Гиг снял с плеча спортивную сумку, вынул из нее печально известную музыкальную шкатулку от San Francisco Music Box Company и выставил на стол.
— Ты знаешь, что это? — спросил он строго, как школьный директор, который отчитывает расписавшего стены ученика.
— Знаю. Это наша шкатулка, — ответила я. Радости оттого, что увидела ее снова, я не испытывала.
— «Ваша»? — уточнил Гиг.
— Да, но больше Джесс, чем моя или Лауры. Она даже свой инициал на ней вырезала, когда была маленькой. — Я указала пальцем на процарапанную «J». — Лаура злилась и закрашивала ее, а Джесс снова ее выцарапывала.
— Там есть отделение, которое закрывается на ключ, — заметил Эл так дипломатично, как мог только он.
— Да, знаю.
— Знаешь, что там? — нетерпеливо вмешался Гиг.
— Нет. Я давно не интересуюсь этой шкатулкой. Раньше, когда Джесс была ребенком, она там прятала свои секреты. И сердилась, если кто-то проявлял к этой вещице интерес. Изначально шкатулку подарили Лауре. Поэтому она тоже сердилась, что та испорчена процарапанной буквой. Но Джесс спрятала ключ. И никто больше не мог открыть среднее отделение.
— Знаешь, что мы нашли там, Труди? — спросил Эл мягко.
— Не знаю.
— Даже не предполагаешь? — вставил Гиг с нездоровым азартом в голосе.
— Предположений может быть уйма. Зная Джесс…
Гиг открыл по очереди все ящички и выложил на стол бутоньерку, зажигалку, сережку, кольцо и стопку открыток. Картинками вниз.
— Расскажи про эти предметы все, что знаешь, — продолжил он.
Я нехотя протянула руку и взяла сухие цветы для петлички:
— Это бутоньерка Коула.
— Хорошо, — согласился Гиг. — А что она делает у вас в шкатулке?
— У Джессики.
Гиг кивнул.
— Я думаю, она взяла это на память о Коуле.
— Сняла с мертвого тела, истекающего кровью? — уточнил Гиг таким тоном, что мое объяснение потеряло ностальгический шарм.
— Ну да. Звучит не очень. Но это ни о чем не говорит. — Я перешла к серьге. — Это не знаю чье.
— Вероятно, Санджая, — заметил Гиг. Я сглотнула. — Да-да, та самая сережка, которую вырвали у серфера из уха. Там и следы засохшей крови имеются. Это Джесс тоже взяла на память о незабываемых минутах в бухте за лежаками?
Я не ответила. Отложила сережку и подняла со стола зажигалку.
— Это зажигалка, — признала я очевидный факт.
— Я вижу, — нервно отозвался Гиг. — От кого на память эта вещица? Даже боюсь предположить. Вообще не уверен, что вывезу эти новые подробности вашей жизни. Чего стоят только педофильские открытки.
Он указал рукой на стопку карточек, которые лежали на столе картинками вниз, и скривился так, будто кто-то невидимый дал ему под дых.
— Труди, мне кажется, у меня больше нет сил сопереживать вам и пытаться склеивать разбитую вдребезги вазу. Наливать в нее воду и делать вид, что у нее не течет изо всех дыр.
— Можно я не буду на них смотреть? — сказала я, отворачиваясь от стопки открыток. Я знала, что там. Знала, что прятала Джесс в том отделении от Лауры и меня. От всех.
— Кто эти люди в масках? — спросил он.
Я отвела глаза. Не хотела говорить, вспоминать, объяснять. Слишком много времени ушло на то, чтобы все забыть.
— Можешь не отвечать, Труди, — сказал Эл и принялся поглаживать меня по плечу. Гиг тоже кивнул, хотя и с меньшим одобрением.
— А это? — Гиг покрутил на пальце перстень, который налезал только до середины фаланги. — Тут написано «Гиг». Что это?
— Хм. — Я взяла кольцо и поднесла к глазам. — Думаю, Джесс готовила тебе подарок, но ошиблась с размером. Или же это волшебное кольцо Гига. Одно из двух. — Я неловко усмехнулась.
— Что еще за «волшебное кольцо Гига»? — спросил Гиг.
— Кольцо Гига. Платон рассказывает о нем в трактате «Государство». Это волшебный предмет, который дает владельцу возможность становиться невидимым. Так Платон рассуждал, может ли человек быть справедливым сам по себе. То есть когда не нужно бояться наказания или потери репутации, если сделаешь что-то несправедливое. По легенде, Гиг был пастухом на службе у царя. Однажды после проливных дождей и сильного землетрясения в горе около его пастбища появилась расщелина. Войдя в нее, пастух понял, что это гробница. А в ней он увидел огромного медного коня с дверцами. Внутри коня пастух нашел труп великана, на пальце которого был перстень. Пастух забрал кольцо себе. Вскоре он понял, что этот перстень обладает волшебными свойствами. Делает своего владельца невидимым, если тот повернет его определенным образом. Гиг пришел во дворец и, пользуясь силой кольца, соблазнил царицу, а потом убил царя и занял его место. В «Государстве» поднимается вопрос, может ли какой-либо человек быть настолько добродетельным, чтобы противостоять искушению получить все что хочет, зная, что ничего ему за это не будет.
— Милая история. Толкиен, оказывается, у Платона сплагиатил, — сыронизировал Гиг.
— И Уэллс. Только не сплагиатил, а вдохновился. А ты сам когда-нибудь задумывался, что бы позволил себе, если бы обладал безнаказанностью? — спросила я.
— Я не верю в волшебство. А взрослые дяди, которые любят детские сказки, с некоторых пор наводят на меня ужас.
Оба мы машинально поглядели на стопку открыток.
— А ты, Эл? — спросила я.
— А я думаю, наказание приходит ко всем, рано или поздно. Безнаказанности нет. Неслучайно мы сейчас живем в таких местах, где верят в карму.
— А что, по-твоему, худшее наказание для человека? Смерть? — спросила я.
— Нет. Худшее — это невосполнимая потеря любимого человека. А еще вина. Потеря и вина. Нет ничего мучительнее, — ответил Эл. Видимо, он вспомнил отца и то, что карета скорой помощи не приехала на ферму вовремя и не успела оказать его старику помощь.
Гиг обратился ко мне:
— Хотел бы вернуть диалог в конструктивное русло. Что будем делать с окровавленными серьгами, бутоньерками и прочим? Я понимаю, вы пережили много страшных вещей. Но все зашло слишком далеко, чтобы и дальше закрывать глаза на поведение Джесс. Вспышки гнева и коллекционирование трофеев… Какими будут твои предложения, Труди? Что посоветуешь делать? Лично я настаиваю на лечении. После того, что я увидел этой ночью, думаю, шансов на ментальное здоровье у Джесс вообще не было.
— Лечение — это правильно. Но мы сотню раз обсуждали, что терапия неотделима от рассказов о себе. А там Джесс поведает доктору о том, что натворила, — сказал Эл.
— А как же врачебная тайна? — спросил Гиг.
— Есть грань между врачебной тайной и клятвой Гиппократа, — пояснил Эл.
— У нас нет выхода. Надо что-то делать. Ты видел, во что она превратила ангар и свои картины. Она явно была не в себе. А ведь у нее в руках был нож. Она полосовала им пол и вспорола холсты. — Гиг эмоционально расхаживал по комнате.
— Кошмар. — Я опустила голову. Больно было даже слушать это.
Холл «Мальвы» еще никогда не был таким холодным. Мы силились сплотиться вокруг общей проблемы, но получалось не очень. Слишком много было секретов и недосказанностей. А главное, никто не мог ручаться, что это конец наших перипетий, а не начало новых, еще больших ужасов.
— Мы думали, Лаура — наша главная проблема. Но, похоже, они работают в паре. И без обид. Все вы нуждаетесь в лечении, Труди, — горько усмехнулся Гиг.
— С таким детством, как у нас, — я указала на стопку карточек на столе, — в этом нет ничего удивительного. Надо было раньше заняться решением психических проблем. Я не знаю, что нас теперь ждет. Мне так страшно! — Голос у меня дрогнул, сорвался на всхлип от осознания трагичности ситуации. Эл присел рядом и стал гладить меня по голове.
— Главное, что ты с нами, Труди. С тобой в союзниках мы справимся. Я в это верю! — Эл был искренен и сам себе верил, как депутат, выступающий накануне выборов перед электоратом. — Ты должна поговорить с ней, Труди. Поговорить с Джессикой. Мы придумаем новые «договоры» и заключим, вроде того, как вы сделали, когда перестали разговаривать. О распорядке дня. И прочем важном в вашем взаимодействии. Эти «договоры» ведь работали. Нас с Гигом она теперь слушать не станет. Мы дискредитировали себя, как парламентеры, привязав ее.
