Князья – орясина Иван Хряжский и «князь Егор», как и всегда, сидели на самых почетных местах, подле великого хана, а вот старый эмир Едигей на пиру не присутствовал, говорят, приболел.
А гости веселились, да и сам великий хан был искренне любезен и весел: шутил, произносил цветистые тосты, даже пробовал почитать стихи, правда, неудачно – на половине строфы сбился, забыл и, фыркнув, махнул рукой:
– А давайте-ка, милые гости, посмотрим да послушаем красавицу Ай-Лили!
Услыхав это имя, Горшеня вздрогнул – именно об этой танцовщице предупреждал князь. Ай-Лили хорошо знала заозерского правителя, и, будучи женщиной умной, вполне могла догадаться о подмене, так что следовало держать себя с ней настороже, улыбаться, но в гости не идти ни под каким видом, даже если будет очень сильно зазывать. Интересно… лжекнязь заинтригованно вытянул шею – что это за танцовщица такая.
Сначала зарокотали барабаны, запела зурна, затем что-то заухало – бух-бух-бух – и в унисон этому уханью снова ударили барабаны – только теперь уже без всякого рокота, отрывисто и громко отбивая какой-то дикий и чрезвычайно навязчивый ритм, от которого у большинства присутствующих заложило уши.
Правда, все тут же заулыбались, увидев высыпавших на террасу юных полуголых танцовщиц, извивавшихся в странном, ни на что не похожем танце, необычайно ритмичном и чувственном, а по мнению Горшени – срамном. Барабаны словно пульсировали – бумм-бумм-бумм – и этот ритм отдавался уже не в ушах, а где-то глубоко в груди, в сердце.
– Вай, вай! Ай-Лили!
Вот наконец на террасе появилась и певица – худенькая, большеглазая, озорная, одетая тоже срамно – в длинные, с разрезами, шальвары и ярко-зеленый, усыпанный жемчугом лиф, оставлявший открытым стройный живот. Темные волосы, жгучие темные глаза… Ах! Горшеня аж слюной подавился, настолько ему понравилась эта юная и, несомненно, порочная дева!
Звонкий, уносящийся высоко под крышу, голос:
– Белая, белая верблюдица!
Громкий ухающий ритм: бумм! бумм! бумм!
Полуобнаженные… – нет, уже почти полностью нагие! – танцовщицы. Князю-орясине Хряжскому они, впрочем, не очень понравились:
– Тошшые!
А вот Горшеня… Он все не мог поверить: вот эта тоненькая полуголая девочка и есть знаменитая Ай-Лили, о которой предупреждал князь Егор? Князь был с ней близок, очень близок… так, может, и он, Горшеня, тоже?..
Парень не думал уже ни о чем – не мог оторваться от изысканных телодвижений юной танцовщицы и певицы.
– Вот это дева! – шептали сами собой влажные от выпитого вина губы. – Вот это дева…
И не было рядом верного ватажника Никиты – людям подобного звания нечего делать за ханским столом, – и некому было оградить, предостеречь… Да не очень-то и хотелось предостерегаться! Горшене хотелось другого, сладостное томление охватило все его тело и жгло грудь. Да еще этот поистине колдовской ритм:
Бумм! Бумм! Бумм!
И нагие, извивающиеся в диковинном танце девушки. Было отчего сойти с ума, тем более, Ай-Лили пела долго и страстно и все посматривала на фальшивого князя своими сияющими, как южная ночь, глазами, словно звала – приди ко мне, приди!
Закончив выступление, пробежалась вдоль всех гостей, каждому улыбнулась, а с ханом и выпила бокал вина, после чего, поклонившись, простилась… И, уходя, задержалась подле Горшени, наклонилась, шепнула:
– Мои носилки ждут тебя у ворот, князь. Не обижай меня – приходи.
Приходи!
Двойник закусил губу, сдерживая обуявшую его радость. Позвала! Позвала! «Приходи» – это же ее слова и никого другого. Никого другого танцовщица не звала, а вот его…
Именно так сейчас и мыслил Горшеня, потерявший рассудок от охватившей все его существо страсти! Он еще никогда… с такими вот грешницами. И от этого становилось еще сладостнее, и так хотелось попробовать… словно сорвать запретный плод!
Все уже потихоньку расходились, а кое-кто и спал здесь же, прямо на кошме. Сославшись на завтрашние дела, покинул пир и великий хан, на прощание пожелав гостям пировать до утра… «или сколько хотите».
Никита Купи Веник, в сопровождении всех прочих слуг, терпеливо ожидал князей во дворе. Прождет и до утра, как в прошлый раз, а тем временем…
Горшеня покосился на храпящего Хряжского – ну, этот до утра точно не встанет, а если и встанет, так только для того, чтобы выпить и тут же упасть.
Поднявшись, княжий двойник подозвал одного из ханских слуг, неслышными тенями убиравших посуду:
– Эй, как там тебя… Мне надо во двор.
– Большая честь проводить тебя, славный господин! – бросив посуду, слуга изогнулся в поклоне.
Лжекнязь покачал головой:
– Нет, ты не понял. Мне не надо, чтоб меня там видели… пьяным. Нет ли потайного хода? И… там, у ворот, меня ждут носилки… Я сяду в них за воротами.
– Не извольте беспокоиться, я все устрою, мой господин.
Ушлый слуга великого хана провел захмелевшего князя потайным ходом, ведущим далеко за ворота. Поклонившись, попросил чуть обождать и бегом бросился за носилками.
Ах, что это были за носилки! Просторные, с мягким матрасом, под красным бархатным балдахином. И влекли их не люди, нет – лошади. Один из слуг, погонщик, сидел верхом, остальные побежали рядом.
Южная ночь, темная и чувственная, окутывала все вокруг своим жарким покрывалом. Горшеня едва дождался конца пути, выскочил сразу, как только слуга с поклоном сообщил о прибытии, и, не видя ничего вокруг, поднялся по широкой лестнице…
Вожделенная красавица Ай-Лили ждала его в опочивальне, лежа на широком ложе в одних лишь шальварах. Упругая грудь танцовщицы призывно вздымалась и черные колдовские очи сверкали недюжинной страстью.
– Ах, князь, князь! – обнимая вошедшего за плечи, зашептала девушка. – Как же долго я тебя ждала! Дай… я сама тебя раздену…
Не чувствуя себя от всего этого, Горшеня ощутил на своих губах горячий вкус поцелуя, ухватил красавице грудь…
– Ах, милый князь, – томно изогнулась та.
Потом вдруг выпрямилась, прижалась, посмотрела прямо в глаза… и отпрянула:
– Кто ты?
Горшеня не сразу и понял, что его разгадали – как и предупреждал настоящий князь. Даже пытался продолжить ухаживания – стянуть с девчонки шальвары… да та проворно ударила его кулаком в глаз и, выхватив из-под подушки кинжал, приставила к горлу:
– Ну, отвечай!
– Я… я… князь Егор послал меня.
– Вот как, послал? В мою постель?
– Н-нет… просто в Сарай. К хану.
Танцовщица задумалась, убрала клинок, и Горшеня вздохнул чуть более свободно.
– Так ты – посланец князя Егора? – Ай-Лили накинула на голые плечи шелковый зеленый халат.
– Где он? Как он?
– Князь где-то в Кафе, – не сводя с красавицы глаз, сказал двойник. – Туда собирался, войско услал и меня вместо себя поставил.
Сказав так, Горшеня вдруг устыдился – да как же так получилось, что он выложил все первой попавшейся девке, пусть даже красивой и чувственной? От стыда парень залился краской и вдруг подумал, что коль уж так вышло, так лучше всего будет эту коварную танцовщицу просто убить! А никакого другого выхода, похоже, не оставалось, князь ведь предупреждал – ни одна живая душа не должна прознать. Живая… не мертвая.
– Нет! – звонко расхохоталась дева. – Если ты задумал меня убить, так я против. Не получится у тебя – в доме полно слуг. Да и ни к чему это.
– Почему – ни к чему? – довольно глупо вопросил бедолага.
Ай-Лили сверкнула глазами:
– Потому что я – друг твоему князю. И друг верный. Зачем мне его предавать?
И пусть ночная встреча с танцовщицей закончилась вовсе не так, как надеялся Горшеня, он все же остался доволен – не убили и поговорили неплохо: Ай-Лили поклялась на Коране молчать. Ну, хоть так!
Потянувшись, сидя на крыльце, на широкой лавке, двойник вдруг улыбнулся – а все ж он танцовщицу это потрогал, поласкал… пусть и немного, но… Ох, какие у нее глаза! Глазищи! Точно – колдовские, как у волшбиц. Нет уж, от таких девок надобно держаться подальше – целей будешь, да и мало ли иных, более доступных, дев? Здесь, в Орде – немало, про таких орясина князь Хряжский очень хорошо знал.
Он-то и заявился сейчас, ближе к обеду, с пьяных глаз хмыкнул:
– Ну, что, князь Егор, вечером нас опять Темюр-хан в гости звал.
– Я не поеду, – хмуро сказал Горшеня. – Нет мочи больше так пить. Скажусь больным.
– Не-е! – орясина-князь шутливо погрозил пальцем. – Хан вчера сказал – беседа нынче пойдет серьезная, пить не будем. Ну, если так – чуть-чуть.
Разговор в ханском дворце, куда князья прибыли уже пополудни, и в самом деле ничуть не напоминал вчерашнюю оргию, да и шел без лишних ушей. Потягивая какое-то питье из золотого кубка, Темюр-хан начал издалека, почему-то вспомнив поход Едигея на русские земли. Мол, много чего там старый эмир разорил, много зла причинил и князьям, и вообще русским людям, за что сейчас он, Темюр-хан, и извиняется, вместо Едигея, который, если уж сказать правду, изрядно своей глупой жестокостью всем в Орде надоел.
