под ногами.
— Что мы живы и здоровы. Что нам нужно золото для твоих артефактов. И что ты переживаешь о том, все ли хорошо у твоего друга, который так заботился о тебе в больнице.
Я едва не рассмеялся. Вот что значит быть писательницей — ловко же Хельга придумала выйти на связь с Максимом Вернье.
— Умница, — одобрил я. — Смотри!
Сад заволокло жемчужным туманом — когда он развеялся, то осень отступила. Мокрые ветви яблонь дрогнули, выпуская пригоршни белоснежных цветов и зеленые брызги листвы. Потемневшая сырая трава под ногами растаяла и вернулась: изумрудная, свежая, нежная. Сквозь нее пробились нарциссы, гордо раскрыв белые, словно припудренные лепестки — рядом тотчас же поднялись растрепанные попугайные тюльпаны, розовые с мазками зеленого, и выпрямились ирисы — сиреневые, желтые, малиновые.
Хельга восторженно ахнула, шагнула к цветам. Кругом царила и правила осень, но в наш садик пришла поздняя весна, развернулась во всей красоте, нежности и силе. Не веря своим глазам, Хельга дотронулась до одного из лепестков, обернулась ко мне, и я сказал:
— Настоящие. Срежем их и поставим в комнате.
— Анарен… — прошептала Хельга, не в силах оторвать глаз от маленького чуда, которое родилось для нее на темном и дождливом севере. — Анарен, это невероятно. Господи, это же…
Она всхлипнула, провела ладонью по лицу. В ее глазах плыли огненные искры — любовь и надежда.
Чтобы поцеловать ее, мне пришлось нагнуться — а ей подняться на цыпочки.
Глава 13
Хельга
Это было…
Удивительно.
Невероятно.
Из сада мы пришли домой, я поставила букет нарциссов и ирисов в вазу у кровати, и Анарен осторожно прикоснулся к моему запястью — тихо, трепетно, словно боялся спугнуть меня или сломать. От него веяло запахом свежей травы и чего-то неразличимого, но влекущего — настолько уверенно и сильно, что я не могла, да и не хотела сопротивляться.
Я писательница, но, кажется, впервые в жизни не знала, какие слова подобрать. Все, что приходило мне в голову, казалось ненастоящим. Неправильным.
Было лишь тепло, которое соединило нас, словно золотая нить. И потом, когда мы смогли оторваться друг от друга в нашей комнате, оно не развеялось среди смятых простыней, а осталось с нами. Анарен обнимал меня, мягко водил кончиками пальцев по моему обнаженному плечу, и я никогда не была такой счастливой.
Иногда мне казалось, что я тону. Растворяюсь в чужих объятиях, соединяясь с Анареном в единое существо. Гномка, эльф — все это уже не имело значения. Мы с Анареном сделались кем-то намного больше и важнее, чем были по отдельности.
Неужели оно сбылось? То, о чем я когда-то мечтала, загадывала, выплескивала на страницы книг? То, во что я не могла поверить, потому что любовь и нежность не для такой, как я, не для неправильной гномки с ее книгами…
Была ли это любовь? Я не знала. Но это было моим счастьем — огромным, бесконечным, бездонным.
Это было мое море.
— О чем задумалась? — спросил Анарен. Я улыбнулась.
— О том, что мне, наверно, придется переписать свои книги, — призналась я. — Потому что в драках я разбираюсь, а вот в любви, как оказалось, не очень.
— Ну я бы так не сказал, — Анарен дунул в сторону весеннего букета на столе, и нарциссы издали легкий мелодичный перезвон. — Просто любовь это и правда намного сложнее, чем битвы.
Мне о стольком хотелось его спросить — о том, что теперь соединяет нас, о том, как быть дальше, о том, сколько искренности сейчас в нас обоих — но я не знала, как вообще можно об этом говорить, и стоит ли говорить. Я не знала, что будет с нами дальше — не знала, но верила, что моя влюбленность станет любовью, и Анарен не разрушит ее. Никогда.
— Любовь… — задумчиво повторила я. Анарен рассмеялся, дунул в мои растрепанные волосы.
— Да. Почему ты сомневаешься?
Я поежилась. В то весеннее тепло, которое окутывало нас, вкралась осторожная осенняя нотка. Она ничего не спугнула и не испортила, просто напомнила о себе: вот она я, ты соскучилась?
— Мы очень разные. Ты эльф, я гномка. Это все… очень неожиданно, — призналась я. — Просто понимаешь, в тебя нельзя не влюбиться, — мне никогда раньше не приходилось говорить о таком, гномы вообще редко говорят о любви, считая, что противень с пирогами и теплый дом намного важнее. — И мне сейчас и страшно, и весело, и очень хорошо. Потому что я…
Я не договорила. Принцесса Эрна вообще обошлась бы без слов — но я была другой.
— Ты влюбилась, — произнес Анарен с такой глубокой искренностью, что у меня заныло в груди. — И я влюбился. А дальше все будет только сильнее и лучше.
Нет, он не обманывал меня, говоря то, что я хотела бы услышать. По его голосу, по взгляду, по каждому прикосновению, которое все еще вспыхивало огненными лепестками на моей коже, я видела, что Анарен… Но как? Неужели это вообще возможно?
— Сомневаешься? — спросил он, и в его голосе прозвучало веселье. Я пожала плечами. Если мужчина создает для девушки весну с цветами среди осени, то как можно в нем сомневаться?
— Я просто слишком часто слушала, что я неправильная. Некрасивая, не такая, как надо, — призналась я, вдруг поняв, в чем, собственно, проблема. — Что меня никто никогда не полюбит по-настоящему.
Анарен вытянулся на кровати, закинув руки за голову, и мечтательно улыбнулся.
— Теперь ты сама видишь, что все ошибались, — произнес он. — Хельга, ну правда же! Посмотри на себя в зеркало, как тебя можно называть некрасивой?
Я знала, как. Слушала много лет. И в зеркало смотрела — но Анарен видел кого-то другого. Какую-то идеальную версию меня.
— Ты очаровательная девушка, моя дорогая супруга, — мягко, но с бесконечной уверенностью сказал Анарен. — И твоя душа так же прекрасна, как и лицо.
Я улыбнулась. Как говорили мои родители, душа спрятана глубоко, а рожа-то вот она, на виду у всех. И мне придется потратить много сил, чтобы окончательно вышвырнуть прочь то, что в меня вбивали годами.
Мои родители любили меня. Они хотели мне обычной гномьей судьбы — потому и твердили все эти вещи, чтобы я смирилась, поняла, что для меня лучше, и наседала на пироги, а не на книги… Но я пошла своей дорогой, и она привела меня к эльфу. К эльфу и влюбленности, которая перерастала в любовь.
— Я не умею принимать комплименты, — призналась я. — Гномы их почти не говорят.
— А это не комплимент, — откликнулся Анарен. — Это правда.
