- Нет, не все! - дюк оттянул занавеску и выглянул на улицу. -Я ни в чем не виноват. Я стрелял в этого негодяя каждую ночь из дробовика! Помолчали. - Поразительно, что никто не смог помешать этим мерзавцам, -продолжал дюк. - Уму непостижимо! Третий день не убирают улиц. Трамваи стоят неисправные, а единственный исправный эти молодчики превратили в агитвагон и раскатывают на нем по городу с песнями и плясками! - А вы слышали? Говорят, их главный - Механизм! - А еще говорят, он питается человечиной! - Нет, господа, все это враки. А вот мне давеча рассказал дворник. Промокашкин явился в казармы митинговать, а офицеры взяли его и вздернули! Потом оказалось повесили двойника. В окно стукнули. Дюк Уинсборо изменился в лице. Алан Персиваль прикрылся томиком Ричардсона. Саймон Прайт полез под кровать. Только акула Фрамерье невозмутимо продолжал крушить мебель. - Кто там? - Дюк на цыпочках подошел к дверям. - Откройте! Я - бывший комиссар полиции О'Брайен! - Открыть? - шепотом спросил дюк. - Ах, от этих военных так неприятно пахнет портупеей, -поморщился сэр Персиваль.
- Откройте, - сказал Фрамерье, появляясь из спальни с топором в руке. - Может быть, этому олуху удалось наконец арестовать кого-нибудь из Промокашкиных. Дюк открыл, в комнату ввалился мокрый с ног до головы Джефф О'Брайен. - Товарищи! - обратился он к присутствующим. - Я уполномочен предложить вам в двадцать четыре часа очистить помещение. Здесь будет открыта школа-коммуна для беспризорных детей. - Кем уполномочен? - вытаращился дюк. - Товарищем Йодом... Я... - Подите вон, голубчик! - вмешался Фрамерье, направляясь к Джеффу с угрожающим видом. - Как говорят ваши "товарищи", мне уже нечего терять! Все потеряно!.. Джефф ретировался к дверям: - Имейте в виду!.. Товарищи Бром, Фтор и Йод... - Иуда! - зарычал Фрамерье. Топор вонзился в филенку дверей, но Джефф был уже в безопасности. Он огляделся по сторонам, достал из кармана плаща банку с краской и быстро нарисовал на дверях черный крест. * * * Лино Труффино, натянув на уши картонный картуз, шел под проливным дождем по неосвещенной улице. Впереди показался вооруженный патруль. Лино метнулся во тьму, тесно прижался спиной к садовой решетке. Патруль протопал мимо. "Врете! - с ненавистью думал бывший главарь мафии. - Не будет по-вашему... Игра еще не кончена!" Он погрозил кулаком удалявшимся фигурам и снова зашлепал по лужам. Впереди забрезжил огонек. На перекрестке, при свете аккумуляторного фонаря, двое рабочих отдирали от стен указатели с названиями улиц и приколачивали новые. Лино подкрался поближе. С трудом разобрал: "Проспект имени мая", "Улица имени марта". Лино вздрогнул, плотнее нахлобучил слегка размокший картуз на глаза и зашагал дальше. Из переулка на проспект имени мая выкатились люди в нелепых одеяниях. Они пели и играли на народных инструментах. Это был фольклорный ансамбль. Лино свернул в первую попавшуюся улицу и вскоре оказался на набережной. Здесь стоял народ. Мимо народа на лодках катался другой фольклорный ансамбль, и тоже пел и наигрывал. Лино бросился прочь. "Ужас, что творится! - мелькало в его опустевшей голове. Никто не собирает урожай, аристократов вешают на фонарях, интеллигентов высылают за границу, капиталистов уничтожают, как класс, а тут еще эти фольклорные ансамбли наигрывают всякую дрянь!!. Промокашкин грозит какой-то "коллективизацией"... Надо бы уехать, сбежать, - да куда? На чем?.." Внезапно перед ним выросли три мрачных фигуры. - А ну, стой! - Э! Братва! У него картуз-то липовый! - Покажь мандат, гнида! Лино нащупал в кармане рукоять револьвера. "Живым не дамся!" - Нету у него мандата! - Шлепнуть его! - А может, он это... Матерый враг... Ну, как это?.. Всего прогрессивного человечества, а? - Сымай картуз! Не глумись над святыми символами! Галогены набросились на Лино, сорвали с головы остатки картуза, заломили руки за спину и повели куда-то во тьму. Воспользоваться револьвером он не успел: ловкие руки выдернули оружие из кармана. - Расстреляли бы вы меня, товарищи, - с тоской сказал Лино. - А то, ей-Богу, сам убью кого-нибудь. Злейший враг я ваш! - Ничего! В профкоме разберутся! В профкоме была Франсуаз. Она заседала третьи сутки подряд. Глаза ее ввалились от нервного напряжения и горели огнем непримиримой классовой ненависти. - Кто такой? - спросила она, оторвавшись от бумаг. - Шут его знает! Говорит, что злейший враг. Интеллигент, наверно!.. - загалдели галогены. - А на голове у него вот чего было... - Йод с сугубой осторожностью развернул тряпицу, показал останки картонного картуза. Франсуаз глянула. Тонкие ноздри затрепетали. Глаза вспыхнули еще ярче. - Та-ак... - зловеще протянула она. - Ясно. С такими не разговаривают. Расстрелять! Злейший враг всего прогрессивного человечества ушел из жизни на рассвете, в Центральном парке города Вавилона, в котором день и ночь гремели выстрелы и в коммунальные ямы укладывались тысячи злейших врагов человечества и Промокашкина лично. Шел проливной дождь. * * * Вавилон затих. Ветер носил по улицам листовки и постепенно заносил ими развалины соборов. Звуки затихли. Свет померк. "С отсталостью масс нужно бороться еще более решительно, чем это было прежде!" провозгласил Промокашкин в очередном воззвании. С самолетов тут же полетели листовки: "С целью борьбы с отсталостью масс предлагается всем покинуть город, переселиться в образцово-показательные исправительно-трудовые коммуны - ячейки будущего счастливого общества! Исключений не предусмотрено. За неисполнение расстрел". На окраине Вавилона уже возводили Первую образцовую коммуну имени товарища Гектора Самовайрова-Блейка. Вторая образцовая коммуна носила звучное имя "Сержа по прозвищу Непримиримый". Радио и телевидение не работали. Газеты не выходили. По улицам на велосипедах разъезжали стражи революции и выявляли переодетых эксплуататоров и прочих чуждых элементов. На субботниках коммунары организованно и планомерно разрушали Вавилонскую Башню - символ ушедшей кровавой эпохи империализма. Башня поддавалась плохо. * * * - Говорят, в Халдей-сити всех курортников утопили в фонтанах, - старый дюк с чавканьем пожирал кусок колбасы и читал какую-то листовку: нынче днем, участвуя в экспроприации продуктовой лавки, ему удалось поживиться. Листовку он подобрал на улице - она могла сохранить ему жизнь в случае непредвиденной встречи с революционно настроенными гражданами. Аристократы, глотая слюни, с жадностью внимали дюку. - Дяденька! - не выдержал сэр Персиваль. - Оставьте кусочек! Дюк Уинсборо заглотил непрожеванный кус, вытер жирные пальцы о фалды фрака и нравоучительно заметил: - В ваши годы, молодой человек, я никогда... Но никто так и не узнал, чего никогда дюк в молодые годы... В подвал особняка, где прятались от уплотнений аристократы, ворвалась троица галогенов. - Встать, контра недобитая! К стене! Руки за голову! - По какому праву?.. - возмутился было дюк, которому колбаса придала сил. Но в ответ получил оплеуху. - Все, кончились ваши райские деньки! Дармоеды! Ксплотаторы! Кровососы!.. Выходь по одному! Аристократы потянулись к выходу. На улице их построили в колонну и повели в центр города. * * * Дебош проснулся. Разлепил заплывшие глаза. Было темно и скверно пахло блевотой. Он глянул в окно. Что-то изменилось на площади перед отелем, но что именно, ему некоторое время не удавалось понять. "А-а!.. Исчезла Вавилонская Башня!". Бывший граф ощупал голову. Голова была на месте. Он снова глянул за окно - башни не было. Множество людей в синих спецовках что-то делали на месте башни - то ли разбирали развалины, то ли возводили что-то новое. Одна за другой подъезжали машины с бетоном, разгружались, и мчались за новой порцией. Над строительством реял транспарант: "Даешь 1000 замесов в день!". Дебош вздохнул, открыл последнюю бутылку, глотнул и рухнул на кровать. Прошла еще одна ночь, и Дебош выплыл из мрака. Весь день он не мог подняться с постели, то засыпал, то вновь пробуждался, разбуженный шумом за окном. К вечеру он нашел в себе силы сползти с кровати. Голова гудела, руки ходили ходуном. В комнате было темно. Встав на четвереньки, бывший граф пополз к окну, натыкаясь на пустые бутылки и поскальзываясь на селедочных головах. По пути он достал со стола графин с водой и вылил его себе на голову. Окно было открыто, с площади неслись странные, ни на что не похожие звуки. Дебош схватился за подоконник, привстал... И едва не упал. Подсвеченный прожекторами, за окном возвышался огромный - под облака - железобетонный Промокашкин. В правой руке, вытянутой вперед и вверх, он держал смятый картуз Гектора Блейка. В контрастном свете прожекторов фигура выглядела живой и зловещей. А странные звуки, напоминающие скрежет, доносились снизу, от подножия монумента: Промокашкин медленно вращался вокруг своей оси. Вот памятник повернулся к Дебошу. Каменные глаза глянули на него сквозь пустые колеса очков. Дебош задрожал всем телом. Промокашкин был как две капли воды похож на доктора Заххерса. Граф втянул голову в плечи и попытался уползти от страшного зрелища. Но тут в дверь забухали сапоги. - Открывай, пережиток прошлого! Дебош не успел доползти до дверей - петли не выдержали и в номер ввалились галогены. В руках у них были аккумуляторные фонари и обрезки водопроводных труб.
