– Что, с Ленкой не помирился? – спросил я напарника, когда мы заскочили сушиться в помещение единственного на этой улице гастронома.
– Нет, не звонит, не пишет.
– И в чем дело?
– Замуж хочет.
– За кого?
Димин взгляд подсказал мне единственно-правильный ответ.
– А ты что?
– Слушай, мне двадцать пять лет. Зарплата нищенская, образования нет, живу с мамой, балбес балбесом. Какой из меня муж?
– Просто встречаться дальше она не согласна?
– Нет, говорит, что это потеря ее времени. Или-или. А у тебя с твоей как?
– Дим, с какой моей?
– Ну с этой, Настя которая.
– Брат, я Настю приютил, потому что ее из общежития выгнали, а домой ехать она не хотела по личным причинам. Она у меня жила, пока ремонт был в общаге. Неделю назад съехала. Все, отношений больше нет. Мы с ней друзья. Если ей будет нужна помощь, я ей не откажу. Если она мне будет полезна, возможно, она мне поможет. Мы нормально расстались, но расстались. Так что моя квартира и постель пуста и холодна.
– Ладно, пошли, а то вон, местные алкаши при нас стесняются «бормотуху» взять.
Мы кивнули местной гопоте, напуганной появлением не виданных здесь ранее постовых, и вышли на улицу
К одиннадцати часам вечера мы с Ломовым вконец продрогли, окоченели и проголодались, и я поставил вопрос ребром. Абориген центра, Дима, пару минут поморщив лоб, сказал, что единственным местом, где в это время можно пожрать, но именно пожрать, является рабочая столовая Речного порта.
Огромный полутемный зал был стыл и мрачен. Я поковырялся в склизких, как сопли, макаронах и политом жиром или другим каким-то маргарином шницеле, колющем язык крупной сухарной панировкой, выпил еле теплый чай, и мы вышли из столовой в еще более мрачном настроении, чем были до этого. Как прожить оставшиеся до конца смены полтора часа, было совершенно непонятно.
– Дима, если мы пойдем к отделу медленно-медленно, гусиным шагом, мы как раз к часу ночи придем на базу.
– Предлагаешь выдвигаться прямо сейчас?
– Дима, если мы не будем двигаться поступательно и постоянно, я от этого ветра застыну, как статуй, и тебе придется меня волочь на себе.
– Ладно, пойдем потихонечку.
Подгоняемые порывами ветра от реки, мы шли в сторону остановки электрички «Река – Центральная», мимо мрачных зданий старых особняков, со зловещими темными окнами многочисленных контор, единственным освещением которых были тусклые лампочки датчиков сигнализации. Неожиданно тишину этого спящего, замкнутого в себе мирка разрезал горький всхлип. Плакал определенно человек. Плакал очень горько и беспомощно. Мы замерли на месте, пытаясь определить направление, откуда шел звук.
– Вроде там! – еле слышно шепнул мне Дима и махнул рукой.
Когда мы настороженно вошли во двор купеческого особняка конторы «Запсибречфлотснабсбыт», перед глазами открылась следующая картина: на высоком крыльце флигеля, сваренном из черных металлических прутьев, стояли, прижавшись друг к другу и прикрывшись большими кожаными портфелями, две молодые женщины в демисезонных пальто. В двух метрах от крыльца, глядя голодными глазами на повизгивающих от страха баб, сидел большой, почти черный кобель немецкой овчарки.
– И что у вас тут происходит? – громко гаркнул Дима, так неожиданно и резко, что все присутствующие вздрогнули.
Женщины на крыльце, а это оказались две невысокие девушки, на вид лет двадцати пяти, что-то пытались объяснить, показывая руками на собаку. Но то ли от холода, то ли от истерики понятных пояснений мы не услышали.
– Что вы говорите? Нам ничего не понятно. – Я попытался подойти к крыльцу, игнорируя собаку, но только отчаянный прыжок назад позволил мне увернуться от щелчка клыков черного монстра.
Девушки истошно завизжали, а Дима, воскликнув: «Да я тебя сейчас», оттер меня плечом, одновременно доставая пистолет из кобуры и обходя собаку сбоку, чтобы крыльцо с девушками не оказалось на линии огня.
– Дима, Дима, подожди не бери грех на душу. Хорошая собачка, хорошая! – Я бездумно перекрыл Диме линию стрельбы, в два шага обогнув его вновь, и протянул открытые ладони в сторону пса, делая умильное лицо.
Собака, очевидно, знала, что такое огнестрельное оружие, она пятилась к крыльцу, скаля зубы и яростно вздымая мощный загривок.
– Дима, пистолет убери, пожалуйста, хорошая собачка, хорошая…
Вторая атака пса была мгновенной, на пределе своих сил я успел согнуться в безумную букву «зю», и всего на пару сантиметров мой пах разминулся с пастью зверя, ошибка грозила мне стойкой сексуальной дисфункцией.
– Ну что, справился? – ехидненько спросил Дима. – Может быть, позволишь мне?
– Дай мне пару минут, потом я отойду, если не получится.
Я судорожно думал, какую вещь в моем обмундировании жалко меньше всего. В голову ничего не приходило.
– Дима, помоги мне. – Я ухватил напарника за плечо, спрятался за него и стал конфузливо стягивать с себя сапог.
– Мужчины, вы собираетесь нам помогать? – Темноволосая барышня с ямочками на щечках дала о себе знать. Вторая, анемичная блондинка в сером пальто, почти не подавала признаков жизни, временами ее начинала пробивать крупная дрожь.
– Девушки, мы просто не хотим убивать собаку, – отрывисто крикнул я, с трудом натягивая узкое голенище на босую ногу.
– Еще пять минут, и спасать будет некогда, – жизнерадостно ответила та, что с ямочками.
Ну все, я был готов. Холодные и сырые внутренности сапога мгновенно выстудили голую стопу и придавали ясность мыслям. Я выставил вперед руку с намотанной на кисть портянкой и, дразня пса, двинулся вперед.
– Хорошая собачка, хороший песик!
Хороший песик припал к земле, готовый к атаке. Я помахивал правой рукой, привлекая его внимание. Пес прыгнул, вцепившись в заботливо подставленную руку, после чего я засунул портянку поглубже в глотку, и, ухватив песеля за нижнюю челюсть, стал пригибать его к земле. Собака безуспешно пыталась выплюнуть ком толстой ткани, откусить мне руку, с усилием сомкнув челюсти, чтобы навсегда отучить меня от дурных манер. Намотанная на кулак толстая ткань зимней портянки, глубоко забитая в глотку, не давала белоснежным зубам хищника сомкнуться на руке противника. С неожиданной силой рука противника выворачивала нижнюю челюсть пса, заставляя сильное и гордое животное упасть на асфальт. Последним отчаянным усилием кобель попытался оттолкнуть человека могучими передними лапами с набором острых когтей, но сил и времени уже не хватило, и зверь грузно упал.
– Дима, ремень дай, – прошипел я, прижимая бешено рвущегося пса к земле.
– Не дам, – сварливо ответил напарник, – ты его испортишь.
– Дима, быстро дай мне мой ремень с брюк, заправь петлей. Давай, сними быстрее, я его сейчас не удержу! – Выдержка мне изменила, пес пытался кататься на спине и чуть не сорвал мой захват. Когда я почувствовал грубую ткань брезентового ремня в своей откинутой назад ладони, я с трудом натянул на толстую шею собаки крепкую брезентовую удавку, ранее поддерживающую мои галифе. Теперь я, крепко держась за петлю ремня, мог контролировать поведение животного, как всадник управляет уздой. Кобель еще пытался рваться, но уже не так активно. Удерживая бьющегося пса одной рукой на затянутом ремне, я повернулся к спасенным девицам.
– Так что у вас случилось, барышни? Почему такие слезы?
– Он на нас напал! – уже успокоившись, сказала темненькая, обличительно ткнув в животное пальчиком.
– Он кого-то из вас укусил?
– Нет. Никого не укусил.
– Что тогда случилось?
– Мы шли от Речпорта, на станцию, чтобы уехать в гостиницу. Мы здесь в командировке, а тут этот пес выскочил из-за угла и к нам, мы испугались. Взбежали на крыльцо и два часа уже здесь стоим. Никого нет, никто здесь не ходит, кричали и в дверь стучали, нам никто не открыл. Какой-то вымерший город! – темненькая стала всхлипывать.
– Ну, правильно, дверь на сигнализации. Они до восемнадцати часов вечера работают. И что дальше?
