Наоми поджимает губы и кивает так, будто говорит: «Джина того, конечно, не стоит!». — Смотрела заезды?
— Нет, это интересно? — я забегаю к Наоми за ценными сплетнями (ну то есть новостями о мистере Ли) и советами почти каждый день, и почти каждый день лёгкая на подъем Наоми советует какую-то дичь. Она то отправляет меня на экзотический массаж, то на скучнейшее соревнование по конкуру, то на фехтование, где десятилетние “наследники империй” делают в сторону друг-друга неловкие выпады, а их отцы пыхтят от гордости. Я помню, как мой отец когда-то так же смотрел на игру Гаспара в подобном клубе, где отдавал бешеные деньги, чтобы сын тренировался. Также он ходил на мои занятия скрипкой, гимнастикой и фигурным катанием.
— Ой, очень! Сходи.
— Ты про пловцов так же говорила, — усмехаюсь я.
— Тебя ничем не удивишь! — восклицает Наоми.
— Мой отец — Джеймс Томпсон, я всё детство моталась по таким клубам, — вздыхаю я, забираю пачку бланков для тренера из принтера и, тяжко вздохнув, встаю.
— Точно же, — Наоми откидывает волосы фирменным жестом, она страшно любит говорить о богатых и успешных мужчинах, мечтая найти мужа среди них, а вот к общению с их дочками не привыкла. Впервые в клубе была не просто сотрудница “охотница”, а пресытившаяся “золотой жизнью” наследница. Наоми ещё не знает, как использовать меня в своих интересах, но уже дает понять, что это непременно случится. — И как, есть знакомые?
— Ну так, некоторые, — я порой и правда узнаю фамилии, но мне давно не приходилось бывать “украшением” отцовских приёмов, а значит, и “золотой молодняк” уже не был знаком.
— Смотри, вернулся наш блудный босс, — скучающе вздыхает Наоми.
Я вздрагиваю и тут же делаю вид, что обожглась чашкой с кофе. Он заходит в клуб и теряется на минуту в переплетении бликов, падающих на него сквозь стеклянные двери. Он выходит из них, как спаситель, рок-звезда или центр моей жизни, а я смотрю на него и надеюсь, что не выгляжу совсем глупо.
Он идёт со спортивной сумкой на плече, в солнцезащитных очках, лицо выглядит усталым, будто он всё-таки болел, а не уезжал. Он не останавливается у стойки, оставляет на ней свою карточку и молча идёт к лифту.
— Ничего себе, как серьёзно, — бормочу я, стараясь звучать пренебрежительно.
— В смысле? Он всегда так, — Наоми фыркает., берёт карточку, забивает в систему и набирает какой-то номер телефона. — Люси? Босс приехал… Ага… Ага. Ага.
— А чем он тут занимается? — я так и не выяснила, какие тренировки посещает мистер Ли, так как ни одного дня не проработала в его присутствии.
— Плавает по вторникам и четвергам. Понедельник, среда и пятница занимается в качалке, иногда катается на автодроме. На массаж ходит почти каждый день, когда не на больничном и не в отъезде. Занимался гольфом, но когда тут развелось гольфистов перестал ходить. В общем держит себя в форме.
Всё моё тело дрожит от волнения. Я воплю про себя: “Приехал! Приехал!” Голова идёт кругом, и из рук всё валится. Встретиться с ним, поговорить, спросить. Рассказать. Он не остановился. Маскировка? Шифруется? Не хочет выдавать себя или… избегает?.
Я бегу от Наоми, как от огня, в страхе, что она увидит моё состояние и очень надеюсь, что она не подумает обо мне плохо.
***
В тренерском штабе, как громко его именовали сотрудники, ещё совсем тихо. Я вкладываю в книжку новые бланки, стираю схемы с доски и падаю в мягкое кресло тренера, вытянув ноги. Пальцы дрожат и, глядя на них, я улыбаюсь. Они чувствуют, как Он близко. Антураж всё портит! не могу я представить себе, что вторая наша встреча (а поцелуй обнулил всё) происходит в этом мерзком, лощеном месте, где все не про спорт, а про псевдо-спорт. Смехотворные товарищеские матчи с сокрушительным счётом 17–19, бесконечные награды и сборы, громкие слова об “успехах”. Вот если бы это было что-то романтичное… Почему не клуб? Почему мы не встретились на вечере классической музыки? Почему он не пришёл на вечер поэзии до того, как явиться сюда. Я бы потерпела денёк, пережила, только бы он после оказался со мной в одной каморке. Пусть без этого, пусть за одной барной стойкой. Пусть просто в разных углах танцпола, я не против. Только не тут. Не романтично. Грубо это как-то.
— Ну как, прикоснулись к прекрасному? — я вздрагиваю так сильно, что опрокидываю на себя почти остывший кофе, который успеваю налить в тренерскую кружку. Пищу и отплёвываюсь, а он, быстро прикрыв за собой дверь, спешит проверить не обожглась ли я.
— Почему с вами вечно что-то происходит? — спрашивает он. Его пальцы касаются моей одежды, шеи, волос. Он проверяет горячий ли кофе, и не покраснела ли моя кожа, а я смеюсь и мотаю головой. Нет! Не обожглась, но продолжай!
— Вообще-то я обычно не такая неуклюжая…
— Я плохо на вас влияю, — говорит он и оставляет в покое мою мокрую одежду. Он в очках, не солнцезащитных, обычных. И мне странно его видеть в таком виде. Коленки дрожат, а в кончиках пальцев будто иголки.
— Да, — меня хватает на кивок. Потом припоминаю о чём он спросил, когда вошёл. — Прекрасное? Вы про футбол? — я изучаю его лицо, но он держится в тени, уже близится вечер и комната погружается в чёрное кружево из-за виноградной лозы, опутавшей окно тренерской. Удивительное упущение, которое никак не вяжется с видом клуба, такого гладкого и серого. Это место мне больше не кажется таким уж пропащим.
-Да, вы же так хотели, — кивает он. Мне кажется, что мы оба теряем нить разговора и это чертовски приятно.
-Только совсем не этого, знаете? — мне необходимо снять напряжение. Я отдаляюсь от него, потому что не могу и дальше выглядеть жалкой. Сажусь обратно в кресло, на которое кофе не попал, сцепляю руки в замок и смотрю на мистера Ли совершенно серьёзно, будто я тренер, а он владелец клуба.
-Да, мисс Томпсон? И какое же вы видите будущее для команды “Парсонс Юнайтед”?
-Хм… с таким составом никакого! Молокососы, играющие с молокососами, — я припоминаю разговор Гаспара с каким-то другом, который они вели по телефону минувшей ночью. Я снова провела всю ночь у Гаспара после очередного кошмара, хоть он и смотрел “Премьер Лигу”. Лучше не спать из-за его комментариев, чем из-за месива на ринге.
-О, вы, кажется, намерены вывести нас на вершину таблицы? — он садится напротив, принимая мою игру. Это волнующе-интересно. Я морщусь, когда ощущение бабочек в животе становится болезненным, дыхание
