зловещая фигура, изгибы, локоны, крылья, драпировки, стоит в колеснице. Он узнал золотое лицо Ангела Четвертой Беседки на площади Реформа, но понимал, что это — другой Ангел. В качестве ворот строение, кажется, разделяло две разные части Города, несоразмерные, как жизнь и смерть. Когда «Фрэнк» прошел через арку, она, кажется, начала светиться призрачным светом, стала выше и солиднее.
Он оказался в части Города, где царило варварство, никто не знал о милосердии. Проходившие мимо фигуры в мантиях смотрели на него с пытливой ненавистью. Артиллерийские и ружейные выстрели раздавались вблизи и в отдалении. На стены брызгала кровь. В воздухе стоял запах трупов, бензина и горящей плоти. Он отчаянно хотел сигарету, но сигарет не было. Он оглянулся, чтобы посмотреть на ворота, но они исчезли. То и дело пешеходы в ужасе смотрели на небо, кричали или бежали в укрытие, но, когда Фрэнк смотрел вверх, он ничего не видел, кроме тени, приближавшейся с севера, как буря, всё больше закрывая звездное небо.
Он знал, что это, но не мог найти название в своей памяти.
Он пришел к краю огромной площади, простиравшейся к неосвещенной ночной вахте, здесь не было пешеходов, по краям стояли два официальных, но безымянных строения, облицованные местным вулканическим tezontle и tepetate — оба этих монумента, несмотря на умеренную высоту и эмоциональную неразборчивость, столь же пугали, вероятно, были созданы для столь же жестоких целей, что и более древние пирамиды этой долины. Сейчас раздавалась стрельба, более-менее непрерывная, и Фрэнк не знал, как поступить. Ни одно из двух загадочных строений не гарантировало безопасность. Он видел перед собой смертельный простор тяжелых времен, которые должен провести здесь, пока не начали петь петухи, небо мало-помалу начало светлеть, вероятно, открывая силуэты зубчатых кровель, фигуры людей, которые, может быть, были там всё это время, готовясь к военным действиям.
Когда Фрэнк вернулся в индикативный мир, там его ждала Мельпомена с новостями из Столицы о перевороте Уэрты, постепенно он начал понимать, что два загадочных здания из его видения — Президентский Дворец, где Мадеро нашел убежище среди лояльных ему войск, и арсенал, известный как Сьюдадела, полторы мили на запад, где укрепились повстанцы во главе с Феликсом Диасом, племянником Порфирио Диаса. Между ними находился центр Столицы, место военных действий и тысяч убитых, лежащих там, где они упали, под открытым небом, и это продолжалось десять дней в феврале, события получили название «Десена Трагика». Тень над головой, много столетий преследовавшая Ацтеков и их потомков на юге в их долгом полете, наконец повисла в небе над Долиной Мехико, над Столицей, двигаясь на восток от Сокало, чтобы собраться над тюрьмой под названием «el palacio blanco», белый дворец, и, в конце концов, постепенно уплотниться в калиберный снаряд, который убил Мадеро и Пино Суареса, и привел к власти Уэрту, и, несмотря на столь долгую и ужасную борьбу, и преданную веру людей, в конце концов возобладал змей.
Решив не оставаться здесь, чтобы узнать, какую цену новый режим назначит, если назначит, за его голову, Фрэнк покинул Мексику на борту судна с кофе, отплывавшего из Вера-Крус, спрятавшись в трюме под несколькими мешками с грузом. К тому времени, как он добрался в Корпус-Кристи, он был так взвинчен из-за вдыхания кофейной пыли, что готов был пробежать всю дорогу до Денвера пешком.
— Оставайся в Техасе, — умоляла танцорка фанданго Чикита, когда он пробегал через Сан-Антонио.
— Дорогуша, при обычных обстоятельствах я не желал бы ничего иного, поскольку Мексика — моя другая земля, mi otra tierra, как мы говорим там, более, чем всегда, заставлявшая меня помнить, что Сан-Антонио — город, в котором находится форт Аламо, колыбель независимости Техаса и так далее, не вдаваясь в подробности, кто что у кого украл, я уверен, ты способна понять, что рано или поздно кто-нибудь в каком-нибудь салуне поднимет эту тему, может быть, лишь скользнув взглядом по зеркалу, но это станет обещанием сделки, которая будет осуществлена в ближайшем будущем, в диапазоне от цены пива до жизни одного из нас, понимаешь ли..., — к этому времени он уже в любом случае был снова у дверей, на полпути в Сан-Анжело.
Добравшись в Денвер, он сразу же пошел в банк, чтобы выяснить, выбрались ли на самом деле какие-то деньги, которые он отправлял, за пределы Мексики, и, к своему удивлению, обнаружил на счету неплохой куш. Кроме зарплаты от Гюнтера и комиссионных за тяжелое оборудование там копились по десять долларов золотом в день, которые люди Мадеро платили ему в 1911 году в Чихуахуа, кажется, туда добавили еще и премию за павших лошадей. Впервые он понимал, что получает деньги за то, что был глуп. Возможно, его будущее — в этом?
Однажды ночью Фрэнк сидел в баре на Семнадцатой улице, и увидел там не кого иного, как д-ра Уиллиса Тернстоуна, бывшего разочарованного кавалера сестры Фрэнка Лейк, только что пришел после ночной смены в госпитале неподалеку.
— Заметил, что ты бережешь ту ногу, — некоторое время спустя сказал Док.
Фрэнк рассказал ему историю.
— Можешь что-нибудь с этим сделать?
— Если я не могу, мой партнер точно сможет. Китайский парень, исцеляет всё, исколов тебя золотыми иголками. Лежишь там, похож на дикобраза, а потом танцуешь фокстрот ночь напролет.
— Иголки. Это надо обдумать.
— Вот наша визитка. Я тут прямо за углом, зайди как-нибудь, посмотрим.
После нескольких дружелюбных реплик Док сказал:
— Ты заметил, я ни разу не спросил о твоей сестре.
— Ценю. Полагаю, ты это преодолел. Хотелось бы и мне сказать о себе то же самое.
— Преодолел, и как. Я помолвлен с совершеннейшим из ангелов. Не могу даже начать ее описывать. О, Фрэнк, она достойна всяческого обожания. Мать, муза и возлюбленная — всё в одном флаконе, можешь вообразить? Конечно, не можешь. Слушай, ты, кажется, выглядишь немного осунувшимся, новость — как гром среди ясного неба.
— Ищу плевательницу, чтобы в нее блевануть?
— Здесь нельзя, запрещено правилами внутреннего распорядка.
Полтора квартала отделяли офис дока Тернстоуна от Госпиталя Милосердия, и три полета.
— Семена агграванта! — хихикнул его партнер д-р Чжао. — Посмотрим ваш язык. Ага.
Он взял оба запястья Фрэнка и прислушивался к различным вариантам пульса.
— Как давно вы беременны?
