В чем главный «смысл» большевиков? Какую главную задачу они выполняли и выполнили? Выбор высшей воли был весьма жестким и кровавым, но, видимо, единственно спасительным, только тоталитарный кулак, только сжатая в единый кулак Русь, а в ее лице и Север, мог отразить «Drang nach Osten» Запада, а в его лице Атлантиды. Ленин и Сталин, разрушая старый мир и строя новый, на самом деле успели всего за двадцать лет (!) прежде всего очистить Русь от ее пятой индоевропейской колонны, дворянства и прямой атлантической нечисти — немцев, французов и прочих, и главное сцементировать страну, уже неважно сейчас под какой идеей или флагом, перед новым и самым страшным ударом Запада. Сталин и Ленин ушли, но они сделали свое дело, и Россия выстояла, хоть и самой тяжелой за свою историю ценой. Большевики уничтожили империю, уничтожили треть населения, это страшная арифметика, если только не высшая математика всевышних сил. История не знает «если», но абсолютно точно, ни Николай, ни царская, то есть дворянская, армия, ничто не могло бы спасти Россию в этой последней битве с тевтонами. Семнадцатый год был нужен, чтобы был сорок пятый. Гитлер не Наполеон, он пришел не повоевать, это была и не война, это межвидовая смертельная схватка человеческих видов, Каина и Авеля, скотоводов и земледельцев, Арктиды и Атлантиды, Запада и Востока, заката и восхода. И Авель снова пал!
В этой схватке были две главные битвы, Сталинградская и Курская, и обе они были на ключевых рубежах Расы, на Волге, священной Ра, и Курском поле — Курукшетре[25]. Есть еще и определенная, символическая очевидность: это была битва пятиконечной звезды Гипербореи, которую как бы вдруг водрузила на свое знамя Русь, и свастики, которая так же вдруг и беспричинно стала знаменем новых тевтонов. На самом деле, под Сталинградом и на Курском поле «красная звезда» боролась не со «свастикой», а с немецким вермахтом, новыми тевтонами. Символом же вермахта, как и самого рейха, так и остался «Adler», германский орел, тевтонский, римский, греческий, новоатлантический — американский, и самый главный индоевропейский скотоводческий тотем. Причем он трижды был изображен на новом тевтоне: нарукавная нашивка, нагрудная и головная на фуражке, символически он держит руки, сердце и голову, то есть власть его абсолютна. Это тот орел «тысячелетнего рейха», которого скинул с вершины рейхстага русский солдат, все тот же «ратай-ратник», и уже под орлом, в когтях этого орла, была свастика. Хищник символически держал знак Севера и Солнца как добычу, готовый принести ее в жертву.
Для германской традиции свастика всегда была тайным, чисто эзотерическим, знаком, то есть вне самой народной традиции. Ее никогда не вышивали на рушниках и занавесках, не вырезали на фронтонах домов, как на Русском Севере, не пекли печений-козулей свастичной формы как на русскую Масленицу и даже не использовали в виде декора, как это делали строители древнерусских храмов. Самих названий свастики в русской традиционной культуре было великое множество (коловрат, посолонь, ярга, яровик, солнцеврат, полезень, святодар, цветок папоротника, святоч, огнивец и др.). По подсчетам омского автора В. Н. Январского, их насчитывается целых 144!
Сами имена, ее логосы, в германских языках незначительны и абстрактны («Fylfot» — «многоножка», «гаммадион» — буквально «крест буквой Г», «hakenkreuz» и даже по-немецки примитивно прямолинейно «Judenheisskreuz» — «антисемитский крест») говорят о том, что свастика как символ была для традиции понятием отвлеченным, посторонним, если не чужим. Сам Гитлер не любил называть это свастикой, для него это был Hakenkreuz, всего лишь «загнутый крест». По свидетельству Конрада Хайдена, биографа Адольфа Гитлера, символ свастики появился рядом с ним на первом публичном выступлении в 1921 году: «Новое красное знамя с черной свастикой в белом диске было развернуто в первый раз. Эффект был столь ошеломляющим, что даже сам Гитлер был приятно удивлен». Как он напишет позднее: «Гитлеру понравилась новизна и какая-то энергетика этого символа. «Это то, что надо для Нового Рейха», — сказал Гитлер». Надо добавить, что фюрер сделал древнейший символ еще «новее», перекосив на 45 градусов, поместив в круг на красном фоне. Конечно, ничего случайно с такими историческими последствиями не происходит. И конечно, Гитлер не был бесноватым дегенератом, это был человек огромной интуиции и с огромным даром германского «коллективного бессознательного», но он так и не осознал до конца (даже сам главный идеолог свастики Хаусхофер считал ее символом «грома и огня»), в чем суть «новизны» и, главное, какая именно «энергетика» в этом солярном символе. Эта энергетика дала ему бурное начало, но и привело к страшному концу. Свастика не могла быть, куда ее ни рисуй, орудием против Севера, она всегда по определению и ключ к нему, и самый прочный замок. Гитлер и Третий рейх были без сомнения воплощением самого тевтонского духа, духа и дела Deut-Тота, матрицей Атлантиды в Индоевропе, но свастика для них была троянским конем Севера. Ни Гитлер, ни Гиммлер, главные почитатели свастики, никогда не понимали, зачем и почему они это носят, отсюда бессознательное беспокойство, всякого рода судорожные попытки найти ответ, экспедиции в Тибет, на Кавказ, тибетские монахи в ставке в Берлине, разочарование и страх, запрет и гонение всех тайных орденов и даже астрологов. Принципиально, что свастика не была знаменем Нового Рейха, она была знаменем партии, партии «социализма», пусть и с приставкой «национал-», и главным хранителем знамени и самого символа был по должности и по сути Борман. Самая загадочная, даже мифическая, личность рейха, ни вокруг одного германского лидера нет столько мифов и легенд, существует даже такая, что он был советский агент, и важно, что эта легенда исходит от англоамериканской разведки. Никто не узнает, правда ли это, но это и не так важно, достаточно назвать его «агентом влияния Севера», или в данном историческом случае Востока, что одно и то же. Его фамилия тоже непростая деталь, «Бор-ман» это «человек Бора», то есть Борея, Севера и, главное, он несет линию «mann» в «ger-man» cкой расе, в противоположность «herr» — другим главным носителям знака: «Гитл-ер», «Гиммл-ер» и «Гер-инг». Есть свидетельство откровения Бормана после решения фюрера идти на Восток — «это конец Германии». Не секрет, что именно Борман был лидером партии сторонников войны с Англией и США, не секрет и вражда Бормана и Гимлера, лидера партии сепаратного мира с англосаксами. Борман преклонялся перед Бисмарком, который «сделал Германию», но который был убежден, что «Drang nach Osten» это ее погибель. И которому принадлежат слова, достойные германского гения: «У Германии нет врагов на Востоке, но они есть на Западе».
Но роль и место Бормана это частный вопрос, а вот роль и значение свастики во взлете и крахе нового германского рейха ключевая. Никто не может сказать, почему в самые решающие моменты самых решающих битв на Востоке Гитлер становился явно неадекватен и принимал явно иррациональные решения, которые приводили в смятение генералов и в конечном итоге — к военным катастрофам. Это из области иррационального, почему вдруг фюрер действительно становился «бесноватым», словно какая-то неведомая сила закрывала его разум, затемняла дух и отрезала источники интуиции. Хотя в начале войны, до русской кампании, Гитлер показал себя гениальным военачальником с действительно гениальной интуицией. Самые показательные и ключевые моменты «Drang nach Osten»: первоначально операция «Барбаросса» была утверждена на две недели раньше, но именно Гитлер вопреки мнению Генштаба настоял на дате 22 июня, то есть после летнего солнцеворота, уже в «темное время» года, разворота Солнца в ночь и время правосторонней свастики, время разрушения и самоочищения; уже через два месяца после взятия Смоленска перед вермахтом прямой и свободный путь на Москву, Сталин уже сам понимает, что город не отстоять, сибирские дивизии еще далеко, Жуков не успевает, начинается эвакуация столицы, но в решающий момент Гитлер вдруг останавливает наступление и решает брать Киев, чем приводит в замешательство всех генералов. Вермахт мог уже по инерции докатиться до Москвы, и фюрер практически своими (или не своими) руками сорвал взятие русской столицы, более того, он обескровил группу армий «Центр», перебрасывая лучшие части на Юг. Что-то двигает его на Волгу, и он убеждает генералов, что Сталинград важнее Москвы. Битва на Волге — это великая битва, но кроме великого героизма русского солдата в ней есть и нечто необъяснимое. В послевоенных мемуарах генералов вермахта красной нитью проходит главная мысль: по всем законам военной науки, по всем законам кшатриев, армия Паулюса не могла не взять Сталинград. Попытки объяснения сводятся к тому, что лишь бездарные и противоречащие друг другу приказы Гитлера, нерасторопность Генштаба, бездействие Паулюса привели 300 тысяч немецких рыцарей в котел, на очередное Ледовое побоище. В наших источниках все попроще, воля к победе и гений наших генералов. Но где была эта воля к победе, пока нас не загнали до священной Pa-Волги? А бездарность наших военачальников, не выигравших ни одно сражение до этого и сдавших пол-России, оправдывается лишь поговоркой «победителей не судят».
