Но сегодня уважаемые люди из общины позвонили с утра на «опорник», попросили принять важного гостя и сделать все, что он попросит. Гость назвался представителем колхоза, который обеспечивал молодых торговцев документами, гласившими, что они многодетные отцы, члены колхоза, торгуют исключительно урожаем со своих личных участков. На вопрос участкового, как обращаться к глубокоуважаемому представителю, тот ответил просто:
– Зовите меня Ходжи.
– Ходжи?
– Что вас удивляет, дорогой Анзор? Каждый правоверный должен совершить хадж.
– Да, да, вы абсолютно правы.
– Давайте с вами встретимся вечером, я буду счастлив вас принять у меня. – Ходжи протянул милиционеру бумажку с адресом.
И вот теперь милиционер кушал плов, в восхищении закатывая глаза, а сам обливался холодным потом под форменным кителем. Ходжи или не Ходжи, но этот тип ему совсем не понравился, басмач какой-то. Кивнет, и тот сзади (Анзор вспомнил о парне, молчаливо сидящем на корточках за его спиной) мне своим эчпочмаком[11] горло располосует. И ведь никому не сказал – куда пошел, с кем встречается.
– Так что у нас случилось, дорогой Анзор? Вы сказали, что на этих улицах вы решаете вопросы, назвали цену. Мы согласились. Теперь появляются какие-то милиционеры, не дают работать. Что будем делать?
– Но, уважаемый Ходжи, на ваших людей протоколы не составлялись, товар не отбирался?
– Нет, протоколы не составляли. Милиционеры сказали, что они не будут тратить казенную бумагу, чтобы под Андижаном наш председатель колхоза своему ишаку задницу ей подтер. Просто они отбирают документы у наших водителей, которые теперь боятся заезжать в Дорожный район, и ребятам приходится по вечерам таскаться с весами, гирями, столиками, остатками фруктов за два километра, до границы соседнего района. А когда Фархад три дня назад тебе позвонил, ты что сказал? – Кивок за спину участкового, на молчаливого парня: – Что у роты ППС рейд, и больше такого не будет, так?
Аслямов судорожно кивнул.
– Сегодня к моим ребятам подходили люди, сказали, что из жэка, и ругались, что если мы сегодня не решим вопросы с их протоколами, то больше работать там нам не дадут. Скажи, дорогой, если ты не начальник этой территории, за что ты брал со своих братьев деньги? Или, может быть, тебе мало денег, которые ты от нас берешь, и эти милиционеры – твои люди? Ты скажи, если денег мало, мы решим все вопросы.
Участковому показалось, или Фархад бесшумно переместился вплотную к его спине, и холодом потянуло в районе поясницы. Лейтенант, прижав руку к сердцу, горячо заговорил:
– Что вы такое говорите, уважаемый Ходжи! Я даже мыслей таких не держал, чтобы обмануть моих братьев, клянусь. Возможно, ваш человек плохо объяснил по-русски, и я его не понял, – еле уловимое движение зрачков Ходжи справа налево подсказало обостренной интуиции участкового, что он только что избежал крупных неприятностей, но возможно, это его последняя ошибка, и аргументы в разговоре надо менять.
– Я посажу их, клянусь, я их посажу через три дня!
– Кого их?
– Ментов этих, пэпээсников.
– Якши, уважаемый Анзор. Вы мужчина, вы сказали, мы услышали и будем ждать. Фархад, налей нам с моим гостем чаю.
Лейтенант Аслямов задумчиво смотрел на наполненную до краев парящую пиалу и лихорадочно думал, как уложиться в торопливо озвученный срок «три дня».
Вечер для нас с Димой начался как обычно: обход маршрута, чтобы увидеть изменения в окружающей нас действительности, затем усиленное патрулирование злачных мест с, ставшим обязательным, посещением мест овощной и фруктовой торговли.
Когда мы подходили, то торговцы уже закончили работу и тащили столик с тяжелыми маятниковыми весами утилитарно-синего цвета, в сторону парка Весеннего, чтобы загрузиться там, вне территории нашего Дорожного района, в очередной «каблучок». Последним шел Фархад, парень, которому я несколько дней назад чуть не открутил руку. Сейчас он с перекошенным лицом тащил старый плотницкий ящик с загруженным в него набором гирь и грузиков. Шел и оглядывался на меня. Только сегодня его глаза темнели не густым пламенем ненависти, а снисходительной усмешкой. Как будто у меня ширинка расстегнута, а я этого не вижу.
– Фархад, стой!
– Э?
– Привет, Фархад, как здоровье, рука не болит?
– Эээ!
– Я тебя что спросить хотел… Видишь вон то здание?
– Вижу…
– Знаешь, что там?
– Слушай, начальник, мне это не интересно. Зачем меня не пускаешь!
– Ты не прав. Тебе будет интересно. Это здание НИИ метрологии. Там проверяют гири, весы и прочую лабудень. Я им написал, что у вас весы неправильные, а гири слишком легкие.
– Э, какой – легкий, что с весами?! Куда написал?!
– Вот они завтра-послезавтра придут проверять, правильные у тебя весы и гири или неправильные, и не дай Всевышний, ты им не дашь весы и гири проверить.
– Зачем?
– Ну, если что-то неправильное, или столик неровно стоит, то заберут все и уничтожат. Я вот еще что хотел уточнить – остальные ваши точки где стоят? Улица Пролетарского писателя, дом один – правильный адрес?
– Не знаю! – Фархад отскочил от меня и побежал, насколько позволял бежать тяжелый ящик, поминутно оглядываясь на меня. И опять в его глазах полыхала чистая ненависть, усмешечка cо смуглого лица куда-то исчезла.
– Дима, сегодня нас будут брать на взятке, так что приготовься.
– Почему? Я не хочу, чтобы нас брали.
– Фархад смотрел так, как будто мы с ним больше не увидимся. Тут либо он нас заказал, либо будут взятку совать. Так что будь готов.
– Угу, понял.
– Я сейчас подойду.
Я нырнул во двор. Довольный дворник Витя разбирал ящики от овощей, складывая их аккуратной стопкой. Увидав меня, он заулыбался и стал отряхивать руки. Я, пристально глядя ему в глаза, незаметно мотнул головой.
– Здравствуйте!
– Здорово, командир, тут мне…
– Витя, – я понизил голос, – новую почтальоншу знаешь?
Мужик задумался, затем его лицо просветлело:
– А, рыженькая такая, шустрая…
– Ты ей мои деньги отдавать будешь, только незаметно, хорошо?
– Да, как скажешь, командир…
– Вот, давай, я тебя, типа, только за чистоту дрючу, пунктик у меня такой, так что ты всем жалуйся на меня, можешь матерно…
– Так это, на тебя пожаловаться я всегда готов…
– Ладно, давай, Витя, и насчет бухалова помни…
Матерился мне вслед Витя вполголоса, но вполне искренне…
Я дотронулся рукой до Диминого локтя:
– Внимание.
На составленных рядом двух скамейках, перед памятником Первому большевику, протянувшему руку в светлое будущее, у Института капитанов, как на картине Пиросмани, сидели три «мимино» с поднятыми складными стаканчиками в руках. И пили они из них отнюдь не лимонад. Две бутылки вина и какие-то лепешки с зеленью, большие кепки и горячие глаза, провожающие пробегающих мимо симпатичных абитуриенток. И порадоваться бы за мужиков, очень вкусно они сидели, но деланно равнодушный взгляд, брошенный на неотвратимо приближающихся нас, одним из них и натужное шевеление губ под густыми черными усами, как будто он что-то шептал своим собутыльникам, сильно меня насторожило. Хоть «дети гор», но об антиалкогольных указах они знать должны, а так равнодушно бухать при ментах… Это неправильные пчелы.
– Здравствуйте, Дорожный РОВД, милиционер роты ППС Громов. Нарушаем, граждане.
– Какой-такой нарушаем, командир! Сидим, никого не трогаем, разговариваем.
– Распитие алкогольных напитков в общественном месте является нарушением.
– Командир, каким нарушением…
Двое сидят, как держали стаканы, так и держат, и смотрят чуть ли не сквозь меня, а один, искренне и обаятельно улыбаясь, как могут улыбаться только на Кавказе, поставил стакан и пошел ко мне.
– Дима…
– Понял…
Представитель мандариновой республики уже возле меня, обнимает за плечо и, пытаясь засунуть мне в нагрудный карман «красненькую», переходит на интимный шепот:
