В интересах истины я должен признать, что в такой откровенно обнаженной форме автор всего этого не утверждает. Более того, он всячески камуфлирует идеологию своей статьи. Именно поэтому после всего сказанного, не оставляющего ни малейшего сомнения в том, где следует искать источник инноваций, а где - их тормоз, автор вдруг задается тем же вопросом, который был поставлен мной выше: «что определяет выбор между двумя типами поведения?» И начинает глубокомысленно гадать: определяет ли его соответствующая политика государства или он «задается экзогенно, уже сделанным когда-то выбором важнейших культурных и этических ценностей (например, доминирующими религиями - православием и исламом в российском случае)?» Но зачем же гадать? Разве мы уже не слышали ответ? Кто же, как не Ореховский, убеждал нас, что есть два типа распределения: рыночный, эквивалентный, и иерархический, статусный? И разве не этими двумя типами распределения, по его мнению, детерминируется наличие двух типов поведения «экономических субъектов»? Наконец, разве не Ореховский, вкупе и влюбе с Хайеком и Мизесом, ставит марксизму на вид, что тот игнорировал отсутствие у «передового класса» мотивации к инновациям при социализме? Такв чем же дело и об чем шум? А дело в том, что очень уж хочется автору убедить читателя, что «сами по себе политические и экономические институты не могут гарантировать инновационного развития». Но тогда что может? Формы образования и науки, отвечает Ореховский. Важнейшими факторами, предопределяющими инновационное развитие (или его отсутствие), говорит он, «являются формы образования и науки, включая их связи с бизнесом и государством». Признаюсь, это откровение лично меня повергло в крайнее недоумение. Как же так? Разве наука и образование - это особое царство, живущее своей замкнутой, автономной жизнью, а не компонент общественной жизни, подчиненный законам экономики и политики? И разве не экономика и политика определяют, в конечном счете, формы организации образования и науки, стратегию их развития? Но об этом - ниже.
//__ * * * __//
Последуем за автором дальше. Рассматривая механизм разработки и внедрения инноваций в СССР, Ореховский видит порочность этого механизма в том, что здесь «разработка инноваций осуществлялась не в расчете на конечного потребителя, а в ответ на требования, предъявлявшимися министерствами, правительством и - в конечном счете -политическим руководством. Инновация, таким образом, должна была отвечать представлениям о том, что и как должно быть с точки зрения вышестоящих инстанций, а не потребителя». То есть, если верить автору, социалистический механизм разработки и внедрения инноваций выглядел так: собирались члены политбюро ЦК КПСС и, «глядя задумчиво в небо высокое», считывали оттуда инновации, заказы на которые делали правительству. Те спускали их ниже в министерства, министерства пересылали далее конструкторским бюро и отраслевым научноисследовательским институтам, которые их и разрабатывали.
Нужны или не нужны эти инновации «субъектам хозяйствования» - не интересовало ни «политическое руководство», ни правительство, ни отраслевые министерства. Еще меньше - конструкторские бюро и научноисследовательские институты. Дело усугублялось еще и тем, что «у социалистических предприятий при их напряженных планах отсутствовали свободные резервные мощности и рабочая сила, так что внедрение новинок требовало остановки производства и фактическую реструктуризацию предприятия». Если учесть к тому же, что проводимая модернизация «сопровождалась снижением фонда заработной платы, затратами на переквалификацию работников и освоение новой технологии», то станет понятным, что хозяйственные руководители не были заинтересованы в инновациях и зачастую просто саботировали их внедрение. Одним словом, инновации при социализме не имели настоящего субъекта, заинтересованного в них, были оторваны от реальных потребностей производства, представляя собой продукт фантазии и мифотворчества «политического руководства».
Картина, нарисованная автором, мягко говоря, очень далека от реальности. Конечно, было и такое, когда решения принимались политическим руководством без научной проработки экономических и социальных последствий этих решений, без учета компетентного мнения «экономических субъектов», на основе одних лишь рекомендаций специалистов по неперспективным деревням и перебросу рек, весь профессионализм которых заключался в искусстве глядеть в рот высокому начальству. Но это было исключение. О том, как и какие решения по инновациям принимались в СССР, читатель может составить себе представление по воспоминаниям конструкторов, политических и хозяйственных работников, живших в мрачные времена «культа личности Сталина».
Неужели Ореховский всерьез думает, что в «политическом руководстве» СССР сидели Гайдары и Чубайсы, которые не понимали, что всякая модернизация неизбежно влечет за собой временное сокращение объемов производства, а следовательно, сказывается на заработной плате работников? Неужели думает, что все это не принималось в расчет? Наконец, разве модернизация капиталистического предприятия не сталкивается с теми же проблемами? Что касается «свободных мощностей и рабочей силы», то зачем они были нужны? Сам же Ореховский пишет, что в социалистической экономике «новые технологии и образцы отрабатывались на избранных предприятиях, где существовало опытное производство».
Однако в том, о чем пишет Ореховский, есть и своя правда. Просто автор не понимает и, видимо, не желает понимать, в чем она заключается. Дело в том, что Ореховский отождествляет экономическую деятельность с бизнесом. Однако такое отождествление не только некорректно, оно глубоко ошибочно. Экономическая деятельность ориентирована на интересы общества или, как говорит автор, на то, «что должно быть», бизнес - на интересы частного собственника. Побудительным мотивом экономической деятельности, как было не совсем изящно сформулировано в основном экономическом законе социализма, является «максимальное удовлетворение постоянно растущих нужд трудящихся». Побудительный мотив бизнеса -прибыль. Экономика смотрит на стол потребителя, бизнес - зрит в его карман. Это и приводит к ситуациям, которые так раздражают Ореховского: «конечный потребитель» готов уплатить сотни тысяч долларов за «дворянское гнездо» на Рублевке, а ему предлагают «хрущевку» с совмещенным туалетом в «спальном районе». Он жаждет инноваций в области моды и косметических средств, а ему предлагают инновации в области тракторостроения и ракетостроения. Идеал Ореховского: «конкретный потребитель» определяет экономическую политику, «невидимая рука» рынка - потрошит его карман. Какой тип экономической деятельности более соответствует ее сущности, ее собственной, внутренней природе - право судить об этом я оставляю за читателем.
//__ * * * __//
Как было уже отмечено, решение задачи модернизации экономики автор видит «в организации образования и науки». А здесь, уверяет он, в советские времена дела обстояли из рук вон плохо. Чем же плоха была советская система образования? «В СССР, как и в нынешней России, - говорит Ореховский, - готовили универсального специалиста. Вузовская наука существовала благодаря отдельным личностям, которые вели так называемую «хоздоговорную работу», связи между вузами и производством возникали случайно, зависели от особенностей этих конкретных личностей и не были устойчивыми, институциональными. Поэтому статус «доцента, кандидата наук» или «профессора, доктора наук», позволявший получать относительно высокий доход на преподавательской работе, не имел к НИОКР непосредственного отношения, означая, по сути, лишь определенные квалификационные требования. Постепенно российское образование превратилось в сферу, где производительное поведение является редчайшим исключением, в то время как рентоориентированное - правилом».
Крупицы истины в этой тираде буквально тонут в море элементарной некомпетентности специалиста по «современным знаниям». Ее подлинный смысл и идеологическая подоплека состоят в том, что наука и образование должны быть переведены на коммерческую основу, стать органической частью бизнеса. Именно поэтому автор видит порочность советской системы образования в том, что составляло ее величайшее достоинство, а достоинство, которое должна обрести система «современного знания», - в том, что извращает самою суть образования, несовместимо с логикой образовательного процесса, фундаментальными принципами дидактики.
Классическая система образования, которая была возрождена в СССР после экспериментов компрачикосов 30_х годов прошлого века, прямыми потомками и наследниками которых являются нынешние фурсенки, действительно была ориентирована на подготовку «универсального специалиста». В вузе первые два с половиной года проводилась общеобразовательная подготовка студентов. Последующие два с половиной года шла углубленная специализация, в том числе и на предприятиях и в организациях соответствующего профиля, с которыми вуз имел не эпизодическую, не спонтанную, как уверяет дилетант Ореховский, а постоянную или, говоря «ученым» языком автора статьи, институциональную связь. В итоге такой системы подготовки человек выходил из вуза классным профессионалом, сочетавшим в себе высокую общую культуру с основательным знанием своей специальности. Имея высокую общую культуру, такой специалист при необходимости мог легко переквалифицироваться.
