Со странной, незнакомой гордостью он ощутил себя олицетворением смерти. Где-то внутри в почти потерянной глубине мелькала мысль, что вряд ли он справился бы со всеми, но и сами разбойники, словно сойдя с ума, на его глазах убивали друг друга, а он… Он только помогал им.
А потом все кончилось.
Стоны, делаясь все тише и тише, растворились в лесном шуме… Гавриле дела не было до того, что происходит с раненными — с собой бы разобраться. Разбойники то ли умирали, то ли напротив, собрав остатки сил, уползали прочь от дороги. Зато он точно знал, что никто из них не осмелится подползти к нему. Он лежал, слушал затихающие стоны и думал о том, что случилось. То, что он сотворил с разбойниками, в объяснении не нуждалось — обычное Митриданово колдовство, к которому хоть и не привык, но притерпелся, а вот что делали сами с собой разбойники… Тоже колдовство, конечно. Только чье? К колдовству должен прилагаться колдун. А где он? Кто он?
Гаврила думал над этим до тех пор, пока не почувствовал, что может открыть глаза.
Кряхтя и охая, он перевернулся на живот, немного полежал так, глядя на выпачканную кровью траву, потом, держась за дерево, поднялся сперва на колени, потом и в полный рост. Оглядевшись, вздохнул. Отсюда, сверху, все, что он натворил, смотрелось еще безобразней.
Разбойники лежали вповалку, кто друг на друге, кто поодаль. Целых там не было. Там где не лежало тело, лежала рука или голова. Чуть поодаль, поближе к кустам и вовсе лежали две левых половинки. А под ногами — месиво из травы, земли и крови. Алые капли все еще капали с нижних веток измочаленных кустов.
Если б у него остались силы он, наверное, снова перепугался бы до пота, но сил-то как раз и не было.
Хотелось как можно быстрее уйти отсюда, но здравый смысл остановил его. Людям, что тут лежали, не было нужно ничего, кроме погребенья и тризны, а вот ему могло и понадобиться что-нибудь совсем не нужное покойникам.
Не случалось Гавриле еще в жизни обирать покойников. Он постоял немного, раздумывая, стоит ли начинать, а потом махнул на себя рукой. «Новая жизнь, новые привычки» — подумал он, испытывая странное чувство — нечто вроде скромной гордости.
— А что? — сказал он сам себе. — Сами виноваты… Я-то шел, никого не трогал. Это они сами… Сами!
У него не хватило духу подойти к совсем уж растерзанным телам, но вокруг более-менее сохранившихся он опускался на колени, отвязывая или отрезая мешочки с деньгами, что почти каждый носил за поясом.
Безголового вожака он собрался обойти стороной, но его взгляд привлек блеск, что брызнул из травы. Гаврила ногой раздвинул зелень, наклонился… У ног, прямой, словно солнечный луч, лежал атаманский меч.
Не был Гаврила воином, не был, но красота оружия понятна и тому, кто никогда не держал его в руках. Так и Масленников смотрел на отточенную полосу стали и украшенную какими-то камнями рукоятку, чувствуя, что видит перед собой совершенство.
Он присел. Пальцы, словно невзначай ухватились за шершавую рукоять, пригасив блеск самоцветов. Рукоять приподнялась над травой. Солнечный зайчик побежал от пальцев вниз, ярко вспыхнув на острие клинка. Плечи сами собой расправились, и Гаврила поднял меч над головой — не раз видел, как это делали княжеские дружинники.
От этого движения словно сил прибавилось. Он почувствовал себя другим — лучше, чище, смелее и …испугался.
Это было не его чувство, чужое.
— Ладно… Не мое это, — сказал он сам себе в полной уверенности, что отпустил чудесный меч.
Но пальцы не разжалась, и меч не упал в траву. Рука не хотела отпускать оружие.
Он еще не решил, послушаться ему пальцев или нет, но запах крови погнал его с поляны. Держа меч в одной руке, а мешок в другой он спустился вниз, туда, откуда несло сыростью и прелым листом, напоминая пересохшему горлу о воде.
Ручей тек у его ног. Гаврила опустился на колени в предвкушении первого глотка. Из воды отражением на него глянуло грязное, перепачканное кровью лицо.
Он стоял перед водой не решась начать пить. Ему вспомнилась поляна, два левых половинки, что лежали под кустом орешника, и представилось, что случится, если он просто вспотеет в городе. Ведь Митриданову колдовству все равно было, отчего он вспотеет — от страха или от жары…
Гаврила провел рукой по лбу и, оттянув ее подальше, посмотрел — нет ли пота, и окунул руку в реку.
После короткого раздумья он, не снимая одежды, опустился в воду. Прохлада волной пробежала по телу, смывая грязь и кровь.
Двумя глотками он порадовал пересохшее горло и поднялся, чтоб идти дальше.
До Экзампая оставалось всего ничего.
Глава 17
— Зачем?
— Зачем? — переспросил Белоян. — Да нужно, вот.
Он прищурился, словно увидел в Хайкине что-то такое, что видно было только ему одному..
— А скажи-ка ты мне, голубь, кому это ты тут служишь со всем усердием?
Журавлевец повторил про себя вопрос, словно искал в нем скрытый смысл или связь с тем, о чем говорили только что, потому и замешкался больше, чем нужно было.
— Князю служу… — наконец осторожно сказал он.
— Князю… — протянул волхв, и Хайкин не понял, обрадовал его этот ответ или огорчил. Тогда он повторил, чтоб все поставить на свои места. — Князю служу. Беду от него отвращаю…
Белоян усмехнулся. Не зло и не надменно. Чувствуя какой-то подвох, журавлевец добавил еще, чтоб поставить гостя на место.
— Ты своему служишь, а я — своему…
— А вот и не угадал… Я князю во вторую очередь служу, а в первую…
— Богам? — поспешил угадать журавлевский волхв.
Белоян рукой махнул.
— Эка сказал…
Он сделал рукой охранительный знак.
— Богов, конечно тоже не забываем, только в первую голову земле своей служу, Родине.
Хайкин смотрел спокойно. Ожидая продолжения.
— Любой князь-то в первую голову человек, — объяснил волхв. — У него и помыслы короткие, человеческие, а нам волхвам дальше них глядеть и думать надо.
— Да-а-а, помыслы у князей короткие, — согласился с гостем Хайкин, явно подумав о чем-то своем. — Особенно если не от головы, а от…
Белоян кивнул. Они переглянулись как люди знающие чужие тайны, но не могущие открыть их друг другу и рассмеялись. К чему ведут мысли, которые рождаются не в голове, а гораздо ее ниже, оба волхва знали не понаслышке.
— Конечно. У князей в головах месяцы, ну годы… А нам приходится веками мыслить, — поддержал хозяина Белоян, и тут же безо всякого перехода добавил:
— Вот для того и приехал. Понятно?
— Нет, — ответил упрямый Хайкин.
Белоян вздохнул.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
