Предупрежденный таким образом Флобер находит в который раз подтверждения своим сомнениям. Он отвечает Луизе, которая продолжает жаловаться в каждом письме: «Думаю, что мы стареем, черствеем, становимся раздражительными и окончательно запутались! Когда пытаюсь понять суть моих чувств к тебе, обнаруживаю вот что: страстное влечение прежде всего, затем духовную близость, глубокую привязанность, трогательное уважение… Ты просишь у меня любви, ты жалуешься на то, что не посылаю тебе цветов? Ах! Я, конечно, думаю о цветах. Только для этого советую тебе найти какого-нибудь расторопного свежего малого, мужчину с хорошими манерами и общепринятыми взглядами. Я же подобен тигру со слипшимися волосами на конце железы, которой он раздирает самок… Чувствую, что любил бы тебя сильнее, если бы никто не знал, что я люблю тебя… Вот так я устроен; кроме того, на моих лесах слишком много работы помимо сентиментального воспитания».[252]
Хотя их переписка продолжается еще несколько месяцев, их эмоциональные связи отныне столь слабы, что 16 октября 1854 года Флобер может написать Луи Буйе: «Что касается ее, Музы, то с ней покончено. И забудем об этом». В начале следующего года, собираясь на несколько недель в Париж, он предпочитает не предупреждать Луизу о своем приезде. Однако оповещенная общими друзьями, она спешит застать его в гостинице на улице Эльдер. Его там нет. Она приходит туда несколько раз и наконец оставляет послание, в котором сообщает, что собирается отправиться в путешествие за границу и что ей необходимо увидеть его. «Глупо слушать чьи-либо советы и грубо отказывать мне, – пишет она ему. – Значит, я надеюсь на сегодняшний вечер и буду ждать у себя с восьми часов до полуночи». Взбешенный вторжением в его частную жизнь, он посылает ей письмо, в котором окончательно разрывает отношения: «Мадам, я узнал, что вы взяли на себя труд трижды прийти вчера вечером ко мне и не застали меня. Боясь публичного осуждения, которое может навлечь на вас подобная настойчивость, зная свет, считаю необходимым предупредить вас: меня здесь никогда не будет. Имею честь приветствовать вас».[253] На этом листке Луиза, плача от гнева и унижения, пишет: «Негодяй, трус и каналья», подчеркнув последнее слово жирной чертой. Не бросится ли она и на него с ножом, как на Альфонса Карра? Да нет, однако будет преследовать своей местью годы. И в 1856 году высмеет в рассказе «История солдата», который опубликует «Монитор».
Грубо отделавшись от Луизы, Флобер испытывает чувство досады, безусловно, и в то же время покой и облегчение. Теперь не нужно бояться упреков, слез, гнева и скандалов любовницы; он в лучшем свете представляет свое будущее устройство в Париже. Он как раз нужен здесь Луи Буйе. Комитет по чтению «Комеди Франсэз» только что отказался принять его пьесу «Мадам де Монтарси». Флобер поднимает ему настроение письмом: «Призываю тебя к порядку – то есть к уверенности в своей ценности. Ну же, мой дорогой старик, мой чудак, мой единственный наперсник, единственный друг, единственный хранитель моих тайн, смелее, люби нас больше, чем все это. Старайся обходиться с людьми и жизнью с блеском (как это принято в Париже), так, как ты умеешь обращаться с мыслями и фразами».[254] И еще: «У тебя есть талант, только тебе присущий, по-моему, талант. Но у тебя нет того, что есть у всех других, а именно апломба. Ты не владеешь маленькими светскими хитростями, искусством пожимать руки и называть „мой дорогой друг“ тех, кого не хотел бы иметь и прислугой».[255] И сообщает, кроме того, своему корреспонденту: «Закончу свой несчастливый роман не ранее февраля. Это становится смешным. Не хочу больше говорить о нем… Падает листва. Аллеи, когда бродишь по ним, полны ламартиновскими звуками, которые я люблю. Дакно (собака) весь день лежит у камина, время от времени я слышу буксирные суда. Вот и все новости».[256]
Чтобы завершить последние страницы своего романа, он расспрашивает медицинские подробности у брата Ашиля, у Луи Буйе, а правовые – у руанских юристов. Затем едет в Париж и общается с женщинами легкого поведения: некой актрисой, мадам Персон, подругой Луи Буйе, Сюзанной Лажье, Луизой Прадье. Он отдыхает с ними от бурной Луизы Коле, которая окончательно исчезла с его горизонта. Теперь у него есть «свое жилище», пристанище на пятом этаже в доме № 42 на бульваре Тампль. Слуга Нарцисс Баретт занимается его хозяйством. В начале 1856 года к нему приезжает мать. Два года спустя она снимет квартиру этажом выше. Тем временем Флобер возобновил отношения с Максимом Дюканом, который настаивает на том, чтобы он доверил «Ревю де Пари» публикацию «Госпожи Бовари». Он дает две тысячи франков. Это достойная сумма. Флобер разрывается между искушением бросить свой роман в мир и страхом перед бурей, которая тотчас разразится вокруг него. Не утратит ли для него свою остроту, не обесценится ли это произведение, над которым тайно работал на протяжении четырех с половиной лет, оказавшись перед судом глупой, любопытной толпы? Не станет ли он сам, бросившись в суету литературной жизни, одной из тех марионеток, которых презирал на протяжении всей жизни? Он был так спокоен, когда читателями «Бовари» были только он сам и Луи Буйе. Однако именно Луи Буйе настаивает на том, чтобы он решился. Он соглашается и пишет своему кузену Бонанфану: «Знай, мой дорогой кузен, что вчера я продал свою книгу (звучит претенциозно!) за две тысячи франков и собираюсь продолжать! У меня будут и другие… Сделка заключена, я буду печататься в „Ревю де Пари“ в шести номерах подряд начиная с июля месяца. Затем я продам работу издателю, который выпустит ее отдельной книгой».[257]
В конце апреля месяца он возвращается в Круассе, вылизывает еще раз текст и 1 июня 1856 года объявляет Луи Буйе: «Вчера наконец отправил Дюкану рукопись „Бовари“, которая стала легче приблизительно страниц на тридцать, не считая большого количества изъятых строчек там и сям. Я вычеркнул три больших монолога Оме, целиком один пейзаж, разговоры буржуа на балу… и др. Видишь, старик, какой я герой. Выиграла ли от этого книга? Не сомневаюсь в одном – у целого теперь больше динамики. Если пойдешь к Дюкану, мне было бы любопытно знать, что он об этом думает. Лишь бы (inter nos[258]) эти парни не двинули меня! Ибо не скрываю от тебя, старина, что теперь желаю увидеть себя опубликованным, и как можно скорее».
Эта торопливость удивляет его самого. Что позволило так легко убедить его? То ли ядовитая атмосферы столицы, которая заразила его настолько, что сделала писателем, похожим на других? То ли сознание достоинств своего произведения позволяет ему сегодня желать его обнародования? Ему кажется, что он – профессиональный писатель, уверенный в своем пере, и в то же время – новичок, который никогда еще не встречал суждения света. Ветер приключений увлекает его. Он ждет ответа из Парижа с сердцебиением дебютанта.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
