Афоризмы же отражают озарения отдельного человека и часто переворачивают с ног на голову или подрывают расхожие представления. Они поражают, приковывают внимание и заставляют думать. В последующих главах мы поговорим об их смысле, а пока я просто приведу к уже упомянутым еще несколько примеров:
Предоставь мертвым хоронить своих мертвых (Мф 8:22; Лк 9:60).
Светильник тела есть глаз (Мф 6:22; Лк 11:34).
Что ты смотришь на соринку в глазу брата твоего, а бревна в твоем глазу не замечаешь? (Мф 7:3; Лк 6:41).
Разве может слепой вести слепого? Не оба ли упадут в яму? (Лк 6:39; Мф 15:14).
Нет дерева доброго, которое производило бы плохой плод, нет и дерева плохого, которое производило бы добрый плод. Ибо всякое дерево познается по его плоду. Ведь с терния не собирают смокв, и с колючего кустарника винограда не снимают (Лк 6:43–44; Мф 7:16–18).
Вожди слепые, оцеживающие комара и проглатывающие верблюда! (Мф 23:24).
И отцом своим не называйте никого на земле, ибо один у вас Отец — Небесный (Мф 23:9).
Вы соль земли. Если же соль станет пресной, чем сделать ее соленой? (Мф 5:13; Лк 14:34).
И когда зажигают светильник, не ставят его под сосуд, но на подсвечник, и светит всем в доме (Мф 5:15; Лк 11:33).
Как и в случае с притчами, следует предположить, что все или большинство таких речений Иисус повторял много раз. Бродячий учитель не станет использовать удачные афоризмы только однажды. А потому литературный контекст евангелия, — не единственный, где притчи и афоризмы использовались и получали свое толкование.
Кроме того, не стоит думать, что Иисус в одной речи сразу употреблял много афоризмов, скорее — несколько или один. Полезно прочесть высказывания, собранные в Проповеди на ровном месте у Луки (6:20–49) или в Нагорной проповеди у Матфея (5:1–7:27) и спросить себя: можно ли представить, что Иисус все это произнес подряд, в одной проповеди? Хотя некоторые из афоризмов связаны друг с другом и могут органично войти в одну проповедь, в целом невозможно себе представить, чтобы все выражения, приведенные Лукой или Матфеем, прозвучали сразу. Это слишком обременительно для аудитории. Ни один опытный учитель не стал бы этого делать. Так что ни Нагорной проповеди, ни Проповеди на ровном месте Иисус не произносил, хотя большинство собранных там речений основаны на подлинных словах Иисуса. Скорее, эти проповеди представляют собой собрания отдельных изречений, которые он повторял многократно в различных ситуациях.
Как Иисус использовал эти афоризмы? Произносил их без пояснений, чтобы потом слушатель мог их обдумать? Такое можно себе представить, но более вероятно, что он раскрывал свою мысль. Эти речения могли вводить в вопрос, о котором потом начинался разговор. Подобным образом мы используем слово «суть дела». Мы все понимаем, что означает запомнить «суть» какой-то истории или шутки. Краткие речения Иисуса в евангелиях — это «суть», сжатое изложение того, о чем он много раз говорил в развернутой форме.
Во многом афоризмы Иисуса выполняют те же функции, что и притчи. Эти краткие речения вынуждают задуматься и пересмотреть общепринятые представления, они предлагают иной взгляд на вещи. В двух следующих главах мы поговорим об их содержании — о том, какой взгляд на Бога и на жизнь они передавали слушателям.
Еда: совместные трапезы
В центре христианского богослужения много веков находится трапеза, которую христиане называют Евхаристией, Трапезой Господней или Святым причастием.[102] Таинство пресуществления и вкушения хлеба и вина, за которым стоит смерть и воскресение Иисуса, несомненно порождено послепасхальным развитием традиции. Однако оно связано с совместными трапезами, которые Иисус совершал до Пасхи. Еда вместе — не ритуальные трапезы, но просто принятие пищи в компании — была одной из важнейших особенностей его миссии. Во многих текстах евангелий речь идет о еде: иногда это события, происходящие во время принятия пищи, или поучения за общим столом, или — споры по поводу еды.[103]
Прежде всего, стоит обратить внимание на то, что у синоптиков трапезы связаны с исцелениями и учением. На связь трапезы и исцеления указывают самые ранние слои традиции, и ее подтверждают независимые источники.[104] Давайте воспользуемся историческим воображением и попытаемся понять, какова эта связь и как она воспринималась рядовым современником Иисуса. Хотя тут мы опираемся на догадки, это нам поможет. Как же были связаны между собой в миссии Иисуса трапезы и исцеления?
Представим себе, что Иисус пришел в некое селение и кого-то исцелил. Что должны были сделать изумленные и благодарные люди? Скорее всего, пригласить Иисуса (и его спутников) на трапезу. В Древнем мире это было типичным жестом благодарности и гостеприимства. И вероятно, на такую трапезу собирались не только все родственники исцеленного, но и другие жители деревни — исцеление было великим событием. Можно представить себе и несколько иной сценарий: поскольку Иисус пользовался репутацией целителя, когда он приходил в какое-то селение, многие были рады его увидеть и послушать, а это было проще всего сделать, пригласив на трапезу. Таким образом, даже если он здесь никого не исцелял, он садился за стол с местными людьми.
Это позволяет понять связь трапезы с поучением. Во время (а может быть, до или после) таких трапез люди слушали Иисуса. Слава целителя собирала вокруг него аудиторию. Конечно, он учил не только за трапезой, но часто это было именно так.
Совместная трапеза — иногда это называют «сотрапезничеством», или «застольным братством», — имела и еще одно значение в мире, где жил Иисус. Она не только напоминала об исцелениях и открывала возможность учить. И не только давала возможность принять пищу, хотя и это важно. Всем понятно, что еда составляет материальную основу жизни, и важно помнить, что реальная совместная трапеза с реальной едой занимала важнейшее место в миссии Иисуса. В молитву Отче наш входит прошение о насущном хлебе, и это указывает на то, что в представлениях Иисуса о царстве Божьем еда, поддержание материального существования, занимала важнейшее место. Но ее значение этим не ограничивается.
Совместная трапеза имела символический смысл. Это можно объяснить двумя причинами. Во-первых, во всем древнем Средиземноморье, и в частности в Палестине, разделить с кем-то трапезу означало принять человека в свой круг, и наоборот — отказаться есть вместе с кем-либо было равносильно социальному отвержению. Трапезы отражали социальные границы групп. Вот что об этом говорится в одном исследовании последних лет:
Для культур Средиземноморья I века нашей эры застольное братство имело невероятно важное значение. Смысл трапезы там отнюдь не сводился к насыщению участников. Культурная антропология сделала ценный вклад в экзегетику, показав, что трапеза прямо отражает социальные взаимоотношения участников. По словам основоположницы этого нового направления исследований Мэри Дуглас, «трапеза указывает на место в социальной иерархии, на место внутри группы или вне ее, на социальные границы и пересечение этих границ».[105]
Совместная трапеза была «символом дружбы, близости и социального единства». Если в трапезе участвовали люди не из родственников, это обязательно отражало социальные границы и стратификацию общества.[106] Члены элиты ели с другими членами элиты (и это в целом сохранилось в современном западном обществе). Можно думать, что у представителей крестьянского класса правила относительно трапез были не столь жесткими. Но и тут некоторых людей исключали из группы своих. Кроме того, посадить за свой стол незнакомого человека было значимым поступком.
Для иудеев трапеза имела еще один смысл. По меньшей мере две группы иудеев того времени, фарисеи и ессеи, видели в совместных трапезах символическое выражение такого Израиля, каким его хочет видеть Бог. В этих группах было «закрытое застольное братство», что основывалось на толковании Божьего повеления из Книги Левит «Святы будьте, ибо свят Я Господь, Бог ваш» (19:2). Они понимали святость как чистоту. Сесть за стол с ессеями мог только человек, прошедший период «послушничества» и совершивший ритуальное очищение. Фарисеи ели только с теми, кто соблюдал правила ритуальной чистоты, которые были обязательны для священников, готовящихся участвовать в храмовом богослужении. Высокие стандарты чистоты создавали жесткие социальные границы вокруг застольного братства фарисеев.[107] Для обеих групп чин трапезы выражал представление о том, как будет выглядеть Израиль, если станет хранить верность Богу.
