время этих событий, он пытался убедить Верховного комиссара, что его пост в качестве заместителя командующего в Министерстве внутренних дел означал, что он был неспособен действовать.
Эти три реакции показывают, что общественное мнение в Турции было в некоторой степени осведомлено о последствиях массового преступления, организованного КЕП, и, в частности, о том, что необходимо дать отчет жертвам и великим державам. При этом, однако, нельзя было замаскировать существование лагеря отрицания, то есть сети КЕП, которые отвергли все обвинения по всем направлениям и сразу продумали планы по преобразованию судебных процессов в трибуну для защиты тюркизма, в то же время предотвращая откровения такого рода; предусмотренные ими методы включали угрозы и шантаж. Приняв во внимание это неослабное давление, мы сможем отследить работу стамбульского военного трибунала № 1, функционировавшего с февраля 1919 г., а также некоторые из его решений.
Тем не менее может возникнуть вопрос, почему военный трибунал решил начать с суда над организаторами массовых убийств в Йозгате, то есть с преступлений, совершенных в одной конкретной области, вместо того чтобы рассматривать дело в отношении лиц, принимавших решения с самого начала. Этот выбор можно объяснить размахом резни в Богазляне, известной всем и каждому; хотя этот выбор также, возможно, являлся результатом стратегии, которая имела целью возложить вину за «перегибы», которые имели место в ходе депортации, на органы местного самоуправления.
Судебный процесс в Йозгате
Мы уже рассмотрели обстоятельства истребления армянского населения в округе Йозгат и подчеркнули, что они заметно отличались от прочих, имевших место в Анатолии[4992]. Рассмотрим теперь судебный процесс в Йозгате с прицелом на линию обороны, принятую подсудимыми, юридическую тактику проволочек, которой придерживалось правительство, а также на то, как общественное мнение реагировало на судебное разбирательство.
На самом первом судебном слушании, состоявшемся 5 февраля 1919 г., адвокат Кемаль-бея, временно исполняющего обязанности мутесарифа Йозгата выразил протест о том, что военный трибунал является незаконным; он утверждал, что указ султана предусматривает создание десяти военных трибуналов для вынесения приговоров за деяния, совершенные в различных провинциях и, следовательно, что судебное разбирательство должно проходить там где было совершено преступление, или там, где был арестован обвиняемый[4993]. Адвокаты защиты также оспорили легитимность адвокатов истца, особенно Гайка [Гмаяга] Хосровяна, который якобы не имел мандата на предоставление юридических консультаций его клиентам. В данном конкретном случае Армянская патриархия взяла на себя роль истца и представляла лиц, которые были ликвидированы, и дата и место смерти которых были, как правило, неизвестны[4994]. После блокирования возражений обороны военный трибунал приступил к идентификации подсудимых: Кемаль-бей, тридцати пяти лет от роду, уроженец Бейрута, в недавнем прошлом выступавший в качестве генерального инспектора депортаций из Коньи; Мехмед Тевфик-бей, сорока четырех лет от роду, уроженец Стамбула, командующий жандармерией в Йозгате, и Феяз-бей, начальник Бюро земельной регистрации Йозгата. Все трое были обвинены в преступлениях, совершенных во время депортации армян. Затем председательствующий судья зачитал список армянских и турецких свидетелей, среди которых были Шакир-бей, депутат парламента из Йозгата, и Халил Реджайи, главный инспектор лагерей для военнопленных, после чего представил вещественные доказательства, включавшие, в частности, документы, отправленных Шакиром в адрес Мазхарской комиссии 8 декабря 1918 г.; эти документы были признаны подлинными гражданским инспектором в официальном документе № 233 от 14 декабря 1918 г. Наконец, прокурор Сями-бей зачитал обвинительное заключение, в котором отметил, что «продолжающееся развитие интеллектуального и финансового положения немусульманских подданных и религиозные привилегии, которыми они пользовались, не мешали им постоянно жаловаться на то, что они не имеют равных прав». За обзором исторического контекста, зачитанным прокурором, последовало несколько довольно откровенных высказываний в адрес движений, созданных «армянскими предателями», которые нарушили «общественный порядок». По словам прокурора, стало ясно, что они хотели освободиться от османского владычества; публикации армянских комитетов на иностранных языках способствовали созданию проблем как внутри страны, так и в наших международных отношениях; на ранних этапах всеобщей мобилизации армяне оказали вооруженное сопротивление военной службе; группа армян пересекла границу, чтобы присоединиться к силам противника; они уничтожили мосты и подвергли опасности нашу военную технику и материальное обеспечение. Соответственно, власти предприняли превентивные меры. Решение о депортации армян было принято только в вилайетах Эрзурум, Битлис и Ван; однако 24 мая 1915 г. военные власти санкционировали депортацию немусульманского населения Кайсери». В этих условиях, продолжал прокурор, было «естественно, что определенные субъекты воспользовались ситуацией […] для совершения грабежей и других преступлений»[4995]. Французские разведывательные службы, которые внимательно следили за этим первым судебным процессом, отмечали, что обвинительное заключение, зачитанное главным прокурором, было опубликовано в газетах на следующий день и «больше походило на обвинительное заключение в отношении жертв и в то же самое время проложило путь для оправдания или подтверждения смягчающих обстоятельств»[4996].
На судебных слушаниях, состоявшихся 8 и 10 февраля, суд принял к сведению жалобу Карапета Куюмджяна: будучи силой обращенным в ислам, он потребовал возмездия за убийство его семьи. Три молодых уцелевших армянина, чьи интересы были представлены адвокатом Левоном Ремзи, также подали жалобы: во время депортации три брата служили солдатами, но их семьи были депортированы в нарушение официальных заказов. Свидетельские показания, представленные судьей Мустафой Ремзи на судебном слушании, состоявшемся 10 февраля, подтвердили роль ответственных секретарей, делегированных в каждую провинцию в качестве руководителей при истреблении местного армянского населения. Ремзи также свидетельствовал о криминальном характере этих партийных активистов, показав, что Неджати-бей, ответственный секретарь КЕП в Ангоре, отправился в Йозгат за три дня до начала депортации, что он был гостем мэра во время его пребывания там и что он вернулся из Самсуна в компании Неджмеддин-бея, нового вали из Ангоры, после отправки депортированных лиц[4997].
На четвертом судебном слушании, состоявшемся 11 февраля, показания давал Шакир-бей, депутат парламента из Йозгата. Он показал, что «массовые убийства были уже свершившимся фактом», когда он попытался вмешаться в деяния Атиф-бея, временно исполнявшего обязанности вали Ангоры, который «не принял мой протест во внимание». Когда адвокат защиты Левон Ремзи спросил его, совершали ли армяне акты бандитизма в тот период времени, он ответил, что, насколько он может утверждать, это имело место «только недалеко от границы», как рассказали беженцы. Однако показания восемнадцатилетней Евгении Варварян, уроженки Йозгата, сделали позицию Феяза и Кемаля несостоятельной: девушка свидетельствовала, что ее колонна была разграблена в Чифтлике и вырезана в Келлере. «Касаб каймакам» («мясник каймакам») возразил, что «девушка лжет, она не знает, о чем говорит». Она ответила, напомнив ему о некоторых точных фактах, а затем спросила: «Разве все эти армяне покончили с собой? Где сейчас
