class="p1">Причем официальные писатели, за редкими исключениями, стали неинтересны народу отнюдь не в 90-е годы! Я слышал от отца, что и в 70-е, и в 80-е годы книжные магазины были буквально завалены книгами официозных авторов, которые никто не брал и их продавали «в нагрузку» к Пикулю или Дюма, чтобы магазин мог выполнить план по продажам. И это в то время, когда люди буквально охотились за хорошими книгами, переплачивая книжным спекулянтам по две-три цены.
– Ты хочешь сказать, что этот процесс следует запустить уже в наше время, – утвердительно сказала я, прикидывая открывающиеся возможности.
– Да, – согласился Михаил Петрович, – надо прекратить попытки купить лояльность всей этой антисоветской и антирусской богемы, поскольку прав наш народ, «как волка ни корми, он все в лес глядит». Да и не купишь настоящую верность за деньги и привилегии! А вот если вся эта публика станет из уважаемых и обеспеченных – нищими, никому не интересными маргиналами, «варящимися в собственном соку», – и, на контрасте, рядом будут известные и уважаемые, зарабатывающие большие деньги своим литературным трудом Злотниковы и Михеевы нашего времени, наверняка ведь есть такие, просто сейчас у них нет никаких возможностей издаться, вот это будет для богемы куда страшнее, чем любые административные меры по борьбе с тунеядством. Что, при толковом проведении данной операции, станет смертельным ударом по западничеству в нашей стране, поскольку формулировать идеологию для народа будут настоящие патриоты – не станет раскола между официальной идеологией, в верности которой клялись на собраниях и митингах, и реальным неверием в нее, надо сказать, обоснованным – слишком уж расходились слова и дела. А постепенно так и ликвидируем раскол между народом и его получившей высшее образование частью, называемой интеллигенцией.
– А как делать практически? – спросила я.
– До Интернета, в советское время были литературные кружки, клубы любителей фантастики – наверно, изначально надо опираться на них, – задумчиво ответил муж, – ну, а как это сделать технически, не представляю – я все же моряк, а не министр культуры.
– Спасибо, Миша, – я поблагодарила мужа. Затем мы поцеловались, ну а что было дальше, публике неинтересно.
Через месяц, проработав технические и организационные моменты, я докладывала товарищу Сталину.
– Очень хорошо, товарищ Лазарева, – одобрил он меня, – как вы считаете, почему я в свое время потратил столько времени и сил на организацию всех этих Союзов – писателей, кинематографистов, художников? Или вы думаете, что товарищ Сталин не знает им настоящую цену?
Я задумалась – конечно, я знала бессмертное высказывание, «других писателей у нас для вас нет!», но и без того я понимала, что товарищ Сталин и иллюзии по поводу нашей творческой интеллигенции существуют, говоря языком геометрии, в непересекающихся плоскостях.
– Тогда все висело на волоске, – твердо сказала я, глядя Вождю в глаза, – и надо было обеспечить приемлемый уровень контроля за всей этой публикой – в противном случае вал антисоветской пропаганды мог стать той самой «последней соломинкой».
– Верно, товарищ Лазарева, – согласился Сталин. – Сейчас, конечно, все не так тяжело, как тогда – но всплеск антисоветчины нам и сейчас не нужен. Кроме того, не все там шваль, есть и вполне советские люди, и искренне заблуждающиеся, но подхваченные общим потоком. Есть мнение, что от них может быть большая польза Советскому Союзу, – но их надо привлечь на нашу сторону. Так что вы скажете?
– План надо переделывать и дополнять, – доложила я, – надо будет все делать постепенно и незаметно, чтобы не встревожить эту публику раньше времени; одновременно надо будет приложить все усилия, чтобы сделать нашими союзниками действительно талантливых людей.
– Вы когда-нибудь встречались с волками? – спросил Вождь. – Мне, в сибирской ссылке, доводилось. Знаете, товарищ Лазарева, волчья стая никогда не бросается на добычу сломя голову – волки всегда умело обкладывают жертву, так, чтобы она и сбежать не смогла, и возможностей для сопротивления у нее было как можно меньше.
– Спасибо, товарищ Сталин, я все поняла, – искренне поблагодарила я.
– Это хорошо – ну что же, работайте, – отпустил меня Вождь.
Это и стало в последующие годы, пожалуй, самым важным направлением моей работы. Было и другое – чем я занималась эти пять лет после Победы, во время, свободное от воспитания Владика, а затем и Илюшки, – но все же главным направлением была идеология и пропаганда. То, что оказалось самым слабым в иной реальности – когда мы сумели обезопаситься от прямой военной агрессии капитализма, в целом обеспечивали достаточный жизненный уровень населения. Но не сумели сохранить идеалы, иронизируя, «а что, кто-то хочет их у нас отнять?» (тварь по имени Жванецкий, ненавижу!). Вот только расстрелами страну не спасешь, это как в Китае выйдет со всякими там культурными революциями. Гораздо полезнее противника на свою сторону перетащить. Чем я и занималась сейчас – Лев Николаевич, считай, уже готов, Анна Андреевна почти, Корней Иванович всерьез заинтересован. А вот у его дочки «душа поэта» (или что там ее заменяет) не вынесла, сорвалась!
– И пусть! – вдруг кричит женщина с дивана. – Можно ведь уехать куда-нибудь в деревню. Где не будут бомбить. А после вернуться, уже когда установится новая власть, новый порядок! Да умрут многие – но остальные будут жить уже при свободе!
– Лида! – кричит в ответ Корней Иванович. – Замолчи!
– Да как вы не понимаете! – еще громче кричит Лидочка Чуковская. – Вы что, не видите, большевики это не шариковы и швондеры, это такие, как вот эта! Они – сами не упадут, не сгниют, не дождемся! Мы упустили шанс в эту войну – остается лишь ждать следующей! Да, будет страшно – но другого выхода нет! Или нас вразумят, или так и будем жить в этой вонючей совковой яме! Вздрагивая от каждого шороха. А мне уже все равно, что на лесоповале, что здесь – одинаково, тюрьма, несвобода!
Она смотрит на меня с презрением. Затем декламирует:
Подумаешь, опять спасли Россию?
А может, лучше было – не спасать?
Реакция Льва Николаевича на такое предсказуема просто со стопроцентной точностью – его просто перекашивает в брезгливой гримасе. Что же, это не удивительно – он достойный сын своего отца, дворянин в изначальном значении этого понятия, воин и патриот Отечества, для него это вопрос чести, независимо от отношения к власти. Но с большим удовлетворением я подмечаю боковым зрением брезгливую гримасу и на лице Анны Андреевны – как-никак она дочь и сестра офицеров Русского Императорского Флота, супруга офицера Императорской Армии, мать моряка советского ВМФ – ох, зря Лидочка оскорбила страну, которой служили мужчины рода Ахматовой, такого ей поэтесса не простит!
– Простите, Лидия Корнеевна, – следует ли понимать вас так, что вы отказываете нашей Родине в праве на выбор своего пути? – с ледяной
