В семь снова позвонила в «Сосны». Ответил Кенопенски. Я ему сказала, что Вера меня ждет с утра, я знаю, но прийти не смогу — во всяком случае, пока не узнаю, куда девался мой муж. Я сказала, что он вторую ночь домой не возвращался, а прежде никогда, как бы пьян ни был, дольше одной ночи нигде не оставался.
Под конец нашего разговора Вера сняла вторую трубку и спросила, что происходит.
— Муж у меня куда-то пропал, — отвечаю.
Она помолчала — я б дорого дала, чтоб узнать, о чем она думала. Потом она сказала, что, будь она на моем месте, пропажа Джо Сент-Джорджа ее бы совсем не огорчила.
— Только вот, — отвечаю, — у нас трое детей, да и к нему я вроде как привыкла. Если он вернется, я тогда приду.
— Отлично, — говорит она, а потом добавляет: — Тед, ты слушаешь?
— Да, Вера, — говорит он.
— Ну так займись чем-нибудь достойным мужчины. Забей что-нибудь или опрокинь. Мне все равно.
— Да, Вера, — повторяет он, и в трубке щелкнуло — он свою положил.
Но Вера все равно немножко помолчала. А потом говорит:
— Может, с ним что-то случилось, Долорес?
— Да, — отвечаю, — и я не удивлюсь. Он последние недели пил по-черному, а когда я в день затмения попробовала заговорить с ним о детских деньгах, он чуть меня насмерть не задушил.
— А!.. Неужели? — говорит она. Еще помолчала, а потом сказала: — Желаю удачи, Долорес.
— Спасибо, — говорю. — Надо быть, она мне понадобится.
— Если я чем-нибудь смогу помочь, позвони.
— Вы очень добры, — отвечаю.
— Вовсе нет, — отрезала она. — Просто мне совсем не хочется тебя терять. В наши дни где взять прислугу, которая не будет заметать мусор под ковер?
А тем более прислугу, которая не забудет коврик с надписью правильно повернуть, подумала я, но вслух не сказала. Только еще раз ее поблагодарила и повесила трубку. Выждала еще полчаса и позвонила Гаррету Тибодо. В те дни Литл-Толлу начальники полиции положены не были, только городской полицейский. Ну Гаррет и занял это место, когда Шеррика в шестидесятом хватил удар.
Я сказала ему, что Джо две последние ночи домой не показывался и мне что-то тревожно. Гаррет чего-то мямлил — по-моему, он только-только встал и еще кофе толком не допил. Но обещал сообщить полиции на материке и порасспрашивать кое-кого на острове. Я знала, что спрашивать он будет тех, кому я уже звонила — некоторым и по два раза, — но ничего ему не сказала. Гаррет добавил, что к обеду Джо, конечно, придет домой, и повесил трубку. «Как же, жди, пердун старый, — подумала я и тоже трубку повесила. — Когда рак свистнет». Думается, у него хватило бы мозгов пропеть «Янки-Дудль», на унитазе сидя, хотя половину слов он, конечно, перезабыл бы.
Целая чертова неделя прошла, прежде чем они его отыскали, и я совсем было свихнулась. В среду вернулась Селена. Я ей вечером во вторник позвонила, что ее отец пропал и дело вроде бы серьезное. Я спросила, хочет ли она вернуться домой, и она ответила, что хочет. Мелисса Кэрон — мать Тани, понимаете? — съездила за ней. Мальчиков вызывать не стала. Для начала и одной Селены куда как хватало. Она застала меня в моем огородике в четверг, за два дня до того, как они наконец нашли Джо, и сказала:
— Мама, ответь мне, пожалуйста.
— Хорошо, деточка, — говорю. По-моему, голос у меня спокойный был, но я уже знала, что дальше будет… Очень хорошо знала.
— Ты с ним что-то сделала? — спрашивает она.
А мне сразу мой сон вспомнился, как Селене четыре годика и она в розовом платьице себе ножницами нос откромсала. И я подумала… ну просто взмолилась: «Господи, помоги мне солгать моей дочке. Прошу Тебя, Господи. Я Тебя больше никогда ни о чем просить не буду, только помоги мне сейчас солгать мой дочери так, чтоб она мне поверила и потом не сомневалась».
— Нет, — отвечаю. На мне садовые перчатки были, но я их сняла и положила руки ей на плечи, а сама смотрю ей прямо в глаза. — Нет, Селена, — сказала я ей. — Он был пьян, и безобразил, и так меня за горло схватил, что синяки остались, но я ему ничего не сделала. А просто ушла. Потому ушла, что побоялась остаться. Ты-то можешь это понять, верно? Понять меня и не винить? Ты-то знаешь, что значит — бояться его, так ведь?
Она кивнула, а сама мне в глаза смотрит. И глаза у нее такие синие, какими я их еще не видела, — точно океан перед линией шквала. А я мысленно вижу, как ножницы сверкнули и ее носик-кнопочка в пыль падает. И знаете, что я думаю? Что Бог половину моей молитвы исполнил. Есть у Него такая привычка, я много раз замечала. Сколько я потом про Джо ни врала, самой убедительной ложью была та, которую я сказала Селене в тот жаркий июльский день среди фасоли и огурцов… А поверила она мне? Поверила и больше не сомневалась? Хотела бы я ответить «да», но не могу. У нее глаза тогда темными стали от сомнения — и тогда, и после. Навсегда.
— Самое большое, в чем я виновата, — говорю, — так это в том, что купила ему бутылку виски… старалась его задобрить… А ведь могла знать, чем это кончится.
Она еще минуту на меня смотрела, потом нагнулась и взяла пакет с огурцами, которые я нарвала.
— Хорошо, — сказала она. — Я их отнесу на кухню.
И ничего больше. С этого дня мы о нем не говорили — и до того, как его нашли, и после. Она наверняка всякого обо мне наслушалась и на острове, и в школе, но мы никогда об этом не говорили. Вот тогда и начал заползать холод — с того дня в огороде. И между нами в стене, которой семьи отгораживаются от остального мира, появилась трещина. С той поры она становилась только все шире и шире. Она звонит мне и пишет аккуратно, как часы, и очень внимательна, но все равно мы разделены. Мы будто чужие. То, что я сделала, было сделано больше всего ради Селены, а не из-за мальчиков или денег, которые ее отец украл. Больше всего ради Селены я заманила его на смерть, и я ее от него оградила ценой всего лишь лучшей части ее любви ко мне. Я как-то слышала от моего отца, что Бог подложил большую свинью в день, когда Он сотворил мир, и с годами я начала понимать эти слова. И знаете, что самое скверное? Иногда это смешно! До того смешно, что никак от смеха не удержаться, хоть все вокруг тебя прахом идет.
А тем временем Гаррет Тибодо и его дружки все не находили и не находили Джо. Я уж подумывала сама на него наткнуться, хоть мне от этой мысли и тошно было. Если б не деньги, так по мне лежать бы ему там до Судного Дня. Но деньги-то лежали в Джонспорте в банке на его счету, и мне не очень-то улыбалось ждать семь лет, пока его по закону не объявят мертвым. Селене до колледжа чуть больше двух лет оставалось, и для начала ей кое-какая наличность требовалась.
Тут наконец начали поговаривать, что Джо мог забрать свою бутылку в лес за домом и либо в капкан попался, либо пьяный с обрыва свалился, когда назад шел. Гаррет клялся, что это он сообразил, но мне не очень-то верилось — как-никак я с ним в школе училась. Ну да неважно. Днем во вторник он вывесил объявление на двери городского управления и в субботу утром — через неделю после затмения — повел на поиски человек сорок — пятьдесят.
Они цепочкой от конца Восточного мыса прошли к дому через лес и Русский луг. Я видела, как они через луг шли около часа дня — смеялись и перешучивались, да только шуточки кончились и ругань началась, когда они вошли в ежевичник на нашем участке.
Я стою в дверях, смотрю, как они подходят, а сердце у меня колотится, просто из груди выпрыгивает. Я, помню, подумала: хорошо еще, что Селены дома нет — она к Лори Ленгджилл в гости ушла, ну и слава Богу. Тут я подумала, что пошлют они эти колючки куда подальше и бросят искать прежде, чем до колодца дойдут. Но они шли да шли вперед, и тут, слышу, Сонни Бенуа как заорет:
— Эй, Гаррет! Сюда! Сюда! — И я поняла, на радость ли, на беду, а Джо отыскали.
Ну, конечно, было вскрытие. В тот же день, как его нашли, и, думается, они еще не закончили, когда Джек и Алисия Форберт под вечер привезли мальчиков домой. Пит плакал, но словно бы совсем был сбит с толку: по-моему, он просто не понимал, что случилось с его отцом. А вот Джо Младший понял, и, когда он отвел меня в сторону, я уж думала, что он меня спросит, как Селена, и собралась с духом соврать и ему. Только он сказал совсем другое.
— Мам, — сказал он, — если я радуюсь, что он умер, Бог пошлет меня в ад?
— Джо, человек не властен над тем, что чувствует, и, думается, Бог это знает, — сказала я.
Тут он заплакал и прошептал такое, от чего у меня сердце надорвалось.
— Я старался его любить, — прошептал он мне. — Все время старался, а он все делал, чтоб я не мог.
Я его обняла, просто стиснула изо всех сил. Думается, я даже чуть не заплакала — в первый раз за все это время… Ну да не забудьте, спала я скверно и еще не знала, как обернется дело.
