– Ты спишь с Рози?
Это была Сиан. Очевидно, она стояла по ту сторону тростниковой стены.
– Признавайся!
Я была в шоке. Какой дьявол в них сегодня вселился?
– Разумеется, нет, ты что, ненормальная? – раздался голос Генри. – Она для меня слишком старая.
– Но ты все время с ней.
– Сиан, идиотка, я же ее ассистент.
– Почему мне нельзя переехать в твою хижину?
– Там нет места, лапочка.
– Это потому что у тебя роман с Рози, да?
Гюнтер уничтожающе посмотрел на меня.
– Сиан, я не сплю с Генри. Генри, я не старая, – сказала я сквозь стену и одарила Гюнтера лучезарной улыбкой. – Пойдемте, Гюнтер?
Завершающим аккордом стало появление Абдула Джербила – в развевающейся джеллабе и съехавших набок очках. Он ворвался в лагерь, когда мы с Гюнтером следили за распределением сухих рационов. Брызгая слюной от злости, он выложил все, что думал об истории в Кефти, – об убитых солдатах, взорванной “тойоте”, ноге Мухаммеда, моей полной безответственности, безрассудстве, неуважении к власти. В конце Абдул назвал меня самовольной дурой и заявил, что я не имею права занимать должность администратора.
Генри отвез Гюнтера обратно в поселение, а я сказала, что поеду следом. У меня еще оставались кое-какие дела. Когда я уже садилась в джип, ко мне подошла Линда. Она направлялась в больницу.
– Надеюсь, вы собой довольны, – сказала она.
– Мне очень жаль. Это случилось не по моей воле. Мы находились в экстремальной ситуации.
Она посмотрела на меня.
– Я вас не виню, – проговорила она. – Перед ним невозможно устоять.
– Я этого не хотела.
– Это он виноват. Ублюдок.
– Ублюдок? У вас был роман?
Вид у нее был такой, будто она вот-вот заплачет.
– Очевидно, нет.
– Но раньше?
– У нас было что-то вроде романа... наверное. В Чаде. Всего несколько недель. Потом я уехала в Нигер. Но, когда я узнала, что он приезжает к нам... Вы знаете, как это бывает... Я вообразила, что...
– Знаю, – ответила я. – Поверьте мне.
– Правда?
Я кивнула. На сердце у меня было гадко.
– А как же вы? Что будет между вами?
– Это был всего лишь... Это больше не повторится, – решительно произнесла я.
– Хорошо, – сказала Линда, – спасибо.
И тут я подумала: а ведь мне хочется, чтобы это повторилось! Дерьмо.
В поселении Гюнтер захотел поговорить со мной с глазу на глаз.
– Конечно, подойду через минуту.
Я зашла в свою хижину и с силой ударила себя по лбу. Все летело к чертям. Теперь Гюнтер ни за что не окажет нам специальную помощь. Он вообще может уволить меня.
– Дерьмо, дерьмо, дерьмо, дерьмо, дерьмо, дерьмо, – повторяла я.
У двери раздалось шуршание, и появилась Сиан.
– Извини за то, что я наговорила о вас с Генри. Не знаю, что на меня нашло...
– Ничего страшного. Прости, я не могу сейчас... Мне нужно...
Она села на кровать.
– Из-за всех этих неприятностей я чувствую себя так неуверенно, я...
– Я понимаю, но сейчас я не могу разговаривать. С какой стати ты взяла, что...
– Ну, вы с Генри так близки, и иногда он ведет себя очень странно.
– Но он же мой ассистент. Извини, мне правда нужно идти. Мы можем поговорить позже?
– Я просто хотела извиниться. Извини. Просто... я сейчас так нервничаю...
– Знаю. Я чувствую то же самое. Послушай, мне нужно идти. Гюнтер собирается прочитать мне нотацию.
– О нет, мне так жаль. Я просто...
– Выброси из головы. Поговорим позже. Гюнтер стоял у входа в хижину и раздраженно щелкал пальцами. Только бы он не подслушивал!
– Давайте пойдем к обрыву, – сказала я. – Там можно спокойно поговорить.
Мы шли молча до самого обрыва. Я знала, что он скажет. Я остановилась и посмотрела ему прямо в глаза.
– Я хотел поговорить вот о чем, – начал он. – Да?
– Я тоже работал в лагерях беженцев – много, много лет. Однажды в Камбодже я спал с тремя медсестрами сразу, и ни одна из них не подозревала о существовании другой. – Он откинул свою огромную лошадиную голову и закатился смехом. – Твоя поездка в Кефти – очень необдуманный поступок. В Эль-Дамане у нас могут возникнуть серьезные дипломатические проблемы, я уверен, ты прекрасно всё понимаешь. Ты не сможешь получить страховку за машину.
– Я знаю.
– Но ты проявила инициативу. И преданность своей работе. И храбрость. Ты сама фотографировала и собирала данные?
– Да.
– Так пойдем и посмотрим, что у нас есть. – Он положил руку мне на плечо. – Работа в лагере организована необычайно разумно и эффективно. Я поражен. Ты и твой персонал очень... хмм... энергичны.
Он откинул голову и опять зашелся хохотом. Он напугал меня, и прекрасно понимал это.
Глава 17
Перед отъездом Гюнтер взглянул на фотографии из Кефти и выслушал наш отчет с показной невозмутимостью. Я надеялась, что на этот раз мне удалось убедить его и он пообещает что-нибудь предпринять. Но вместо этого он заверил нас, что УВК ООН в Абути все известно о саранче и беженцах, и они не считают ситуацию серьезной. Поскольку корабль прибудет со дня на день, мы справимся с любыми неприятностями. Так и сказал. Меня охватила паника. Я попыталась спорить с ним, доказывать, что, если корабль не придет, случится катастрофа, – нам уже не хватает продовольствия и медикаментов. Гюнтер пообещал обо всем позаботиться. Весь день мы с Генри занимались обустройством зоны приема гостей и разбивали новое кладбище.
В пять часов ко мне подошла Сиан. Она не могла смотреть мне в глаза.
– Рози, тебе нужно поехать в больницу. Там Хазави и Либен Али.
Я прокляла всё на свете, что не попросила кого-нибудь позаботиться о них, пока буду в отъезде.
Либен Али держал Хазави на руках – кости, обтянутые кожей. У нее был сильный понос, рвота и высокая температура. Он вытирал ей попку тряпкой. Слезы бежали по его щекам, оставляя бороздки. Он поднял глаза и увидел меня. Лишь на секунду в его взгляде застыл упрек, но этой секунды было достаточно.
Хазави умерла в восемь. Либен не мог смириться с тем, что ее больше нет. Окружающие люди перестали для него существовать. Он вымыл ее маленькое тельце и надел на нее зеленое платьице, в котором она всегда ходила. Потом положил ее на плечо и очень медленно вышел из больницы, теребя ее за щеку, как всегда делал раньше. Я вышла за ним, но он не понимал, что я рядом. Было темно, из больницы доносился пронзительный горестный плач. Вдруг Либен присел на корточки на обочине и взял Хазави одной рукой, как грудного ребенка. Он расправил ее платьице и погладил то, что осталось от волос.
Я села рядом с ним и взяла его за руку, но она была холодной и безвольно висела. Я сидела так очень долго. Наконец я ушла, чтобы найти старшину деревни. Он привел африканцев, которые знали Либена. Они подняли его и отнесли в хижину. Хазави должны были похоронить на следующий день, утром.
В тот вечер за ужином в столовой мы не разговаривали как обычно. Мы все вернулись из лагеря в разное время, перекусили чем попало на кухне и сразу отправились спать. О'Рурк все еще был в больнице. Все остальные уже разошлись по хижинам. Я лежала на кровати лицом вниз и не могла уснуть. Казалось, будто меня распяли, проткнули спину железным прутом. На моих глазах происходила катастрофа, а я ничего не могла сделать.
Мне казалось, что нас окружили кирпичной стеной. Это была самая кошмарная ночь в моей жизни.
Когда я наконец заснула, то увидела, что со всех сторон надо мной нависают высокие черные горы. Джейкоб Стоун освещал их огромной лампой, какие бывают на съемочной площадке. Вверх поднималась стеклянная лестница, по обе стороны горели огоньки. И тут я очнулась.
Я посветила фонариком на циферблат часов. Было четыре часа утра. Скреблись мыши. Я знала, что они под потолком, но ощущение было такое, будто они ползали по полу. Я встала и зажгла фонарь, потом откинулась на подушку и стала думать о своем сне. Вспомнила, что сказал Джейкоб Стоун, когда мы курили после вечеринки Паттерсона в посольстве в Эль-Дамане.
Всю ночь я сидела в кровати и думала.
Как только рассвело, я поехала в лагерь. Над рекой все еще висела дымка. Кукарекал петух. В дверях хижин показались женщины в белых сорочках, со спутанными волосами. Сонные дети цеплялись к их ногам и терли ручонками глаза.
Мухаммед лежал на кровати и читал.
– Наконец-то ты пришла.
– Извини... я...
– Не извиняйся.
– Не вставай.
– Но я должен приготовить чай.
Он уже хорошо передвигался на своей культе.
– Теперь я готовлю чай еще медленнее, чем раньше, – он обернулся с хитрой улыбкой. – Но ты не можешь жаловаться, ведь я инвалид.
Чай был в сто раз хуже, чем обычно.
– Я пришла сказать, что возвращаюсь в Лондон. Он никак не отреагировал.
– Я уезжаю сегодня днем.
– Правда? – как ни в чем не бывало спросил он через минуту.
– Да. – Еще минута молчания.
– И можно спросить почему?
Я поведала ему свой план. Я собиралась попасть на рейс Эль-Даман – Лондон завтра утром. В Лондоне я сделаю все возможное, чтобы история попала в газеты, и попытаюсь убедить известных людей выступить в свою поддержку. В идеале я намеревалась попасть на телевидение. Таким образом мне удастся собрать достаточно средств или найти спонсоров, которые немедленно зафрахтовали бы самолет и отправили в лагерь необходимое продовольствие.
