Но является ли «футбольная революция» той революцией, которая нужна Соединенным Штатам? Не так давно светский национализм представлялся главным врагом на Ближнем и Среднем Востоке. Диктаторы вроде Гамаля Абдель Насера, Муаммара Каддафи и Хафеза Асада спонсировали терроризм и вели войну с Израилем. Правда, в 1980-х годах для этих арабских националистов наступили тяжелые времена. Они потеряли своего главного союзника в лице Советского Союза; первая война в Заливе показала, с какой легкостью американцы способны сокрушать даже самых могущественных из них. Более того, со времен Насера эти светские диктаторы конкурировали с исламистскими движениями, финансируемыми Саудовской Аравией. В настоящее время «Хамас», «Хезболла», «Аль-Каеда» и радикальные ваххабитские проповедники одерживают верх в борьбе за умы и сердца мусульман.
Разумеется, старые диктаторы доставляли немало хлопот, но в США всегда знали, как иметь с ними дело. Их можно было стравливать друг с другом, и тогда они становились сравнительно безобидными. Исламисты представляли собой новую, куда более сложную проблему. Каким образом можно было бы ее устранить? Один из способов заключался в более интенсивной глобализации региона. Но до сих пор это не сработало. Например, в Пакистане распространение фильмов Болливуда[21] лишь усугубило проблему. Демонстрируя западный образ жизни, они подчеркивали нищету и убожество существования в исламском мире. Другой вариант решения проблемы исламизма — неоконсервативный — предполагает, что США должны оказывать агрессивное давление на страны Ближнего и Среднего Востока, подталкивая их в сторону демократии. Но тот факт, что единственная сила, всерьез приверженная идее демократизации, — это ненавистные США, дискредитирует саму идею. «Футбольная революция» свидетельствует о том, что лучшим средством против исламизма может быть не поиск нового, а возврат к старому — светскому национализму.
В самом деле, «футбольная революция» предвещает многообещающий сценарий. Люди не будут терпеть теократию вечно, особенно если они помнят эпоху, предшествующую правлению клерикалов, когда было гораздо больше свободы. Восстав, они могут обратиться за помощью к американцам, но будут действовать от имени своего народа. Мы наверняка не всегда и не во всем будем соглашаться с новыми националистами — и они наверняка будут предъявлять претензии США, — но это единственная реальная альтернатива правлению исламистов.
IIIИсторию современного Ирана можно рассказать как историю иранского футбола. Она начинается после Первой мировой войны с восшествия на престол шаха Резы Великого, Царя Царей, Тени Всевышнего, Наместника Бога и Средоточия Вселенной, основателя династии Пехлеви. Реза Хан, ставший шахом в сорок семь лет, появился на свет отнюдь не во дворце. Этот полуграмотный солдат из провинции приобрел известность, возглавляя отряд обученных русскими казаков. В глазах англичан, активно эксплуатировавших нефтяные запасы Ирана и фактически управлявших страной, Реза был идеальным номинальным правителем, поскольку он не имел политических амбиций и привык исполнять приказы. В 1921 году представитель британской короны в Тегеране генерал сэр Эдмунд Айронсайд предложил ему захватить власть. Старое правительство стало, по мнению Айронсайда, слишком ненадежным и все больше склонялось к национализму. С благословения англичан Реза совершил государственный переворот. Спустя четыре года он отправил свергнутого монарха в Европу и принял его длинный титул. Для деревенского парня это был головокружительный взлет. Но, как вскоре удостоверились англичане, он оказался вовсе не тем сговорчивым простаком, за которого они его принимали. Реза-шах стремился создать новое общество, по образцу прусского, чтобы Иран мог конкурировать с Европой. Подобно своему кумиру, великому турецкому реформатору Кемалю Ататюрку, он прокладывал шоссейные и железные дороги, упразднял старые традиции, ограничил роль мулл в общественной жизни, запретил паранджу и предписал мужчинам носить европейскую одежду. Реза-шах хотел сформировать новую иранскую нацию, представители которой осознавали бы ценность гигиены, конкуренции и сотрудничества.
Он стал страстным поборником физкультуры и, в подражание немецкой системе обучения, ввел гимнастику в школьную программу. Его любимым видом спорта был футбол. Реза-шах приказал военным устраивать матчи даже в провинции, где до этого никогда не видели европейской обуви. «К середине 1920-х годов, — пишет историк Хушан Шехаби, — футбол стал символом модернизации, и его начали пропагандировать на высшем государственном уровне».
Как Реза-шах своим возвышением, так и иранский футбол своим развитием был обязан англичанам. Представители элиты страны учились играть в миссионерских школах, учрежденных иностранцами. А простые иранцы учились играть, наблюдая за игрой служащих Англо-Персидской нефтяной компании. Идея модернизации в целом и развития футбола в частности явилась шоком для исламского общества. Хотя Реза-шах держал клерикалов в узде, они оказывали ему скрытое сопротивление. В деревнях муллы призывали забрасывать футболистов камнями.
Иранцы, как и англичане, играли в трусах, а это противоречило законам шариата, предписывающим мужчине прикрывать ноги до колен.
Но старые традиции не могли устоять перед натиском реформаторов, опиравшихся на мощь государства. Власти отбирали у мечетей земли и устраивали на них футбольные поля. Со временем энтузиазм в отношении футбола на государственном уровне только возрастал. Если Реза-шах приобщал Иран к этой игре главным образом из политических соображений, то его сын был ее страстным поклонником. Кронпринц Мохаммад Реза Пехлеви играл в футбол в Rosey School в Швейцарии. Вернувшись домой в 1936 году, он стал нападающим в команде офицерской школы, в которой учился. Когда в 1941 году англичане вынудили Резу-шаха, имевшего глупость спеться с нацистами, отречься в пользу сына, на престол взошел самый большой фанатик футбола в мире.
Хотя и европейский, и азиатский театры военных действий находились вдалеке от Ирана, процесс модернизации страны сильно затормозился из-за Второй мировой войны. Экономика страны пришла в упадок, она по-прежнему находилась под иностранным влиянием — сохранявшимся английским и усиливавшимся американским. В 1953 году в результате организованного ЦРУ государственного переворота был свергнут избранный демократическим путем премьер-министр Мохаммад Моссадык. В городах все громче заявляли о себе интеллигенты-социалисты и клерикалы-традиционалисты. В начале 1950-х годов иранский футбол, как и вся страна, оказался в плачевном состоянии. Несмотря на тяжелый груз важных государственных дел, молодой шах, как истинный поклонник футбола, все силы бросил на создание великой национальной команды, вкладывая в нее большие средства.
Во второе десятилетие правления Резы Пехлеви его труды начали приносить плоды. В соответствии с программой быстрого экономического роста и модернизации в города, где строились новые промышленные предприятия, хлынули миллионы переселенцев из провинции. У них, привыкших чуть ли не круглосуточно и без выходных работать в поле, появилось свободное время и футбол. Те, кто не мог достать билет на стадион, смотрели матчи по телевизору — в конце 1960-х годов телевидение получило широкое распространение. Но популярность спорта в Иране в значительной мере зиждется на одном-единственном матче против Израиля накануне Шестидневной войны 1967 года. В отличие от других мусульманских стран у Ирана были хорошие отношения с еврейским государством, сохранившиеся несмотря на катаклизмы конца 1960-х годов. (Израиль часто добивался дипломатических успехов, заключая союзы с неарабскими государствами на периферии мусульманского мира.) Поэтому Иран не присоединился к другим мусульманским странам, отказавшимся выпускать своих спортсменов на одно поле с израильтянами.
Тот самый памятный матч был четвертьфинальной встречей Кубка Азии. Хотя шах поддерживал отношения с Израилем, далеко не все подданные разделяли его симпатии. Во время того же самого чемпионата, когда Израиль встречался с Гонконгом, иранцы забросали еврейских болельщиков пустыми бутылками. Хушан Шехаби пишет, что встреча с Израилем проходила в ужасной атмосфере. Болельщики выпускали воздушные шары, покрытые изображениями свастики. Они скандировали: «Второй мяч в сетке ворот, Моше Даян задницу рвет».
Чем руководствовался шах, согласившись на проведение этого матча? Многие иранцы считают, что он тем самым хотел приглушить антиизраильские настроения. Другие утверждают, будто израильтяне специально проиграли матч со счетом 1:2, чтобы сделать подарок своему другу шаху. Каковы бы ни были мотивы шаха, победа Ирана приобрела легендарное значение. Ей посвящали песни. Игроки стали национальными героями, чьи проходы и передачи воспроизводились мальчишками в тысячах дворовых матчей.
