– Считай, уже пришли, – сказал я, указывая на торчащие за потемневшей от времени черепичной крышей мачты. – Рыбный порт сейчас не используется по назначению. Формально у всех этих корабликов есть хозяева, на деле же все эти суденышки давно брошены. Состояние у них, конечно, аховое, но найдем какое-нибудь поисправнее, с горем пополам до цели доберемся, тут в общем-то недалеко.
Она кивнула.
– Ты как? – осторожно спросил я. Все-таки ей еще восстанавливаться и восстанавливаться, а нагрузки и были, и тем более предстояли нешуточные.
– Откровенно говоря, паршиво, – усмехнулась она. – Ну да ничего, как-нибудь перетопчемся.
Мне, признаться, нравилась ее грубоватая манера общения. И целеустремленность. Да и сама она, чего греха таить… Мысль крамольная, недопустимая, ведь Рита… ведь Феликс сейчас… В общем, буря в моей душе вполне могла соперничать по силе с той, что мяла и комкала сейчас разлегшееся перед нами море. Что там Ройзельман утверждал про «обрезанные» чувства?
Обогнув приземистый пакгауз, мы вышли к причалам. Да уж, время пожевало их «постояльцев» немилосердно. Рыболовные боты напоминали сбившуюся в кучку отару напуганных овец. Пара-тройка уже ушла на дно, из воды торчали только верхушки мачт.
Похоже, тут и выбирать-то не из чего… Но… на берегу, на кильблоках, возвышалось нечто, укрытое брезентом, хоть и дряхлым, но все же. Это внушало надежду. Опять же – на берегу, значит, укрытое суденышко не билось годами о причальные сваи.
Под брезентом обнаружился разъездной катер рыбинспекции, которым, судя по всему, не пользовались как минимум года два. Но днище было вроде бы целое. Только бы двигатель еще был рабочий, взмолился я, обращаясь неведомо к кому, забираясь внутрь катерка. Обычно брошенные суда быстро подвергаются разграблению, но этот поселок некогда был рыбацкой деревушкой, и к судам здесь отношение было особое. Так что здешние жители их не трогали, а чужаки сюда не совались. Собственно курортная зона располагалась дальше вдоль побережья, где были удобные пляжи, а не каменные осыпи, как здесь.
Старый бензиновый движок не только стоял на месте, но даже вроде был жив и здоров. Правда, аккумулятор отсутствовал – то ли сам хозяин снял, то ли все-таки я погорячился насчет воров. Зато на суденышке был предусмотрен ручной стартер. И чего еще надо! Я еще раз тщательно осмотрел посудину изнутри и снаружи – и решился. Как бы там ни было, те, что подгнивали, оседая, у причала, были наверняка хуже, а привередничать нам не приходилось.
Теперь бы еще этого старичка на воду спустить. До которой, между прочим, не так и близко.
Кильблочная тележка заржавела так, что ее колесики буквально приварились к направляющим рельсам.
Рита безучастно курила, усевшись на брошенную возле пакгауза автопокрышку и привалившись к замшелой кирпичной стене. И больше – ни души. В смысле отсутствия потенциальных свидетелей нашего бегства это неплохо. Но лишние мышцы сейчас не помешали бы – чтобы это самое бегство вообще могло состояться. Не лежало у меня сердце к сгрудившейся у причала рухляди.
Я уперся в тележку плечом и… и, разумеется, катер не сдвинулся ни на миллиметр.
Ржавчину бы хоть слегка оббить…
В поисках подходящего «молотка» (железки там или камня) я обошел катер кругом. Ух ты! С тыла тележка фиксировалась к рельсу рым-болтом, на котором красовался здоровенный амбарный замок. Ну это же совсем другое дело, как я сам-то не догадался!
Ржавый болт после пары-тройки ударов ближайшим камнем «лопнул». Да-а. Не пару лет эта штука тут стоит, а поболе.
Ну, еще раз? На-ва-лись! И-е-ще-раз! Ну!
Утробно застонав, заскрипев, заскрежетав, чуть не воя, катер продвинулся сантиметров на двадцать.
Уф.
До воды оставалось метров шесть.
Впервые в жизни мне захотелось закурить.
Рита, словно прочитав мои мысли, молча протянула мне сигарету. Я неловко ткнул кончиком в огонек зажигалки, потянул в себя… Во рту стало горько, горло засаднило… Зря я это. Как там говорилось в каком-то старом фильме – никогда не бери в рот эту гадость, привыкнешь, и жизнь твоя не будет стоить ломаного цента.
– Почему ты помог мне? – внезапно спросила она.
– Потому что меня попросил Феликс, – ответил я, пожимая плечами. – Да и так помог бы в любом случае.
Рита досадливо поморщилась:
– Нет, не сейчас. Раньше. Когда понадобились деньги на мою операцию. Тогда еще твоя мама была при смерти. А ты… Короче, помог мне. Почему?
Если бы она еще знала, какой ценой!
– Потому что жизнь нужна живым, – сказал я. – Потому, что у вас с Феликсом есть будущее.
Она недобро усмехнулась:
– Ты веришь, что у нас есть будущее?
Верю ли я? Я никогда не задумывался над тем, верю ли я вообще во что бы то ни было. Я жил знанием, взвешиванием вероятностей в случае недостатка информации, но никогда – слепой верой. Но прозвучал прямой вопрос, и ответить было необходимо. Быть может, это совсем крошечная поддержка, но именно она нужна сейчас Рите.
– Спасибо за сигарету, – я погасил эту вонючую гадость о покрышку, завоняло еще сильнее. – Да, я верю. И в то, что мы спасем наших близких, тоже верю, – эта фраза, признаться, прозвучала куда более искренне, чем предыдущая.
А потом встал и пошел толкать катер к морю.
23.12.2042. Город.
Старый мост. Феликс
Почему я его не добил?
Совершенно очевидно: Ойген очень, очень опасен и, если он выживет, последствия могут быть самыми ужасными. Так почему же?
Оказывается, это очень трудно выстрелить в человека, которого ты уже обездвижил и который вот сейчас не может сопротивляться. Беспомощен. Я не смог. Слабак. Размазня. Тряпка.
Стремительно шагая от дома Анны в сторону реки, я казнил себя всеми словами, которые только мог придумать, и понимал, что это совершенно бессмысленно. Сейчас Ойген поставит на ноги всю полицию Корпорации и вообще всю полицию. Мне не скрыться. Хорошо хотя бы, что, торопясь на встречу с этим мерзавцем (почему, ну почему я его не добил?), я не успел узнать – где «то самое место». Где Алекс бьется над «противоядием», которое должно спасти человечество от безумного ройзельмановского дурмана.
Быть может, я еще успел бы… Вместе с отцом Александром…
Он ответил сразу.
– Да, Феликс?
– Ойген явился ко мне домой, – отрапортовал я, стараясь говорить бодро. – Хотел взять меня тепленьким. В общем, я его… подранил и ушел. Но они меня, конечно, скоро заметут. Я думаю, вам стоит немедленно бежать, пока они не вышли и на вас.
– Я готовлюсь к мессе, – кротко ответил отец Александр. – Феликс, мне бежать некуда и незачем. А вот ты постарайся все-таки скрыться. Я могу сейчас помочь только своей молитвой. Но молиться я могу и в тюрьме.
– Вы не понимаете! – почти закричал я. – Они будут вас пытать!
– Думаю, что понимаю. Будут, – он говорил совершенно спокойно, словно сообщал: ко мне на чай зайдут несколько человек. Его странная, непонятно на чем основанная, как будто мистическая уверенность действовала на меня так успокаивающе, что я вдруг почувствовал – он ничего не расскажет, даже под пытками.
Я боялся говорить даже иносказательно – телефоны наверняка прослушивают.
– Тебе нужно скрыться. Если бы я мог сказать тебе, – отец Александр словно отвечал на мои невысказанные опасения. – Может быть, у нас еще есть немного времени. Если же при этом, – он сделал странную паузу, словно намекая на что-то, – у тебя появится соблазн спасти и меня, не нужно и пытаться. Это неразумно и только повредит всем.
– Но, отче…
– Я не могу больше говорить, – прервал он меня. – Времени не осталось. Благослови вас всех Бог.
В трубке что-то затрещало, и после нескольких коротких гудков механический голос сообщил:
– Аппарат вызываемого абонента выключен или находится вне зоны действия сети.
Выключил ли отец Александр свой телефон или, скажем, бросил его в чашу со святой водой – неважно. Было совершенно ясно – что именно он пытался мне сказать. Он, как и я, считал, что доверять важную информацию телефонам – безумие. При этом надеялся, что я, быть может, еще успею добраться до собора и выслушать инструкции лично («может быть, у нас еще есть немного времени»). Предостерегал, что при этом я не должен пытаться («если появится соблазн») спасать и его. Означало ли это, что после мессы он попытался бы скрыться самостоятельно, или нет – уже не играет роли: пока мы разговаривали, ситуация изменилась («времени не осталось»). Вероятно, к нему пришли. Или даже за ним пришли.
