class="v">Почти советским Беранже.
Ты, правда, «б»,
ты, правда, «ж».
Но все же ты – не Беранже.
Демьян не успокоился, пока не напечатал в «Правде»:
Законный брак – мещанство? Вот так на!
А не мещанство – брак равнять с панелью?
Нет! Своего рабочего окна
Я не украшу… Розенелью!
Розенель – еще одно название герани, символа мещанства. Луначарский был против «одемьянивания нашей поэзии», назвав это обеднением, за что и нажил себе такого грозного врага в виде поэта Ефима Придворова.
Анатолий Васильевич – один из самых образованных советских наркомов, что подтверждает его учеба в Цюрихском университете. Широк и диапазон применения его творческих способностей: драматург, поэт, переводчик, критик, журналист. Фамилия у него редкая, потому псевдоним брать не пришлось. Полтавский уроженец (пятью годами младше Ленина), он был внебрачным сыном действительного статского советника Александра Антонова и Александры Ростовцевой, дочери директора Черниговских училищ. Фамилию и дворянство он унаследовал от отчима – Василия Луначарского, который тоже был рожден вне брака. Его отец – польский помещик Чарнолуский. Вот и получилась такая анаграмма: Чарнолуский стал Луначарским. Удивительно!
Луначарский был прирожденным оратором и мог заговорить кого угодно, не только молоденьких актрис, но и царских академиков, повернувшихся к нему спиной в знак протеста. Андрей Белый писал: «Всюду – Луначарский, который говорит много, красиво, с успехом на какие угодно темы…» Иногда напропалую ораторствуя часами, он никак не мог затем припомнить, о чем конкретно говорил (не могли вспомнить и те, перед кем он выступал), не зря Владимир Ленин дал ему прозвище «Миноносец „Легкомысленный“», Георгий Плеханов обозвал «говоруном», а Михаил Пришвин назвал «Хлестаковым».
И.И. Бродский. А.В. Луначарский. 1920 г
Тем не менее «Миноносец» сыграл большую роль в привлечении интеллигенции на сторону большевиков, получив высокую оценку из уст Льва Троцкого: «Луначарский был незаменим в сношениях со старыми университетскими и вообще педагогическими кругами, которые убежденно ждали от „невежественных узурпаторов“ полной ликвидации наук и искусств. Луначарский с увлечением и без труда показал этому замкнутому миру, что большевики не только уважают культуру, но и не чужды знакомства с ней. Не одному жрецу кафедры пришлось в те дни, широко разинув рот, глядеть на этого вандала, который читал на полдюжине новых языков и на двух древних и мимоходом, неожиданно обнаруживал столь разностороннюю эрудицию, что ее без труда хватило бы на добрый десяток профессоров». Его дар убеждения действовал безотказно: даже символист и декадент Валерий Брюсов вступил в партию большевиков и принялся работать на них, возглавляя с 1918 года Книжную палату и библиотечный отдел при Наркомпросе, за что получил грамоту от Ленина в 1923 году.
Именно к нему шли за помощью представители творческой интеллигенции, оказавшиеся без куска хлеба, и встречали искреннее понимание. В 1918 году деятели культуры выступили инициаторами создания учреждения, способного дать приют и пропитание наиболее нуждающимся коллегам. Среди поддержавших эту идею были Андрей Белый, Марина Цветаева, Константин Юон, Вячеслав Иванов, Сергей Коненков, Борис Пастернак, Юргис Балтрушайтис, Борис Пильняк, Маргарита Сабашникова, Александр Серафимович, Владислав Ходасевич, Георгий Чулков и Вадим Шершеневич. Они обратились в Народный комиссариат просвещения к Луначарскому с предложением, откликнувшемуся горячим сочувствием и деятельным участием. Разговор интеллигенции с Луначарским состоялся в конце 1918 года в Кремле. Когда гости зашли к наркому, к своему удивлению, встретили там пьяного писателя Ивана Рукавишникова, очень похожего на Луначарского своей козлиной бородкой. Сначала говорил Луначарский – в том духе, что он проблемы интеллигенции знает, что рабоче-крестьянская власть разрешает творить, сочинять, но не против себя, а если что – то «лес рубят, щепки летят», как он выразился. Вскоре стало известно об организации Дворца искусств и что Анатолий Васильевич не нашел ничего лучше, чем дать приют голодным писателям и художникам под крышей усадьбы Соллогуба на Поварской (ныне дом № 52/55).
Устав Дворца искусств был принят на учредительном собрании 30 декабря 1918 года и утвержден Наркомпросом 12 января 1919 года: изначально это было отнюдь не самоуправляемое учреждение. Предполагалось, что Московский дворец стоит во главе целой федерации, или Федерального союза Дворцов и Домов искусств РСФСР, имеющей филиалы по всей России: в Петрограде, Нижнем Новгороде, Костроме и других городах. Дворцы учреждались с целью «развития и процветания научного и художественного творчества» и «объединения деятелей искусства на почве взаимных интересов для улучшения труда и быта», а также проведения «митингов, концертов, лекций, музыкальных вечеров» с «приисканием соответствующих гастролеров». Дворец искусств имел четыре отдела: литературный, художественный, музыкальный и историко-археологический – и дал приют представителям всех творческих профессий: писателям, переводчикам, художникам, скульпторам, архитекторам и многим другим. Кто-то жил здесь постоянно, другие навещали друзей, третьи приходили отогреться и поработать в тепле, четвертые обедали в столовой.
Благодаря Луначарскому члены Дворца искусств получали пайки, которых в те годы было большое разнообразие: красноармейский, балтфлотовский, фронтовой, совнаркомовский, транспортный и так далее общим числом до тридцати. Пайки во Дворце искусств выдавались ежемесячно, причем очень хорошие – академические, полагавшиеся ученым Академии наук. В их составе были:
35 фунтов муки (пшеничной и ржаной) – 14,35 кг;
12 фунтов крупы (разных круп) – 5 кг;
6 фунтов гороха – 2,5 кг;
15 фунтов мяса – 6,15 кг;
5 фунтов рыбы – 2 кг;
4 фунта жиров – 1,64 кг;
2,5 фунта сахара – 1,25 кг;
0,5 фунта кофе – 205 г;
2 фунта соли – 820 г;
1 фунт мыла – 450 г;
0,75 фунта табака – 337,5 г;
5 коробков спичек.
С 1921 года пайки выдавали еще и членам семьи писателей и художников. Усиленный академический паек получал и мальчик Дима Шостакович по ходатайству композитора Александра Глазунова, директора Петроградской консерватории. Всего же к 1922 году число академических пайков в стране превысило 15 тысяч, из которых немалая часть досталась представителям советской богемы, к чему приложил руку Анатолий Луначарский. Нарком не раз хлопотал перед Лениным об увеличении числа пайков, например в письме от 13 июля 1920 года: «С пайками для писателей и художников вообще вышла порядочная чепуха. Воспользовавшись моим отъездом, нам дали их раз в 10 меньше, чем обещали. При таких условиях за бортом оказалось, по самому малому счету, говоря о Москве, человек 200, безусловно заслуживающих пайка в такой же мере, как те 175, которых я имел возможность удовлетворить.
Нарком по просвещению А. Луначарский. Секретарь А. Флаксерман».
Распределением пайков руководил Артемий Халатов, которому 13 июля 1920 года Луначарский писал: «В ближайшие дни я собираюсь заехать к Вам для переговоров
