Закономерно, что депортированные народы восприняли насильственное переселение резко негативно. Среди чеченцев и ингушей были распространены антирусские и антисоветские настроения, бегство из мест поселения, переход на нелегальное положение, среди калмыков — антирусские и повстанческие настроения386. Советское руководство опасалось возобновления повстанческой активности среди депортированных народов. В 1945 г. НКВД Казахской ССР издал для служебного пользования ориентировку по бандповстанческому движению в Чечено — Ингушской АССР387. Среди депортированных велась агентурная работа с целью предотвращения повстанческих выступлений. Уже к июню
1944 г. только в Казахстане из числа депортированных было арестовано 204 чел. за «антисоветскую деятельность», бандитизм и «терроризацию местного населения». С усилением повстанческих и иных уголовных проявлений в среде депортированных изменилось к ним и отношение со стороны населения Казахстана, которое открыто высказывалось: «К нам прибыли бандиты»388.
Среди прочих негативных аспектов депортации народов — массовое задействование для этой цели военнослужащих, техники, железнодорожных составов, которые были нужны на фронте. В акциях по депортации приняли участие 227 212 военнослужащих войск НКВД, а также 98 325 сотрудников органов госбезопасности и милиции.
Депортации народов внесли нестабильность в национальные отношения в СССР, породив среди массы населения Советского Союза слухи о возможной депортации других народов, в частности карелов, эстонцев и даже украинцев (вспомним выступление Хрущева на XX съезде КПСС). В Киргизии ходили слухи, что взамен ввезенных на территорию республики депортированных все «европейское» население Киргизии переселят на Кавказ389.
Последствием депортации народов было не только их помещение в непривычную среду обитания, но и распыление среди коренного населения Казахстана, Средней Азии, Сибири и других регионов, ликвидация национально — территориальных образований, стирание этнонимов, передача исконных мест проживания другим народам. Перекраивание этнической и административной карты страны привело к негативным последствиям, проявляющимся до сих пор (осетино — ингушский конфликт, крымско — татарская, турко — месхетинская и другие проблемы).
Истинные причины депортаций народов СССР до сих пор не имеют единой трактовки. Советское руководство официально обосновывало депортацию следующим образом (на примере чеченцев и крымских татар): «Многие чеченцы и крымские татары по наущению немецких агентов вступали в организованные немцами добровольческие отряды и вместе с немецкими войсками вели вооруженную борьбу против частей Красной Армии, а также по указке немцев создавали диверсионные банды для борьбы с советской властью в тылу, причем основная масса населения Чечено — Ингушской и Крымской АССР не оказывала противодействия этим предателям Родины»390.
Современные исследователи в качестве причин депортаций указывают, во — первых, политические, в том числе устрашение присоединенных к СССР в 1939–1940 гг. народов; во — вторых, возмездие главному противнику и его союзникам в связи с началом войны (депортация этнических немцев, финнов и др.); в — третьих, наказание за «пособничество» врагу во время оккупации (депортация народов Северного Кавказа и Крыма); в — четвертых, «превентивные меры» — избавление ряда народов от «соблазна совершения предательства»; в — пятых, военно — стратегические меры391.
По мнению ряда исследователей, депортации народов имели своей целью решение национального вопроса, так как они были направлены на «запланированную ликвидацию многонационального состава империи, ассимиляцию малых народов в российском этническом море», создание «некоего интернационального, т. е. межнационально единого народа, названного Сталиным «новой, социалистической нацией»» с целью «всех сравнять, смешать, снивелировать и создать единую, а значит, покорную общность». Усматриваются также «прогрузинские настроения» Сталина и Берии, которые хотели «предоставить Грузии приоритетную роль на Кавказе, заселить грузинами земли депортированных народов»392.
По нашему мнению, депортации народов имели целью возмездие главному противнику и его союзникам, развязавшим войну (этнические немцы, финны и др.), наказание за «пособничество» врагу во время оккупации (народы Северного Кавказа и Крыма), а в целом носили военно — стратегический характер.
В частности, следует принять во внимание «турецкий фактор», который был на слуху уже в период депортаций. В среде депортированных было широко распространено мнение, что их выселили, «боясь нападения Турции» (чеченцы и ингуши, март 1944 г.), или даже потому, что Турция уже «начала войну против СССР» (турки — месхетинцы, декабрь 1944 г.)393.
Заключенный 18 июня 1941 г. договор о ненападении между Турцией и Германией способствовал достижению Турцией ее основной внешнеполитической цели — сохранению положения вне войны. 25 июня 1941 г. Турция объявила нейтралитет в со- ветско — германской войне. Однако ее политика на начальном этапе войны определялась не столько договорами и обязательствами, сколько положением на советско — германском фронте. Уже в сентябре 1941 г. Германию посетил один из лидеров пантюркистского движения генерал К. Нури — Па- ша, который неофициально информировал гитлеровское руководство о притязаниях Турции на Кавказ, Крым, Среднюю Азию, а также Ирак, Иран и Сирию. В 1942 г. Германии практически удалось склонить Турцию на свою сторону. В августе 1942 г. руководители Турции информировали Берлин о своей заинтересованности в судьбе ряда советских территорий и о своем желании принять участие в решении этого вопроса. Турция сосредоточила у границ СССР 26 дивизий394.
Однако в сентябре 1942 г. турецкое правительство стало высказывать разочарование ходом боев на Северном Кавказе и под Сталинградом. Президент Турции М. И. Инёню, открывая 1 ноября 1942 г. заседание меджлиса, заявил, что Турция будет по — прежнему соблюдать строгий нейтралитет. Хотя позиция правящих кругов Турции до конца ноября 1942 г. еще вызывала у советского правительства серьезные опасения, после разгрома гитлеровцев под Сталинградом вопрос о вступлении Турции в войну на стороне Германии более не возникал. В первой половине 1943 г. нейтралитет Турции стал склоняться в пользу союзников. Весной и летом 1944 г. правящие круги Турции пытались всеми мерами демонстрировать лояльность в отношении СССР395. Таким образом, в период депортаций народов Кавказа и Крыма, по нашему мнению, угроза вступления Турции в войну на стороне Германии уже перестала быть актуальной и не могла быть — прямой причиной принятия решений о депортациях.
Однако депортация народов Кавказа и Крыма могла быть обусловлена не только «турецкой угрозой», но и любой другой гипотетической угрозой стране с южного направления, так как советское руководство могло считать некоторые национальные группы врожденно враждебными к СССР. Поэтому оно депортировало население, которому не доверяло, с границы и стратегических зон СССР, что устраняло угрозу повстанчества на этих территориях и сводило на нет возможность шпионажа и саботажа в среде этого населения.
Спорным вопросом является такая причина депортаций народов, как извлечение экономической пользы. По мнению одних исследователей, депортации «предоставили советскому правительству рабочую силу для развития экономики Сибири, Казахстана, Центральной Азии и других слабо населенных территорий»396. Другие исследователи не согласны с этим мнением, считая, что советское руководство после «кулацкой ссылки» осознало, что «труд спецпереселенцев не столь экономически эффективен, как труд заключенных»397. По нашему мнению, извлечение экономической пользы из депортаций народов очевидно (направление депортированных в «трудовые колонны» и пр.), но оно не могло быть основной причиной осуществления депортаций.
Обоснованность депортаций народов в некотором аспекте также является спорным вопросом. Известно, что современное право не признает коллективного наказания. Поэтому с юридической точки зрения наказание группы лиц за преступление, которое совершила часть членов этой группы, является неправомерным. Наказание по признаку этнической принадлежности вовсе является преступлением против человечности398. Однако в отношении депортированных народов Кавказа публицист И. В. Пыхалов призывает рассматривать данный вопрос в контексте региональной специфики, так как «родившиеся и выросшие на Кавказе Сталин и Берия совершенно правильно понимали психологию горцев с ее принципами круговой поруки и коллективной ответственности всего рода за преступление, совершенное его членом». С этим вопросом тесно связано обоснование рядом исследователей «коллективного наказания» народов как «меньшего зла» в виде альтернативы тотальным репрессиям в отношении конкретных коллаборационистов. Известный публицист С. Г. Кара — Мурза считает, что такие репрессии вылились бы в этноцид. В качестве примера приводятся крымско — та- тарский и чеченский народы, значительная часть мужчин из числа которых могла подвергнуться обвинению в бандитизме и предательстве и получить наказание в виде смертной казни или длительного заключения. Поэтому, по мнению С. Г. Кара — Мур- зы, депортация как «тип наказания, тяжелый для всех, был спасением от гибели для большей части мужчин, а значит, для этноса». Аналогичной точки зрения придерживается И. В. Пыхалов, утверждая, что «с точки зрения формальной законности кара, постигшая в 1944 г. чеченцев и ингушей, была гораздо мягче той, что полагалась им согласно Уголовному кодексу» за массовое дезертирство, бандитизм, укрывательство диверсантов. И. В. Пыхалов считает, что депортацию народов можно определить как «гуманное беззаконие»399. На наш взгляд, тезис о депортациях народов как о более мягкой альтернативе тотальным репрессиям, равнозначным этноциду, можно рассматривать только гипотетически. Как известно, «история не терпит сослагательного наклонения».
