о чем они думают. Ведь они люди, не легионеры. Ход их мыслей, их мотивы остаются для меня загадкой. Наверное, это происходило так…
Кабинет с грубо обработанными стенами так не походит на уютную каюту на «Темзе». От тяжелой керамической чашки кофе идет густой пар. Капитан Жан Бувье с сожалением вспоминает налаженный корабельный быт. Холодные полутемные пространства казармы – спешно вырубленного саперами в толще породы помещения с низкими, давящими потолками – напоминают ему склеп. Он встряхивается, заставляя себя сосредоточиться на чтении материалов наблюдения. Пленка настольного дисплея с системой противодействия внешней записи тускло освещает его руки, обнимающие горячую чашку. Через дверь доносятся слабые звуки – легионеры обустраиваются на новом месте. Вокруг кипит работа: разгружается имущество, склады заполняются боеприпасами, спешно монтируются стойки для подвесных коек. Пол вздрагивает – саперы за стеной пробивают палубу под массивное основание оборонительной турели. Штабной уровень сдадут только через неделю, этот убогий отсек – временное его пристанище. Палуба – так по въевшейся привычке он продолжает называть грубый тесаный камень под ногами. Одно хорошо: большую часть дня здесь можно ходить без надоевшего скафандра. И воздух тут чище корабельного. Даже запахи имеются.
Бувье внимательно смотрит в серые спокойные глаза на экране. Вглядывается в непримечательное лицо с широким лбом и твердым подбородком. Тонкая спинка носа. Традиционная стрижка – волос почти нет, лишь короткий ежик надо лбом. Жослен Ролье Третий. Герой Легиона. Дважды первый. Один из немногих оставшихся от третьего батальона. Бувье не верит в совпадения. И в слепое везение. Сообщение информатора лишь подстегнуло его интерес к этому необычному существу. Просматривая его файл, Бувье понимал: он что-то нащупал. Что-то по-настоящему серьезное. Рутина работы с легионерами редко давала шанс для удовлетворения его честолюбия – эти создания практически не дают повода к серьезным расследованиям. Так, время от времени мелкие дисциплинарные проступки, типа сокрытия сержантом или младшим офицером нарушения по службе во вверенном подразделении. Таких провинившихся Бувье карал по всей строгости. Хотя, говоря по совести, понимал, что эти нарушения – вовсе не сознательные действия, направленные на подрыв боеготовности. Скорее это стремление избежать позора за допущенное. Стыд перед товарищами для легионера – страшное наказание само по себе. Стыд стимулирует активность военнослужащих и обогащает личный опыт командира. Повышает мотивацию. Но он вынужден заниматься этой мелкой рыбешкой.
В противном случае делать ему здесь просто нечего. А он должен отрабатывать свое содержание. Начальство из первого отдела требует хороших показателей. Капитан понимает их трудности – доказывать, что толстый кусок хлеба с маслом выдается не зря, приходится на всех уровнях. Он надеялся, что начало боевых действий и особенно расквартирование бригады в рассаднике мятежа дадут его карьере новый толчок. Он энергично трет руки. Делает глоток горячей бурды, не замечая ее отвратительного вкуса.
«Создания» – так про себя он называл легионеров. Впрочем, как и все контрразведчики. Как и все контрразведчики, Бувье был человеком. Стопроцентным землянином родом из альпийских районов Франции. В том смысле, что его родители захотели, чтобы он родился в одном из государственных родильных домов, расположенном в этой местности. Правда, они пожелали остаться неизвестными, ограничив свое участие в его судьбе взносом родильного пая с оплатой набора изменений, позволяющего ему стать инженером. Поправка – небольшой личный счет регулярно пополнялся до наступления его совершеннолетия. У Бувье никогда не возникло желания узнать, кем были его родители. Несмотря на то что его возможности легко позволяли это. Потому что вместо инженерного колледжа Жан пошел учиться в закрытое учебное заведение, слушателям которого платили стипендию и обеспечивали всем необходимым. Ведь Жан с детства был романтиком. Любил путешествия. Грезил космосом. Не его вина, что все должности во Флоте и в Легионе занимали эти чертовы биороботы. Их содержание дешевле людского персонала. А перспектива за небольшое вознаграждение таскаться в каботажных рейсах между Поясом и Луной внутри обшарпанного гражданского суденышка его отчего-то не прельщала.
Итак, Ролье Третий. Капрал. Показания его такблока после первого боя отчетливо демонстрируют намеренное увеличение мощности ранцевого двигателя в нарушение приказа сержанта. Легионер не способен нарушить приказ. Он скорее умрет. Нет у него такой возможности. Разве что он выполнял приказ с более высоким приоритетом. Чей?