— Здравствуй, Уиллбурр. Это Арстольд, и он сейчас уже уйдет. Ты как всегда проходил мимо и заглянул на чай? — я в который уже раз подивился, как из этой чудовищной головы может исходить столь чарующий и нежный голос.
— Боюсь, Карина, сегодня только дела. Не возражаешь, если я отвернусь, пока ты будешь одеваться?
Горбатый Арстольд по-змеиному зашипел, но орчанка с веселым смехом махнула на него рукой.
— Конечно, Уилбурр. Я, в отличие от тебя, уважаю чувства других.
Сжигая меня негодующим взором, горбун натянул сваленную грудой на полу одежду и вышел. Я же неторопливо отвернулся, пока Тронутая медленно выбиралась из-под одеяла, и тактично таращился на узорчатую парусину. Та зябко содрогалась от касаний дождя.
Синее пламя задергалось из стороны в сторону. Орчанка наполнила чайник водой и поставила его на горелку.
— Расскажи, Уилбурр, как твои дела? Тебя не было так давно, что я гадала, не уехал ли ты, не попрощавшись. Наши беседы тебя утомили, или отвращение пересилило радость общения?
— Да брось, Карина. Ты же знаешь, здесь я на внешность не гляжу.
— Особенно, если она хорошо прикрыта одеждой, — хихикнула циркачка, но я даже не вздрогнул. Удивительно, но душой я не кривил — уродство лилипутки отлично пряталось за поистине выдающимся умом. И… Еще кое что. Карина была уродлива с ног до головы. Настолько, что орочью природу выдавали лишь желтые глаза. В ней не было ничего знакомого, никаких привычных глазу черт, она казалась особенным, новым видом — и поэтому не пугала. Я улыбнулся в ответ.
— Прекрати. Мне действительно нужна твоя помощь.
Она пожевала губами.
— Все плохо?
— И даже хуже, Карина. Я впутался в дело, которое внезапно превратилось в два, и уже вовсю портит мне жизнь.
— Рассказывай, — женщина неуклюже поднялась с пола, служившего нам и столом, и диваном. Циркачка вразвалочку проковыляла за ширму в углу и вернулась с двумя чашками в руках. Чашки были очень и очень чистыми.
— Понимаешь, меня наняли для поисков самого настоящего принца.
— Уж не того ли, о котором гудит весь город?
— Ага, именно его. Этот карлик никому не дает покоя.
— Можешь не рассказывать. Нам запретили выступать, пока все не разрешится, а ведь на носу гастроли. Пора отправляться в путь, а ворота заперты. Так что бедные циркачи пухнут от скуки и утопают в пьянстве и разврате.
— Развлекаетесь, как аристократы?
— Что ты. Аристократы зовут это культурным отдыхом, а мы — войной с безысходностью.
— Сочувствую. Я и сам намеревался уехать, но сначала тоже уперся в ворота, а потом нанялся искать этого принца.
— И ты думаешь, что справишься лучше полиции, Уилбурр?
— Полиций, Карина. Оба департамента на ушах.
— Уф, жуть какая, — она передернула плечами без малейшего следа жеманства.
Отношения у Магпола с Тронутыми были натянутыми до треска. Как ни крути, подопечные Карины были порождениями Хаоса, и регулярные облавы и проверки синих плащей серьезно осложняли им жизнь. На моей памяти уже трое уродов побывали в Безнадеге, и один из них, — фокусник-иллюзионист, — все-таки загремел на операционный стол. Исполненные сострадания коллеги оставили его при Цирке, но работать бедняга мог только уборщиком. Сосредоточиться на чем-то более сложном у него не получалось.
— Синие уже допрашивали меня, Карина.
Женщина не ответила, но ее глаза превратились в совсем уж крохотные щели.
— Их очень интересует мой нынешний клиент.
Орчанка слегка расслабилась.
— Он альв, — я внимательно следил за собеседницей, — высок для своего народа, аристократ и франт, живет на бульваре Поющих Игл.
Карина продолжала подозрительно поглядывать на меня сквозь прищур, но на лице не шевельнулся ни единый мускул. Хозяйка цирка ждала продолжения, что несказанно меня обрадовало: зная горячность лилипутки, я был уверен — она непременно выдала бы себя, если бы что-то знала.
— В общем, вчера на него напали. И сделал это Тронутый. Очень ловкий, сильный, уродливый и, — тут я выдержал паузу, — хорошо подкованный в магии.
Карина звонко, от души расхохоталась, похоронив остатки моих сомнений.
— Ну, тогда мы сегодня и впрямь попьем чаю и побеседуем о погоде. Уилбурр, ты же знаешь, что среди моих подопечных магов нет!
— Да, но я думал…
— И совершенно напрасно. От таких мыслей только голова болит. Кстати, ты же помнишь — если ребят уличат в баловстве с магией, им головной боли хватит до конца жизни. Кому уж тут захочется дразнить судьбу!
— Карина, погоди. По-моему, ты как-то не так все поняла. Я не собираюсь доносить на твоих, да если бы и собирался, тому Тронутому это уже никак бы не повредило. Он, прости, умер. Ему отрубили голову.
Орчанка осеклась.
— Ага, ты кого-то вспомнила, — я отвел глаза, не дав ей возразить, — давай сделаем так, — блокнот зацепился за подкладку, и чтобы его извлечь понадобилось немного повозиться, — у меня тут кое-какие заметки, я тебе зачитаю, и ты… — строптивый уголок наконец вылез из складки ткани, — …ты мне скажешь, об одном ли одушевленном мы думаем. Значит, вот: «кожа серая, потрескавшаяся, покрыта наростами. На лице — пятна неизвестного происхождения. Какой-то лишай или проблемы с пигментом. Глаз почти не видно…»
— Уилбурр, мне уже тяжело. Я понимаю, что ты не хочешь причинить мне боль, но ты ее причиняешь. Это работа, я знаю. И помню, что сама спросила тебя о делах, так что не стану играть с тобой в загадки, но правда: среди наших магов нет. Вот только… — она судорожно всхлипнула и замолчала.
— Что, Карина, что? Что «только»?
— Скажи, с какой стихией разговаривал этот Тронутый?
— Вода!
— Мне кажется, — исполинская голова тяжело перевалилась через плечи и склонилась к груди, тонкий стебелек шеи беспомощно прогнулся, — я знаю, о ком ты говоришь. Но я не солгала. Этот человек действительно не из наших. Он был в труппе… давно.
— Ну так расскажи! Мне действительно надо знать. И обещаю никому не рассказывать.
Она некоторое время нерешительно постанывала, собираясь с мыслями. При нашей первой встрече я задавал ей какие-то важные вопросы, и очень, помнится, смутился, услыхав этот полуписк-полувздох. Три года спустя она подбирала слова для истории о Тронутом маге, а под куполом шатра было тесно от слишком женственных звуков. И было ясно, что они неотделимы от мыслительных процессов лилипутки, чувствовал я себя довольно неуютно. Карина вспоминала.
— Лет пятнадцать назад в цирк попал один подросток. Тронутый, естественно. Из тех несчастных, что до поры кажутся нормальными детьми, а потом вдруг начинают жутко меняться. Скажи, Уилбурр, не потому ли ты так нас не любишь, что боишься когда-нибудь измениться сам? Не отвечай. Вижу, что это не так. И помню обещание не лезть к тебе в душу. В общем, бедный мальчик, когда ему стукнуло двенадцать…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
