— И прокурора! — крикнул взбешенный сын своего отца.
— Обязательно!..
Удача! По областному управлению дежурил Энвер Давлатов — выдвиженец угро, вчерашний подчиненный и воспитанник Халматова. Удача!
— Энвер, — скомандовал Тура, прежде чем сын Иноята-ходжи открыл рот. — Срочно понятых, протокол доставления и осмотр «дипломата». Все остальное — потом…
— Сделаем, устоз…
— И срочно врача — зафиксировать следы инъекций на руке.
Помощник Энвера выскочил из дежурки, чтобы позвать понятых, а Халматов уже звонил в экспертно-криминалистический отдел Аминову:
— Муса! Это — Халматов, я — в дежурке. Брось все! Ты очень нужен, захвати реактивы для экспресс-анализа… Скорее, Муса! И захвати еще ножовку по металлу…
В свое время заботами Туры каждый оперуполномоченный, не говоря уже об экспертах, получил маленькую квадратную коробочку с реактивами.
«Если изъятое вещество коричневого цвета, — значилось на внутренней поверхности крышки, — втереть в бумагу, смешать с реактивом, добавить воды…» Фиолетовый цвет, в который окрашивалась бумага в течение минуты, указывал на наличие опия.
— Бегу…
Тура велел всем написать рапорта, сдать дежурному и зарегистрировать в журнал — его старшинство грозило каждую минуту исчезнуть с приходом любого из руководителей управления.
— Быстрее, пожалуйста, быстрее…
Помощник уже вел понятых — двух случайных людей, ждавших на крыльце начальника паспортного отдела. Все двигалось в стремительном темпе.
— Приступайте…
— Откройте «дипломат», — предложил Энвер сыну Иноята-ходжи. — На какой шифр закрыто?
— Снимите наручники! Палачи! — разрывался Камалов.
— Я вам предложил открыть портфель, — тихо и грозно повторил Энвер.
На столе у дежурного задребезжал пронзительно телефон, задержанный с надеждой взглянул на аппарат.
Халматов, опережая дежурного, поднял трубку с рычага и снова положил на место.
— Продолжай, — кивнул он Энверу.
— Шифр! Какой шифр? — спросил дежурный. — Иначе я велю сломать запор…
— Девятьсот тридцать шесть! — Камалов с ненавистью смотрел на него. — Ты еще не раз пожалеешь об этом!
Халматов обратил внимание на его сузившиеся зрачки, узкое болезненное лицо.
— Придвиньтесь ближе к столу, — дежурный обратился к понятым.
Энвер набрал шифр, замок щелкнул. В «дипломате» лежало несколько свежих газет, июньский номер журнала «Хозяйство и право», сколка отпечатанных документов. Энвер разворошил бумаги. Тура показал ему на картонную прокладку дна — Энвер дернул.
— Есть! — Халматов увидел ровный ряд круглых маленьких баночек из-под вазелина.
Непрерывно звонил телефон, ошалело крутили головами понятые, кричал Камалов. В дежурке появился Муса Аминов. Пока он священнодействовал, телефон смолк, и Энвер вызвал из психоневрологического диспансера врача-нарколога:
— Я прошу срочно освидетельствовать задержанного…
— Почему никто не позвонил прокурору? — неистовствовал задержанный — время его быстро уходило. — Я юрист, ваш коллега…
Аврал продолжался минут десять, когда в коридоре раздался тяжелый топот и в дежурку ввалился подполковник Гапуров.
Халматов понял: дежурный по горотделу — хитрован, в бытность Гапурова его правая рука — и сейчас поставил Равшана в известность обо всем случившемся.
— Что здесь происходит? — зловеще-медленно спросил Чингизид, оглядывая дежурку. Не ворочая головой, как волк, поворачивался всем корпусом.
К этому времени задержанный был уже без наручников, дужку перепилили. Браслеты были у Туры в кармане. Понятые вместе с экспертом подписали протокол, Энвер заносил в протокол их паспортные данные.
— Почему не отвечаете на звонки? — Равшан кивнул одновременно Халматову и задержанному. Он был явно раздосадован.
— Аврал, товарищ подполковник! — Дежурный был горд тем, как быстро и оперативно со всем справился. Он показал Гапурову одну из вазелиновых баночек, полную коричневато-серых стерженьков. — Опиум! Смотрите, сколько его здесь! Надо давать срочное спецсообщение в Ташкент!
Равшан ничего не сказал, прошел за стол, быстро просмотрел рапорта, обвел взглядом присутствующих и подвел итог:
— Всех посторонних прошу покинуть дежурную часть.
Тура в дверях успел сказать подошедшему Какаджану:
— Поставь обо всем в известность Нарижняка. Следователя. Обязательно. Позвонишь мне домой. Набирай последнюю цифру 22 вместо 21. Номер моей соседки. Она подзовет…
Халматов вышел в вестибюль, постоял у наполненного мутноватой илистой водой прозрачного саркофага. Рыбы, несомненно, узнали его: то одна, то другая подплывали к стеклу, вперяли в Туру ничего не выражающий красноглазый взгляд. О, как много видели они здесь, подумал Тура. Но никому, никогда ничего не скажут. Даже хозяину своему — генералу. И кормильцу Халяфу. И Пака они видели, когда он в последний раз проходил вестибюль…
На улице Туру ждал приятный сюрприз — в неподвижном зное рядом со стоянкой служебных машин стояла Автомотриса. Она выглядела как нескладный долговязый акселерат, намного выросший из своей одежды в ряду аккуратных, в меру подросших чистеньких сверстников.
— Знаешь, куда мы сейчас едем? — спросил Тура.
— Да. В психдом. Пока никто не очухался… Там этот наркоман… Бахадиров. Они его знают… Он у них уже бывал…
— И еще — на несколько минут заскочим к Сувону.
— «Липтон», настоящий английский чай, — подал пиалы Сувон. — Из Венгрии нельзя вывозить чай. Они сами покупают его на валюту. А мне вот привезли…
Навсегда испуганные глаза огромного чайханщика, затерянные среди бугров лица каменного идола, страдали и плакали, даже когда он смеялся или шутил.
«Последнее, что меня связывает с генералом Эргашевым, — глядя на него, думал Тура. — Поручение, которое, несмотря ни на что, я выполню. Здесь нами поставлен капкан… Много лет Эргашев был моим учителем. Он любил меня. Я и сам не знаю, почему он поручил мне — уволенному — довести дело с Сувоном до конца. Не начальнику ОБХСС. Не Равшану. Не доверяет им? А нищего начальника не купишь!..»
— Нельзя вывозить, а вывозят, — заметил Силач.
— Рискуют! Приходите к вечеру, будет «Эрл грэй»… — негромко обещал Сувон, и огромные части его лица страшно шевелились.
— То «Эрл грэй», то «Липтон»… — удивился Силач. — Настоящий?
— Куплен в Венгрии. Я же говорил.
— Боюсь, вечером нам будет не до чая, — покачал головой Силач.
— Я вам оставлю, — даже разговаривая на привычные темы, Сувон будто делился сокровенными тайнами. — Что-нибудь случилось?
— Нет, нет. Ты что, Сувон, боишься? — спросил Тура.
— Я подумал… Я конечно… Нет… Если кто-нибудь слово скажет… Меня убьют… — у него тряслось лицо.
На Сувона мало надежды, подумал вдруг Тура. Час назад под окнами стояла машина Камалова с наркотиком, с багажником, доверху набитым бутылками фальшивого коньяка. А что из того?
— Новости есть? — спросил Тура, поднимаясь. — Надо ехать.
Сувон щелкнул языком:
— Пока ничего, — он показал глазами на стену. Ковер висел на своем обычном месте — уже не новый, истертый — немой свидетель всего происходившего в чайхане едва ли не со дня ее основания.
Из газет:
«Уверенная поступь
Об итогах выполнения Государственного плана экономического и социального развития СССР в первом полугодии 1980 года.
Трудящиеся Советского Союза, развернув социалистическое соревнование в ознаменование 110-й годовщины со дня рождения В. И. Ленина и за достойную встречуXXVIсъезда КПСС, добились новых успехов в экономическом и социальном развитии страны».
Изолятор психиатрической больницы находился в боковом флигеле — тесном помещении с палатами на одну койку. Попадая сюда, Тура каждый раз удивлялся тому, как наркологи здесь работают — источенные временем тонкие дощатые стены, хлипкие — на честном слове — замки и рядом буйные, приведенные в неистовство от одного лишь предчувствия надвигающейся мучительной абстиненции, воющие, неуправляемые наркоманы.
Доставленный Силачом больной лежал под капельницей. Иссохшее тело старика-мальчишки, пепельно-серая кожа, сквозь которую торчали обручи ребер. Задубевший, с корочкой запекшейся крови бинт развязался, и из-под давно не стриженных волос на лбу просвечивал набухший, начавший подживать струп кровяного рубца.
Наркоман лежал неслышно, почти не дыша, рот судорожно раскрыт — маленький, похожий на загнанного зверька, опустившийся, ссохшийся человек, постоянный обитатель подвалов и чердаков.
— Долго будет спать? — спросил Силач.
— Бывает по-разному, — ответил нарколог. — Будить, видимо, не стоит.
Дежурный врач провел их в маленькую ординаторскую Окна здесь были зашторены так же, как в палате. Врач зажег свет, Тура с облегчением сел. На стене висела памятка. Тура — большой ценитель наглядной агитации — стал читать памятку:
