— Тогда о чем ты говоришь? — Удивление в голосе Тома постепенно уступало место озабоченности. Если Бессон шутит, то он никак не мог уловить, в чем соль.
— Взгляни… — Эксперт нервно бросился к перевернутой коробке, на которой были разложены другие фотографии. — Я просветил ее рентгеновскими лучами.
Том рассматривал снимки, которые Бессон нетерпеливо сунул ему. Богатые, чувственные краски превратились в монохромные оттенки серого и черного, глаза стали пустыми и мертвыми. Том озадаченно смотрел на снимки. Если здесь что-то и крылось — он не понимал.
— Это должно мне что-нибудь сказать?
— Ничего! — торжествующе воскликнул Бессон. — Рентген ничего тебе не говорит. В этом-то все дело. В картине нет ничего, кроме самой картины.
— А должно быть что-то еще?
— Да Винчи постоянно экспериментировал. Он бы сделал первоначальный набросок, перемещал бы элементы с места на место, добавлял бы сегодня одну деталь только для того, чтобы убрать ее завтра. Просвечивание других его работ рентгеновскими лучами показывает множество слоев. У этой картины их нет.
— И что это доказывает? — возразил Том. — Возможно, ему не нужны были наброски.
— Тогда это была бы единственная подобная работа, — хмыкнул Бессон. — К тому же есть еще проблема. Пигмент.
— Пигмент? — У Тома кружилась голова.
— Я провел РСФ-тест… — Бессон еле сдерживался, слова рвались с его губ, — и обнаружил следы берлинской лазури.
— Это плохо?
— Очень плохо, — кивнул Бессон. — Берлинскую лазурь изобрели только в 1725 году.
— Через двести лет после смерти да Винчи…
— Именно! — Лицо Бессона отражало одновременно восторг от собственного открытия и ужас перед возможными последствиями.
— Так что ты хочешь сказать? Это подделка?
— Зависит от того, что ты считаешь подделкой. Это именно та картина, которая находилась в Лувре последние двести лет. «Мона Лиза», которую мы все знаем и почитаем… — Он помолчал. — Но ее автор не Леонардо да Винчи.
Часть III
Я увожу к отверженным селеньям,
Я увожу сквозь вековечный стон,
Я увожу к погибшим поколеньям…
Входящие, оставьте упованья.[27]
Данте. Божественная комедия (Третья песнь Ада)
Глава пятьдесят первая
Отель «Клиши». Семнадцатый квартал, Париж, 23 апреля, 07:32
Ли Льюис, прижав плечом телефонную трубку, позвонил в службу обслуживания номеров. Он ждал минуту, вторую, осторожно разминая поврежденную челюсть, затем со злостью ударил по рычагу и набрал номер портье.
До этого репортер побывал за пределами Штатов всего один раз. Ну два, включая медовый месяц на Ниагарском водопаде, но это не считается. Канада не считается.
Он отлично помнил ту поездку. Лондон, осень 1977 года. Двухнедельный отпуск вместе со своей девушкой. Она была помешана на «Секс пистолз» и всем британском. Когда группа распалась после концерта, данного в Сан-Франциско в 1978 году, она со слезами на глазах сказала, что в ту ночь умер рок-н-ролл. Он был рад распаду группы. Вскоре после того как Сид убил Нэнси роковой ночью в отеле «Челси», отношения Льюиса с той девушкой постепенно сошли на нет.
И та поездка ему не понравилась. Конечно, Биг-Бен и Букингемский дворец были роскошны. Они катались в ярко-красном двухэтажном автобусе, фотографировались с настоящим бобби и видели панков, слоняющихся вдоль Кинг-роуд. Но все время шел дождь; отель, где они ночевали, был маленьким и грязным, а еда — именно этого он не мог ни простить, ни забыть — просто дерьмовой.
Париж оказался не лучше. Брауни вчера устроила ему бурный вечерок, и все, чем он мог похвастаться на данный момент, были синяки на лице, пара нечетких фотографий и похмелье.
Гостиница находилась в самом центре квартала красных фонарей. В маленькой душной комнате было всего одно окно, выходящее в грязный переулок, который местные проститутки использовали в качестве места для секса, а бродяги — как туалет. Разумеется, кондиционера не было, и Льюис стоял перед немыслимым выбором: либо терпеть вонь и стоны с улицы, либо потеть всю не по сезону жаркую ночь. Счета оплачивала редакция, но этот факт был слабым утешением. Ничто не могло оправдать то, что горячая вода заканчивалась в восемь часов утра, или то, что еду переставали подавать после девяти часов вечера. Ничто не могло оправдать то, что никто не брал трубку, когда он всего лишь хотел заказать чертову чашку кофе.
Льюис швырнул телефонную трубку на место и натянул джинсы и рубашку с надписью «Джорджтаун», которую несколько лет назад забыл у него сын кузины. Схватив ключи, он вышел в коридор так быстро, как позволяла его больная нога, и спустился вниз по лестнице, покрытой грубым ковром с комочками грязи.
— Чем вы здесь только занимаетесь, клоуны?! — разъяренно начал он, заворачивая за угол к стойке портье. — Я уже… — Он замолк. Никого не было. В маленькой захламленной комнатке, располагавшейся за конторкой, никого не было. На коммутаторе мигало около шести вызовов. Куда, черт возьми, все подевались?
Нахмурившись, репортер вернулся к подножию лестницы и остановился. Дверь в конце коридора была приоткрыта, изнутри доносились голоса людей и звук работающего телевизора.
Льюис открыл дверь и увидел, судя по изношенным шкафчикам и переполненным пепельницам, комнату для персонала. Под потолком висел маленький телевизор, а на экран, разинув рты, уставились портье, коридорный, повар и официант. Также там находились — судя по их нарядам — две девицы, работавшие на прилегающей улице.
Любопытство пересилило негодование, и Льюис шагнул в комнату. На экране показывали репортера, стоявшего перед стеклянной пирамидой у входа в Лувр.
— Что случилось? — спросил он в воздух. Те несколько фраз, которые он приготовил для того, чтобы попросить постирать его рубашки, были бесполезны.
Портье взглянул на него с легким удивлением и беспомощно пожал плечами, дав понять, что английский тоже не сильно поможет.
— «Джоконда», «Мона Лиза», — не оборачиваясь произнесла одна из проституток с легким акцентом. — Ее украли.
Стоявшая рядом с ней девушка кивнула, и Льюису показалось, что он заметил скатившуюся по ее щеке слезу.
— Украли? Когда?
— Вчера, во второй половине дня. Но полиция объявила об этом только несколько часов назад.
— Кто это сделал?
— Он. — Девушка ткнула в экран тонким пальчиком, украшенным кольцом.
Льюис взглянул на телевизор и вздрогнул, разглядев зернистое изображение.
— Он? — Внезапно стало трудно дышать. — Ты уверена?
— Oui[28], — ответила девушка с легкой злостью в голосе.
Льюис не стал ждать новой информации. Выскочив в коридор, репортер взлетел по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, почти не обращая внимания на боль в бедре. Тяжело дыша, он долго пытался открыть номер, царапая ключом дверь, пока наконец не попал в замочную скважину. Раскидав в стороны пустые маленькие бутылки из-под виски и грязные салфетки, Льюис лихорадочно высыпал на пол пачку черно-белых фотографий, чтобы иметь возможность видеть все.
— Вот! — Он с торжествующим видом схватил один из снимков. — Я знал!
Это было чистое золото; сенсация, о которой он всегда мечтал. «Нью-Йорк таймс», «Вашингтон пост» — он сможет выбрать любое место работы. Льюис включил мобильный и набрал номер, не обращая внимания на оставленные ему сообщения.
— Редакция, — прощебетал женский голос в трубке.
— Марси, это Ли. Ты еще там. Хорошо.
— Ли, где, черт возьми, ты был?! — рявкнул голос. — Мы постоянно оставляли тебе сообщения. Случается самое невероятное событие со времен Иисуса, а наш единственный находящийся в Париже сотрудник отправляется в самоволку… — Пауза. — Ты трезвый?
— Расслабься, Марси, я уже занимаюсь этой историей, — заверил Льюис. — И делаю успехи.
— Неужели? Что у тебя есть? — Судя по голосу, он ее не убедил.
— О, ничего особенного, — небрежно бросил Льюис, с улыбкой глядя на снимок. — Всего лишь фотография главного подозреваемого, целующего особого агента ФБР Дженнифер Брауни в ночь перед ограблением. Интересно, сможетли Бюро отвертеться от этого.
— Ли, — выдохнула Марси, — по-моему, я тебя люблю.
Глава пятьдесят вторая
Рио де Шарантом, Двенадцатый квартал, 23 апреля, 20:42
Хриплый голос Арчи, рассыпанный по скатерти с цветочными узорами пепел и пара пустых бутылок были единственным напоминанием о прерванном вчера отмечании успеха. Открытие Бессона определенно разрушило всю праздничную атмосферу.
Том не был уверен, что именно они обнаружили. Как могло случиться, что картина, которую Лувр оберегал столько лет, оказалась подделкой? Неужели они не знали?
