Трудно сказать, носят ли слова пана А в данном случае манипулятивный характер или он просто не сумел раскрыться в полной мере. Манипуляторы и другие, по каким-то причинам не вызывающие у нас симпатий люди тоже могут говорить правду.
Я: Не могу сейчас сказать что-либо определенное. Я не хочу и не буду манипулировать начальством. Но одно могу обещать точно, что не пойду к нему с этими документами, если увижу, что он не в настроении и думает совсем о других вещах. Обманывать никого не стану. В случае, если он потребует корреспонденцию, я не буду укрывать ваши бумаги.
Весь вопрос в том, какой путь изберет Яна. Она сама себе судья. Яна может пресечь даже малейшую попытку манипулирования, сказать ясно и определенно: "Материалы я передам директору сразу, как он придет". Но может поступить и более мягко, выбрать, так сказать, подход, граничащий с принятием манипулирования. Однако даже при компромиссе важно соблюдать ассертивный принцип: аморальное не может быть ассертивным.
Остается открытым один непростой вопрос, следует ли Яне пойти навстречу инженеру и выбрать то наиболее подхдящее время, когда их шеф будет расположен выслушать любое известие. С точки зрения ассертивности, человек вправе удовлетворить любое пожелание, даже представленное в манипу-лятивной форме, если и сам он того желает. Предположим, Яна верит, что в пакете инженера содержится ключ к тому, чтобы сохранить как само предприятие, так и рабочие места. В этом случае она вправе полагать, что, будучи раздраженным, следовательно, несговорчивым, пессимистически настроенный директор сметет сей "ключ" со стола в мусорное ведро, даже не заглянув внутрь пакета. Манипулирование имело бы место в той ситуации, если бы Яна уступила нажиму инженера при отсутствии собственного мнения насчет документа (не говоря уже о наличии мнения негативного).
Сходным образом следует оценивать и другие гипотетические ситуации и вытекающие из них диалоги.
Гимназического "кореша" (второй диалог) можно было бы, разумеется, урезонить, прибегнув к агрессии, упрекнуть его в том, что, мол, думает он не столько о дружбе, сколько о деньгах. Можно было бы в сердцах напомнить ему прописные истины: не дели, дескать, шкуру неубитого медведя, не занимайся прожектерством. Можно было бы придать агрессивности и вульгарный характер фразой примерно следующего содержания: "Знаешь, что я тебе посоветую: вместо того, чтобы клянчить деньги, смастери-ка один гроб, ляг в него сам и больше не надоедай порядочным людям!". Все это можно, если не принимать в расчет того факта, что подобные действия не принесут нам ничего хорошего и, поступая таким образом, мы только наживаем себе врагов, как бы пришиваем к мешку из грубой холстины еще более грубую заплату. Между тем мы встаем перед дилеммой: что хуже, попытка друга манипулировать нами или последующая наша агрессивность?
Разумеется, можно было бы отреагировать и положительно: на все утвердительно кивать головой, потом рискнуть и, не исключено, лишиться последних пяти тысяч, которые были отложены отчасти на приобретение угля, отчасти на "черный день". Наша пассивность могла бы реализоваться в какой-нибудь немудреной фразе типа: "Ну, не знаю, я и рад бы тебе помочь, поживем - увидим...". В данном случае мы, конечно, провоцируем нашего приятеля на более активный нажим с его стороны. Ассертивность же предполагает однозначное решение. Оно, разумеется, может быть как положительным, так и отрицательным. В первом варианте мы, допустим, просто хотим помочь другу, хоть и считаем наивным его план быстрого обогащения (и потом не удивляемся, оставшись без денег). Или же план приятеля показался нам многообещающим, и мы не прочь заняться предпринимательской деятельностью в сфере похоронного бизнеса. А может, мы делаем это потому, что у нас достаточно денег и чувства юмора и названную сумму мы воспринимаем как своего рода плату за текущую информацию о становлении фирмы своего приятеля. Согласие тоже может быть ассертивным - при все том же условии, что мы сами этого желаем.
Наконец, у нас есть полное право и отказать другу. Просто совершенно однозначно мы будем настаивать на своем. Мол, мы рады видеть его, нам приятно вспомнить юношеские забавы. Мы признаем, что в ту пору он действительно нам помог, и это очень мило с его стороны. Однако в настоящий момент мы не можем дать ему денег в долг. В том случае, если решение вопроса зависит только от нас, мы обоснуем свой отказ (например, отсутствием лишних денег, неверием в сам проект, нежеланием становиться гробовых дел мастером и т. д.). В принципе, можно обойтись и без объяснений.
Мы не обязаны выискивать разного рода приличествующие случаю псевдопричины. Можно сказать так: "Я с удовольствием дал бы тебе денег, но моя жена отнесется к этому без воодушевления". Предполагается, что супруга - лицо, реально распоряжающееся семейным бюджетом, - в данной ситуации наверняка скажет "Нет". Однако не будем ссылаться на жену, если она равнодушна к финансовым вопросам и мы сами безапелляционно и автократично распоряжаемся каждым грошом.
В третьем из приведенных выше диалогов описано манипу-лятивное согласие с просьбой дочери, когда эта просьба явно не по душе матери. Эмоциональный шантаж, жалобы и отчасти прикрываемые патетикой угрозы обесценивают слова матери настолько, что о самом согласии уже не идет и речи.
Наоборот, уместно говорить о мощном и категорическом отказе, основанном на стремлении вызвать сочувствие. В противовес этому можно привести слова украинского мага, шамана и гипнотизера А. Кашпировского. На одном из своих сеансов он сказал: "Не жалейте меня. Это излишне. Никто не сумеет пожалеть меня лучше, чем я сам...". Сеанс нам понравился, как и процитированные слова. Мать девушки, желающей пойти в поход, имеет право как выразить свое согласие, так и отказать. Она сама вправе решить, обосновывать ей свое решение или нет. Обоснование отказа неуместно главным образом в тех случаях, когда все существенное на данную тему звучало уже десятки раз и всякие повторы означали бы лишь переливание из пустого в порожнее. А этого допускать нельзя. Итак, реплики матери могли бы выглядеть в диалоге весьма строго:
А: Мамочка, я хотела бы в выходные пойти с одноклассниками в поход.
Б: Понимаю, что хотела бы, однако мне не хочется, чтобы ты шла в этот самый поход.
А: Ну почему, объясни. Я что, маленькая?
Б: В свои пятнадцать лет ты, конечно, уже не маленькая. Но просто я не хочу, чтобы ты шла с одноклассниками, и вообще с кем-либо, в поход.
А: Но это недемократично! Запрещать запрещаешь, а объяснять ничего не хочешь. Ты поступаешь ужасно старомодно, вот.
Б: По некоторым вопросам я действительно придерживаюсь несколько старомодных взглядов. Сейчас речь не об этом. Просто я не хочу, чтобы ты шла с кем бы то ни было в поход.
А: А Итке родители разрешили. У нее никаких проблем не возникло. Не то что у меня.
Б: Что ж, значит, у Итки совсем другие родители. Я же просто не хочу.
Нельзя сказать, что ассертивность в своих подходах предполагает наличие каких-либо противоречий с подходами воспитания детей, обоснования и объяснения той или иной позиции, убеждения и т. д. Все это важно, однако не всегда тождественно предмету нашего интереса. С точки зрения ассертивности, следует не повторять до бесконечности сказанное тысячу раз, а взвесить, подходит ли данный момент для объяснений. Впоследствии мы сами решим, стоит ли объяснять лишний раз, почему мы не хотим, чтобы в пятнадцать лет дочка провела ночь с друзьями вне дома, или ограничимся просто отказом. Выбрав вариант объяснения, мы, конечно, должны считаться с тем, что все наши мотивации могут быть приняты в штыки. Разговор станет обтекаемым, менее конкретным. Существует также опасность того, что наши непродуманные высказывания лишь подольют масла в огонь. Но если мы вообще откажемся от объяснений, то с большой степенью вероятности будем отнесены к людям чересчур холодным, черствым, высокомерным и, одному богу известно, каким еще. Итак, существует ли альтернатива сухому признанию крылатой фразы "Все, что вы скажете, может быть использовано против вас"? Да, существует. В этом случае, конечно, от вас требуется умение понять другого человека, вникнуть в его переживания. Один из классиков современной психологии американец К. Роджерс пишет об этом так: "Я осознал величайшую ценность того, что позволяю себе понимать других людей; форма, в которую я облек свою мысль, может показаться странной. Однако следует именно позволить себе понимать окружающих. Полагаю, что это так. Наша первая реакция на высказывания других людей заключается в мгновенной оценке и анализе сказанного, но не в понимании. Когда кто-либо выражает свои чувства, убеждения или мнения, мы испытываем желание оценить это или как правильное, или как ошибочное (глупое, аморальное, безрассудное и т. д.). Крайне редко мы позволяем себе уяснить, что значат слова другого для него самого. Думается, происходит это по той причине, что попытка понять окружающих чревата для нас определенным риском. Если мы действительно позволим себе понимать других, то данное обстоятельство может изменить нас. А мы боимся перемен." Между тем, преодолев свой внутренний страх, мы окажемся на верном пути, ведущем к эмпатической ассертивности.
