Он поиграл индикаторами так, словно исподтишка хихикнул.
– Ман, а это хохма. Причем не на раз, не на два, а всю дорогу хохма.
– В сам раз «всю дорогу». Как там с играми у Вертухая в гнезде?
– Сорок три минуты как перестал играть с температурой. Время от времени делаю «бум-бум» в воздуховодах.
– Залежусь, у него уже зубы ломит. Помай его еще с четверть часика. И я доложусь, что неисправность устранена.
– Забито. Ман, Ваечка звонит, просит тебе передать, что нынче у Билли сборище по случаю дня рождения.
– Ой, я же дал слово! Майк, кончай баловство, я сматываюсь. Бывай!
Спешить надо. Билли – это же сын Анны! Вероятно, последний и самый лучший из тех восьми, что мы ей сделали, трое из них еще дома. Я, так же, как и Мама, стараюсь не иметь в семье любимчиков, но Билли же – почти ребенок, и это же я учил его читать! И, поди-ка, он похож на меня.
Заглянул к главному инженеру счет представить, попросил принять меня. Впустили. А он рвет и мечет:
Вертухай, вишь, так на него насел.
– Спокойней, – говорю. – У моего сына день рождения, опаздывать не хочу. Но обязан вам кое-что показать.
Вытаскиваю из сумки конвертик, шлепаю на стол, а в нем – муха, я ее дома поймал, прижег каленым проводом и с собой захватил. Мух у нас дома терпеть не могли, но изредка они к нам залетали через открытый входной люк. Эта очень кстати забралась ко мне в мастерскую.
– Гляньте сами, – говорю. – Угадайте, где нашел.
И по случаю такого «доказательства» лекцию завожу насчет обращения с точной техникой, про открытые двери толкую, на дежурных капаю.
– Пыль, – говорю, – для компьютера – это же катастрофа. А уж насекомые – это вы извините! И еще дежурные ваши туда-сюда шныряют, будто на вокзале. Нынче обе двери нараспашку, а этот идиот рот раззявил. Если я еще раз увижу, что какой-нибудь чмур, за которым мухи вьются, кожухи снимал, я к вам в лавочку больше ни ногой, шеф. Сделал больше, чем могу по контракту, поскольку точную технику уважаю. И не могу сложа руки смотреть, когда с ней так обращаются. Всего хорошего.
– Погодите. Хотелось бы сказать пару теплых слов и вам.
– Извините, спешу. Дальше дело ваше, а я вам не мухобой, я наладчик по компьютерам.
Ничто так человека не доводит, как невозможность ответно высказаться. По милости и с подмогой Вертухая главный до конца года будет язву лечить.
Но всё-таки опоздал, извиняться пришлось перед Билли. Кума Альвареса еще одна полезная идея озарила, а именно – крутой шмон при выходе с комплекса. Пришлось снести, причем словечка гадам не пикнуть, поскольку срочно надо было домой. А они, как надыбали распечатку с тысячей хохм, так на стенку полезли, мол, это что такое!
– С компьютера, – говорю. – Тестовая распечатка.
Один смотрит, другой тоже нос сует. Вижу, что читать-то не умеют. Хотели отобрать, но я возник, звоните, говорю, главному. Отцепились. А я – со всем удовольствием. «Давай-давай, – думаю. – Вас только ненавидеть будут со дня на день больше».
* * *
А решили мы выставить Майка в виде важной персоны по случаю ожидаемых срочных звонков от членов партии. Мой совет насчет концертов и театров – это было не от хорошей жизни. Голос у Майка как-то странновато звучал, это я приметил еще во время своих визитов в комплекс. Когда вы с человеком говорите по телефону, всегда есть звуковой фон. Слышно, как он дышит как у него сердце бьется, как он с боку на бок шевелится, хотя вы редко это осознаете. Даже если он говорит при опущенной заслонке, шумы проходят, как бы заполняют пространство, он воспринимается как тело в некотором окружении.
Вот уж чего у Майка начисто не было.
Голос у него был вполне человеческий по тембру и свойствам, распознаваемый. Баритон с североамериканским акцентом и чуть австралийскими обертонами. А в виде «Мишеллетты» – этакое порхающее сопрано с французским ароматом. И как личность он здорово вырос. Когда я его знакомил с Ваечкой и профом, он разговаривал как пацаненок-аккурати-стик. Всего несколько недель прошло, и он расцвел во что-то такое, что подразумевалось мужиком моего возраста.
Когда он прорезался, голос у него был неясный, резкий, понять его было трудно. Теперь он говорил четко, хорошо слова подбирал, с умом: мне – компанейские, профу – ученые, Ваечке – галантные. Ну, будто со зрелым мужиком говоришь.
Но фона – фона не было. Тишина, пустота.
Вот мы ее и заполнили. Майку только намекни. Он не то чтобы шум дыхания себе сочинил, которого обычно не замечают, – он этим делом всерьез увлекся. «Извини, Мании, я в ванне сидел. Вдруг слышу – ты звонишь». И шум, как бы он отдувается. Или: «Извини, сейчас дожую». Даже со мной в такое пускался, навык набирал, будто он и впрямь человек.
Засели мы в «Дрянде» рядком и призадумались, каким быть «Адаму Селене». Сколько ему лет? Как он выглядит? Холостой, женатый? Где живет? Кем работает? Чем интересуется?
И решили, что Адаму под сорок, что он мужик, что называется, в соку, с высшим образованием, искусством и наукой интересуется, особенно историей, хорошо играет в шахматы, но редко: времени не хватает. Семейный, семья самая обычная: тройка, в которой он старший муж. Четверо душ детей. Жена и младший муж, насколько нам известно, политикой не балуются.
Лицо грубоватое, но приятное, волнистые седые волосы, расовый тип – смешанный, лунтик по матери во втором поколении, по отцу – в третьем. По нашим стандартам – богат, ворочает делами в Новолене, в Конгвилле и в Эл-сити. В Луна-сити у него два офиса: открытый, с дюжиной служащих, и личный, где сидят еще зам и секретарша.
Ваечка всё добивалась, есть у него эники-беники с секретаршей или нет. Я сказал, мол, не суй свой нос, это личное дело. Она еще завозмущалась, мол, она вовсе и не сует, а только заради полноты образа.
Решили, что офис у него в Старом куполе, третий спуск по южной стороне, самый пятачок по финансовым делам. Если хорошо знаете Луна-сити, то, может, помните, что у некоторых офисов окна есть с видом на прохожую часть. Я это место предложил ради полноты звукового фона.
Прикинули планчик и расположили этот офис между конторами «Этна-Луна» и «Гринберг и Ко». Я сходил туда с магом в сумке, местные шумы записал. И Майк от себя добавил, что по тамошним телефонам услышал.
В результате, позвони вы Адаму Селене, насчет фона стал полный порядок. Если трубку брала «Урсула», то есть его секретарша, вы слышали: «Ассоциация Селена. Луна будет свободной!» А потом запросто могла сказать: «Минуточку! Гаспадин Селена занят по другому телефону». И тут другое место голос подавало из туалета, потом вода ревела, так что понятно делалось: маленько покривила душой «Урсулочка». Или сам Адам мог ответить: «Адам Селена у телефона. Свободу Луне. Секунду, я выключу видео». Или зам выступал: «Вас слушает Альберт Джинваллах, доверенное лицо Адама Селены. Свободу Луне. Вы, я полагаю, по партийному делу? Вы назвали свою партийную кличку? Пожалуйста, не стесняйтесь. Мне поручено вести эти дела самим председателем».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
