— Что с вами, Игорь? Где ваш энтузиазм, желание работать? Заделов много, осталось только придать всему законченный вид. Соберитесь, я вас не узнаю!
— Я постараюсь.
— Я все понимаю, Игорек, в жизни всякое бывает. Я всегда относился и отношусь к вам с уважением. Поверьте, все проходит. Возьмите себя в руки.
Виноградову было безразлично, что думает о нем Виктор Алексеевич. Голова Гоши была полна мыслей, слишком далеких от дипломной работы и учебы. Отношения с Ксенией стремительно портились, сходили на нет. Она отдалялась, совершенно не желая объяснять причины. В это было трудно поверить. Во время их последнего телефонного разговора Ксения попросила пока не беспокоить ее, чтобы в ее голове все улеглось.
— Мы не должны сейчас встречаться. Ты только не сердись, Гоша, — ее голос звучал официально, был напрочь лишен эмоций. Словно она произносила заученный текст.
— Почему я должен сердиться? Я не понимаю — это, по-моему, гораздо хуже. Тебе трудно, а я никак не смогу помочь на расстоянии. Это меня убивает, пойми. Это неправильно.
— Пока я не могу быть с тобой. Не могу и прошу — не настаивай ни на чем. Это только все испортит окончательно. Я разберусь с тем, как жить дальше, сама. Тебя не должно быть рядом, иначе я приму неверное решение. Ты не сможешь меня переубедить, не трать время, силы.
— Ксения?
— Да?
— Как ты себя чувствуешь? — Гоша все больше беспокоился, что стресс повлиял на ее сознание серьезнее, чем предполагали врачи. Именно эти изменения делали Ксению неконтактной, непредсказуемой. Мама тоже все время твердит о том, что она больше никогда не станет прежней. Но Гоша не хотел никого слушать — он должен быть с Ксенией рядом, иначе он предаст ее. Он никогда не простит себе этого. — Как твои головные боли?
— Спасибо, я хорошо себя чувствую. Голова не болит, бессонницы нет.
— Я рад это слышать.
— Я хорошо себя чувствую, особенно если сравнивать с отцом или мамой, — холодно добавила Ксения. — Зачем ты постоянно спрашиваешь? Ты ведь знаешь, как я не люблю этого вопроса!
— Да, прости. Я не хотел, чтобы ты волновалась.
— Конечно, конечно, мне нельзя волноваться. Иначе откроется перспектива оказаться на соседней койке с мамой. Ты об этом беспокоишься? Так я хочу снять с тебя это напряженное ожидание. Ты можешь считать себя совершенно свободным от обязательств. К черту джентльменство, — Ксения говорила все тише. — Ты одним своим видом будешь напоминать мне о том, что произошло. Ты будешь оберегать меня от всего, не понимая, что на самом деле разрушаешь, а не спасаешь. Оставь меня в покое, Игорь. Давай расстанемся сейчас.
— Это говоришь не ты. Это боль терзает тебя и не дает покоя. Я никогда не откажусь от тебя. Я буду ждать. Две недели, месяц, год. Я люблю тебя, — на другом конце провода послышались всхлипывания. — Не плачь, ради всего святого, Ксенька, не плачь и позволь мне увидеться с тобой. Хочешь, я приеду к университету и мы пройдемся по аллее? Даже говорить ни о чем не будем. Я возьму тебя за руку, просто возьму за руку…
В трубке послышались гудки. Гоша снова набрал ее номер. Она не подходила к телефону. Тогда, несмотря на ее запреты, он все-таки пришел. Долго звонил, но Ксения не открывала дверь, не подавала признаков жизни. Вахтер сказала, что она ушла куда-то, у Гоши отлегло от сердца. Нет, это действительно невыносимо — все время беспокоиться, переживать и думать обо всех глупостях, которые Ксения может натворить.
— Передайте ей, пожалуйста, это, — записка, оставленная у вахтера, осталась без ответа. И эта, и другая, которые он писал дома заранее, продумывая каждое слово. И к телефону больше никто не подходил.
— Сынок, ты не должен так вести себя, — Любови Ивановне было тяжело смотреть на его страдания.
— А как?
— По-моему, тебе нужно сделать так, как она просит. Дай ей время прийти в себя. Трудно представить, что пришлось пережить бедной девочке и сколько еще предстоит…
Гоша никогда не думал, что события могут так развернуться. Это напоминало фильм ужасов, где ему и Ксении досталась роль влюбленных, на голову которых свалились напасти. Хотелось бы просмотреть полностью сценарий, чтобы хоть бегло пробежать глазами финальные сцены. Гоша едва выдерживал напряжение, которое сковывало его мозг, вырывало из нормальной жизни. Ему не были нужны советы матери. Впервые за много лет он испытывал раздражение, когда она снова и снова пыталась помочь ему. Неужели она не понимает, что ему не нужны сейчас ничьи советы? Они воспринимаются как что-то совершенно неуместное.
— Мама, когда мне будет нужен твой совет, я обязательно обращусь к тебе, — сказал он, остановив очередную попытку матери. — Ты не понимаешь, что твой жизненный опыт мне сейчас ни к чему!
— Хорошо, — обиженно произнесла Любовь Ивановна, понимая, что дела обстоят хуже, чем она думала. Она не могла ничем помочь сыну. Он продолжал любить Ксению, и одному Богу было известно, чем закончится этот роман. Самое обидное, что Ксения вела себя именно так, как хотела Любовь Ивановна. Но на Гошу ее поведение оказывало обратное действие: он все больше ощущал себя обязанным быть рядом с Ксенией. Его чувство вины за произошедшее с ней разрасталось до невообразимых размеров. Это делало его существование лишенным покоя. — Хорошо, сын. Я замолкаю. Вы взрослые люди — разберетесь, надеюсь. Прошу тебя об одном — ничего не скрывай от меня. Мы ведь по-прежнему друзья?
— Да, мам, конечно, — Гоша понимал, что тяжело не только ему, но от этого легче не становилось. Он мечтал, чтобы его все оставили в покое и дали разобраться в том, что происходит. — Я обязательно дам тебе знать, как у нас дела. Надеюсь, этот затянувшийся кошмар рано или поздно закончится.
Гоша никогда не думал, что Ксения для него так много значит. Вокруг словно исчезли яркие краски. Ничто не вызывало тех эмоций, которыми обычно было полно сердце Гоши. Он стал молчаливым, угрюмым, погруженным в себя. А тот веселый, жизнерадостный, полный планов на будущее Гоша остался в прошлом. Там ему было хорошо, там он мог позволить себе быть счастливым или, по крайней мере, мечтать об этом. Теперь Гоша словно погрузился в серый, окутавший его туман отчаяния, бессилия. Чей-то задорный смех заставлял сердце Гоши сжиматься — он вспоминал, как звонко смеялась Ксения, запрокидывая голову, забавно морща нос. Все, что происходило или не происходило, напоминало ему время, когда они были вместе. Реальная жизнь больше не представляла для него интереса. Ему не было дела до того, что творится сейчас, — только путешествуя в прошлое, он мог снова испытывать ощущение счастья, пусть даже призрачного.
Шли дни, закончился сентябрь. Время стремительно отсчитывало день за днем, неделю за неделей. Между Ксенией и Гошей ничего не менялось. Они по-прежнему не встречались. Попытки к сближению со стороны Виноградова ни к чему не приводили. Ксения упорно хотела исчезнуть из его жизни — это становилось очевидным, но совершенно не устраивало его. Он не желал замечать очевидных вещей, оставляя в сердце маленькое пространство для надежды.
