смогла раздобыть. Схватили, вымогают… Дала им что-то. Пошла дальше – следующий милиционер опять тебя хватает, и всё с начала… Ты говоришь, мол, я тому-то дала! А он отвечает, что тоже наделён властью отвести тебя куда надо, давай и мне мзду!
Посмотрела я, сколько их впереди… и вернулась. Одну шубу положила в автоматическую камеру хранения, другую надела на себя, кое-как прошла, уехала. Через две недели на самолёте(!) вернулась за второй шубой. По прибытии тут же, в аэропорту Ташкента, на такие картины насмотрелась! Одна женщина – высокая, красивая – я её запомнила. Надела она на себя шубу – единственную, приобретённую в Ташкенте – и пошла на посадку, вылетала куда-то на Крайний Север… Схватили, вернули, повели куда-то… Женщина, вся в пятнах, вышла без шубы, бегом побежала на самолет. Я поняла, что или правила опять изменились, или таможенники всё равно повод найдут ограбить, что и с одной шубой уже можно не выехать…
Приехала на вокзал – камера по коду не открывается – оказалось, что сумку уже унесли в камеру долгого хранения. Пошла туда: отдайте! Кладовщик – мужчина лет тридцати: «Заплатите за хранение!» Заплатила. Открыл сумку – шуба. «Заплатите за шубу, запрещено вывозить!» «Как запрещено? Покажите правила!» «Нет правил, но запрещено!..» Я проявляю твёрдость, прошу вызвать начальника. Мужик начал клянчить:
– Пойми, сестра, мне вот второго брата женить надо, знаешь, какой у нас калым большой платить за невесту! Войди в моё положение! И дети один другого меньше! У меня их пятеро! И родители совсем старые. А начальник с тебя ещё больше возьмёт!..
– Да ты подумай, голова, о тех, которые овец растят, шкуры выделывают, шубы шьют! К вам и так уже ездить боятся! Вы целую отрасль губите!
А он всё про калым канючит, до отрасли ему дела нет… Я уже думаю: брошу шубу! В то время и на вокзале могли подойти, проверить содержимое сумки, и на улице хватали всех, почём зря. Даже не приезжих – своих, тоже по поводу и без повода: милиционеры лезли в сумки и гнобили народ!
– Ты пойми, вас тут, таких любителей поживиться, вон сколько! Я уже за самолёт заплатила, и ещё сдерут! Зачем мне такая шуба?
Тогда мужчина придумал:
– Ты мне денег всё же дай, а я тебя проведу к поезду, где милиция не стоит! – так мы и пришли к консенсусу. Я могу только догадываться, какие убытки понесла экономика республики… Потом хватились, отменили таможню, изменили правила, вывозить разрешили ВСЁ, но никто уже ездить за шубами не отваживался, а скоро китайские конкуренты со своими модными, лёгкими, изящными, хоть и некачественными шубами заняли эту нишу. На ЭТИХ можно было и дыру найти, и швы расходились, разлезались сами шкуры, но модницы не смотрели ни на что ради того, чтобы помрачить сердца конкуренток в цигейковых шубах своим появлением…
Так «накрылся» шубный бизнес, а с ним – и вся безотходная животноводческая отрасль Узбекистана… С тех пор ничего не изменилось – неповоротливые законы развиваться странам не дают, мелкий бизнес гнобят, а мировые корпорации становятся всё жирнее…
Лет двадцать назад, в Москве, иду позади женщины в роскошной шубе и… в старых сапогах, удивляюсь их несоответствию. А когда, обгоняя, взглянула в её лицо, поняла – синявка, значит, шуба поднята где-то с помойки. «Хорошо живут москвичи!» – позавидовала я. Вчера понесла мусор, а там на край контейнера повешена красивая цигейковая шуба пятнистой окраски, совсем не вытертая. Сколько же в неё в своё время было вложено человеческого труда, сколько поколений радовалось бы ей раньше…
«И до нас дошла хорошая жизнь!» – подумала я… «Не так уж плохо мы живём…»
Бить будем!
Перестройка. Народ ищет способы выжить, а правительство затыкает лазейки. Видно, много нас развелось… Какой-то период было выгодно возить водку из Казахстана в Россию. Возим на электричках – утром туда, вечером обратно, по двадцать бутылок. Нащупали, стали разрешать вывозить по две. Оставляем при себе по две, остальные распихиваем по другим пассажирам – кто едет не из коммерческих соображений. Нам стараются помогать. Одна пожилая женщина все бутылки не смогла раздать, шесть бутылок водки остались при ней. Едет, молится всем святым! Таможенники обнаружили, хватают женщину за руку:
– Пойдёмте! Бить будем!
– Неужели вы себе позволите женщину ударить? У вас что, матери нет?.. – слёзы в глазах, голос дрожит…
– Да бутылки бить пойдём!.. – снисходительно объясняют люди в форме.
Чуйская долина
«Чужую бороду драть – своей не жалеть»
(русск. пог.)
Иду я, это, не торопясь по Чуйской долине, туда смотрю, сюда… Вокруг сельскохозяйственные угодья, скот пасётся, изредка кто-то из людей по своим делам спешит по просёлочной дороге. Да где же, где эта река Чу? Я её на карте видела, и местные жители сказали – неподалёку… Жарища неимоверная, я хочу искупаться! Еду из Ферганы домой, возвращаюсь из командировки. Одна пересадка была в Ташкенте, другая – здесь. Мой поезд уже вышел из Алма-Аты, и прибудет на станцию только через шесть часов. Шесть часов просидеть на маленькой станции? Скука! А что может быть страшнее скуки?..
Оставив в автоматической камере хранения свои сумки, вышла за пределы городка, бреду по раскалённой степи. Ароматы полевых трав несут в себе что-то знакомое, вспомнила! Кажется, так приятно пахнет конопля… В моём детстве она охотно поселялась на заброшенных усадьбах, запущенных огородах и помойках Рабочего посёлка города Петропавловска. Если зрелые соцветия потереть в руках, высыпаются чёрненькие блестящие семена, их можно пожевать… Чего мы только не жевали! «Калачики», цветки и стручки акации, рыхлые корни камыша, борщевик, солодку, жмых, который шёл на корм скоту. Недавно для интереса пожевала тот же жмых, удивилась – и он для нас был лакомством? Голодные были…
Иду, озираюсь… Да когда же она будет, эта речка? Порядочно уже отошла от посёлка! Что-то меня стало настораживать: какие-то странные пастухи шляются без дела с бичами через плечо, но без скота… Они никуда не торопятся и подолгу смотрят вслед… Один и тот же мужик с каким-то мешком попал мне навстречу уже три раза, странно… Мотоциклист ехал по своим делам, остановился позади, за кустом, стал издали за мной наблюдать… Вокруг необозримые поля конопли, пустынно…
«Опасно»! – наконец поняла я, и повернула назад, сердце сжалось. Пропадать мне нельзя – что подумают на заводе, дома? Да и не найдут никогда – никто не знает,
