Как и в прошлый раз, в очаге дымились котлы с овсянкой и соленой рыбой. Как и в прошлый раз, Сковелл не выходил из своей комнаты. Медленно тянулись унылые часы. От нечего делать Джон помогал Льюку и Колину отбивать желтые рыбные пласты завязанной узлами толстой веревкой, покрытой белым налетом соли, когда в дверях вырос мистер Банс и устремил на него взгляд:
— Тебя желает видеть мастер Сковелл.
Длинная коричневая бутылка. Знакомый запах. Такой же кисловатой затхлостью отдавало мятное дыхание преподобного Хоула. Сковелл сидел в кресле у горящего очага, с траурной повязкой на рукаве.
— Вы меня вызывали, мастер Сковелл.
Главный повар пошевелился.
— Стань на свету, Джон Сатурналл. — Голос звучал ровно. — Я слышал, ты основательно прошелся по всем кухонным службам. Выполнял любую работу в каждой из них. Еще ни один поваренок не обнаруживал такой тяги к познанию, говорят мои старшие повара. Чему ты научился, Джон Сатурналл?
Подсобная, подумал Джон, пряностная, пекарня, разделочная, погреба и кладовые. Везде требуются свои умения и навыки. Но он по-прежнему пребывает во мраке невежества.
— Сейчас я знаю меньше, чем знал в самом начале, мастер Сковелл, — выпалил мальчик.
К его удивлению, главный повар улыбнулся:
— Значит, ты далеко продвинулся. — Мужчина тяжело поднялся с кресла и подступил к столу. — Я говорил, ты должен использовать свой дар по предназначению. Помнишь?
— Да, мастер Сковелл.
Но что это за предназначение такое, подумал Джон. Еще одна загадка в дополнение ко всем, оставленным ему матерью. Умственным взором он вновь увидел пар, клубящийся над ее котлом.
Главный повар знаком подозвал мальчика. Приблизившись, Джон еще явственнее ощутил кисловатый винный дух и увидел, что серо-голубые глаза Сковелла испещрены красными прожилками.
— У настоящего повара одна цель. Цель, которую твоя мать понимала так же хорошо, как я. Цель, состоящая из многих частей. Думаю, ты знаешь, о чем идет речь, Джон Сатурналл.
Джон чувствовал себя неловко под пристальным взглядом мужчины. Что же такое сказала матушка главному повару? В памяти прозвучал родной голос. Ее последняя загадка. Мы сохраняем его для всех них. Он помотал головой:
— Не знаю, мастер Сковелл.
— Пир.
Джон так и обмер, стиснув зубы, чтобы не выдать своего потрясения. Он словно въявь услышал матушкин голос, перечисляющий блюда, и свой собственный, подхватывающий и повторяющий слова. Мальчик медленно покачал головой. Сковелл пытливо прищурился, но потом вновь задумчиво уставился на огонь.
— Поначалу я считал, что это всего лишь легенда. — На лице мужчины играли красные отблески пламени. — Впервые я услышал о нем в твоем возрасте, а то и раньше. В кухнях, где проходила моя юность, рассказывались диковинные сказки. О великолепном пире. Одни говорили, что он происходил в Эдеме. Другие утверждали, что он ждет нас в раю. Мол, пиршественные блюда вобрали в себя все части Творения и заполнили стол такой длины, что человеку потребовался бы целый день, чтобы пройти вдоль него из конца в конец. Всякие разные небылицы. Однако некоторые повара полагали, что за всеми ними кроется древняя правда. Такой пир действительно творился в стародавности, говорили они. Пир настолько обильный, что сам Бог воспретил продолжать его. Ибо мужчины должны добывать хлеб в поте лица своего. Жены должны рожать детей в болезни. А подобный пир привел бы людей к греху лености, жадности и похоти. — Сковелл невесело усмехнулся. — Вера в чудесный пир вела и меня тоже, только не к греху, а из кухни в кухню. Вскоре я узнал, что в него верят и другие. Среди моих единоверцев были и ученые, и невежи, и честные души, и лжецы, у которых совести не больше, чем у сороки-воровки. Один только Пир объединял всех их. Страстное желание представить в блюдах, поданных на стол, все многообразие Божьего творения. Повару, одержимому такой мечтой, больше приличествует зваться священником. Во всех кухнях, где я служил, я упорно разыскивал нужные сведения и наконец услышал про пир, который в давнем прошлом собирали в долине под названием Бакленд. Здесь, в усадьбе, я нашел старинные записи кулинарных рецептов, с незапамятных времен переходившие от одного главного повара к другому, и обнаружил поблизости древние фруктовые сады…
Джону вспомнился запах пряного вина, что подавалось к столу в День святого Иосифа. И аромат цветения, плывущий из каштанового леса за церковью…
— Но записи оказались лишь разрозненными фрагментами рецептов, — признался Сковелл. — От садов сохранились лишь жалкие остатки. Пир навсегда утрачен, решил я. Секреты его блюд безвозвратно канули в вечность. И я смирился с этой прискорбной потерей. Потом судьба привела в усадьбу твою мать.
Он бросил взгляд на низкую дверь в нише и улыбнулся своим мыслям.
— Казалось, во всем Творении нет ни единой части, недоступной ее разумению, — тихо проговорил Сковелл. — Хотя и будучи простой деревенской женщиной, она понимала смысл и сущность Пира так, как если бы он являлся частью ее природы. Я решил уже, что мои поиски завершены. Мы вновь сотворим Пир, убеждал я твою мать. Мы вдвоем…
Простая деревенская женщина, подумал Джон. Интересно, много ли она открыла Сковеллу? Глаза главного повара загорелись, когда он начал рассказывать о знаниях, которыми владела мать Джона, и о взаимопонимании, создавшем крепкие духовные узы между ними. Потом плечи его поникли.
— Но между нами возник спор. Пир принадлежит всем, утверждала твоя мать. Подлинный Пир творится лишь тогда, когда за одним столом собираются и те, кто ест, и те, кто для них стряпает. — Сковелл покачал головой, но Джон не понял, в знак согласия или несогласия. — Ужели мы обычная прислуга, вопрошал я. Короли строят замки. Епископы возводят соборы. Но ведь повара существовали прежде, чем появились первые и вторые. Какие же памятники воздвигают себе они? — Он поднял от огня возбужденно блестящие глаза.
Внезапно одной половиной своего существа Джон возжелал поведать Сковеллу все, что ему известно. Однако другая его половина решительно воспротивилась этому порыву.
— Пир принадлежит повару, — громко произнес Сковелл. — Так утверждал я. Но Сюзанна, твоя мать… Она не собиралась делиться своими знаниями с каждым встречным-поперечным. — Лицо его приняло удрученное выражение. — И знания эти были украдены у нее. Похищены сорокой-воровкой. Только вместо блестящих безделушек сорока стащила слова. Из книги.
Сорока-воровка, подумал Джон. Опять это слово. Матушкина книга. Сковелл впился в него глазами, и Джон вспомнил испепеленные страницы, рассыпающиеся на черные хлопья посреди кострища.
— Нет никакой книги, мастер Сковелл.
Главный повар буравил его взглядом еще несколько мгновений, показавшихся Джону вечностью, но наконец кивнул:
— Не все книги написаны, верно?
Джон вспомнил Пир, который они с матушкой сотворяли силой воображения каждый вечер. Роскошные яства, возникавшие перед ними в морозном воздухе.
— Не знаю, мастер Сковелл.
— А что тебе говорит твой демон?
Уж не потешается ли над ним главный повар? В нем шевельнулось смутное раздражение.
— Он помалкивает, мастер Сковелл.
— Мудро с его стороны. Жаль, у меня в тот вечер не хватило ума помалкивать.
Внезапно Джона осенило, почему главный повар раз в году уединяется у себя на целый день. Не леди Анну поминает он, а Сюзанну Сандалл. Мальчик представил, как матушка стояла в этой самой комнате и помалкивала, не поддаваясь доводам и уговорам Сковелла.
— Пир принадлежит повару, сказал я тогда твоей матери, — продолжил Сковелл. — Пир принадлежит всем, ответила она. Таковы были последние слова, услышанные мной от нее. Я слишком поздно понял ее натуру. Она мою поняла сразу и гораздо лучше. Когда Сюзанна покинула усадьбу, я свыкся с мыслью, что Пир утрачен навеки. — Он взглянул на Джона. — Потом появился ты.
Мужчина скользнул глазами по битком набитым полкам, по рядам обливных глиняных банок, с трудом различимых в тени, и низкой двери, ведущей в соседнее помещение.
— Сюзанна Сандалл все-таки написала свою книгу, — пробормотал Сковелл, и Джону показалось, будто он обращается не только к себе самому, а и к покойной женщине. — Но не чернилами на бумаге. Она написала ее в тебе. И прислала тебя сюда. Прислала ко мне.
Из книги Джона Сатурналла: Блюдо под названием «Засахаренные сокровища», достойное двух ныне покойных царственных особКулинарный рецепт есть лишь обещание блюда, но само блюдо есть мерило повара. Мы знаем царя Тантала как человека, который преступил всякие пределы дозволенного, когда сварил своего сына Пелопса и предложил в пищу Зевсу. Верховный царь исторг изо рта свою порцию и в наказание приковал Тантала в прозрачном пруду, измыслив для него изощренные муки. Вода отступала от губ, едва он, томимый жаждой, наклонял голову, чтобы напиться. Виноградные гроздья взмывали вверх, едва он, терзаемый голодом, протягивал к ним руку. Одни утверждают, что царь Тантал похищал на Олимпе амвросию для людей, а другие говорят, что нектар. Как бы там ни было, но однажды я воистину пошел по стопам этого античного повара, создав блюдо, которое едва не послужило к моей погибели так же, как страшное блюдо, поданное богам, послужило к погибели Пелопсова родителя. Ибо если Опасность — могущественнейший демон в кухне, то Злоба — достойный ее соперник, в чем я убедился на собственном опыте.
