— Богиня, ты погубишь меня…
Впервые за многие месяцы Та-Исет почувствовала внутри себя бьющее ключом искреннее веселье. Ее смех тепло и озорно зазвучал в его ушах, и он тоже улыбнулся.
Некоторое время они тихо лежали рядом. Увидев, что возлюбленный заснул, богиня тоже погрузилась в негу.
— Хотел бы я когда-нибудь возлечь с богиней… — пробормотал Мераб, понемногу приходя в себя.
— Недурно, мой мальчик.
Мераб улыбнулся словам Алима.
— Я самонадеян?
— Нет, друг мой, всего лишь молод. Когда-нибудь ты поймешь, что страсти, которые кипели среди богов, лишь отражение, причем неясное, страстей, что кипят среди обычных смертных. Однако прошу тебя, поберегись высказывать вслух подобные желания.
— Отчего, невидимый друг?
— Оттого, мальчик, что мысль вещественна. Все, что ты когда-то произнес, может воплотиться в жизнь. И я не уверен, что ты обрадуешься подобному воплощению.
Мераб промолчал, подумав, что Алим никогда и ничего не советует просто так.
Свиток двадцать первый
В книге же страсти кипели нешуточные.
Словно опрокинутая ветром, ширма упала на каменные плиты пола. А там… О нет, великий Ра, только не это, только не сейчас! Там стояла она, сильная и грозная богиня Бастет. Ее раскосые кошачьи глаза метали молнии, а прекрасные руки, казалось, готовы были разорвать в клочки и Имхотепа, раскинувшегося в блаженной неге, и Та-Исет, вскочившую при появлении своей госпожи.
— Так вот как ты, ничтожная, исполняешь мое повеление!
— Госпожа моя…
— Где я тебе велела оставаться? Почему ты посмела покинуть опочивальню царицы? Разве не должна была ты, невидимая, неосязаемая, все свои силы отдать тому, чтобы юный фараон родился сильным и здоровым? Разве не твоей заботой было здоровье его матери, царицы Ситатон?
Увы, грозная Бастет была права: Та-Исет должна была сейчас находиться совсем в другом месте. Но она, собственно, побывала там, в опочивальне царицы. Она дождалась рождения наследника престола, которому дали имя Ахмес, убедилась в том, что сама молодая мать чувствует себя не хуже, чем любая земная женщина, только что родившая здорового и сильного мальчишку.
И только после этого Та-Исет позволила дать волю собственным чувствам. Она уже не раз замечала, как внимает прекрасный Имхотеп словам ее госпожи, богини Бастет. Не раз с болью в душе следила, как закрываются за юношей двери опочивальни, не раз уже слышала стоны наслаждения из-за створок этих дверей.
И вот сегодня, когда прекрасный юноша вновь обратил свое внимание на нее, ученицу прекрасной богини, юную Та-Исет, сегодня, когда она наконец вкусила прелестей любви с сильным молодым мужчиной, сегодня… Сегодня все и закончится.
Самым страшным даром юной Та-Исет был дар предвидения. Увы, не всегда она могла понять, что значат картины, возникающие перед ее глазами, но всегда могла увидеть, что будет завтра. И потому в этот миг девушка как никогда ясно увидела, что сейчас все закончится. Черная, как ночь, пелена встала перед ее взором. И Та-Исет поняла, что будущее для нее закрыто. Его просто у нее нет…
О, как хотелось Бастет сейчас убить, уничтожить, испепелить эту тоненькую девушку! Но, увы, это было не в ее власти. Ибо все ее прислужницы и ученицы были такими же, как и сама богиня, небожителями — вечными, бессмертными сущностями, каким дано лишь забвение, подобное смерти, но не сама смерть.
Убить, уничтожить, стереть с лица земли, предать забвению… Да все что угодно, лишь бы навсегда избавиться от этой маленькой предательницы! О, богиня была в гневе! Не просто в гневе — она пылала жаждой мести. И вовсе не потому, что Та-Исет не осталась в опочивальне царицы, не потому, что девушка не стала опекать едва родившегося наследника престола, как это следует делать и самой Бастет, и всем ее ученицам и прислужницам. Ибо богиня Бастет, даже не пытаясь скрывать это, тяготилась просьбами ничтожных земных женщин.
О да, ей приносили щедрые жертвы, необыкновенные дары, пытаясь задобрить саму судьбу. Некоторым из них богиня и в самом деле помогала, частенько потом сожалея о своей помощи. Ибо дети, что рождались в муках, потом предавали своих матерей, обманывали их надежды, становясь разбойниками на службе у правителя страны или ворами на службе у собственной жажды наживы. О сколько раз слышала Бастет жалобы таких матерей, их причитания! И каждый раз она проклинала себя за то, что помогла родиться существу никчемному, жестокому или трусливому. Ни разу еще не встретила она человека, который вызвал бы у нее хоть слабую тень уважения к своим достоинствам. И потому богиня с удовольствием перекладывала свои обязанности на прислужниц и учениц.
Любимейшей из них была Та-Исет — скромная, послушная, безотказная ученица. Ей Бастет доверяла почти как самой себе. И потому боль от удара, который та ей нанесла, была такой жгучей. Ибо девушка смогла соблазнить, увести Имхотепа — новую любовь самой богини. Юноша был земным человеком, но смог перехитрить бога богов, всесильного Ра, и сотворил напиток, дарующий вечную жизнь и вечную молодость. И теперь он находился посередине между людьми и богами. А прекрасная и умная Бастет не могла не плениться его свежестью и красотой.
К тому же юноша оказался отличным любовником. Богиня втайне надеялась, что с ее помощью он станет настоящим мастером чувственной игры, и тогда… О, какие горизонты тогда открылись бы перед ним! Но теперь об этом можно было уже не думать. Ибо Имхотеп прельстился юной Та-Исет, предав чувства богини. И потому никогда ему не стать вровень с богами! Никогда Бастет не назовет его своим супругом, что дало бы ему невероятную власть над людскими чувствами и желаниями. И пусть Имхотеп останется юным, прекрасным и бессмертным! Но он будет чужим в жилище богов. О, уж об этом мстительная богиня позаботится!
Все эти мысли промелькнули в голове Бастет с быстротой молнии. Презрительная, хищная улыбка раздвинула губы богини, превращая богиню-кошку в богиню-львицу Сахмет. И от этого оскала Та-Исет стало страшно, ибо сейчас в холодном блеске глаз богини юная Та-Исет прочла собственную судьбу и содрогнулась. То был приговор! Не думала в этот миг Та-Исет ни об Имхотепе, по-прежнему ничего не замечающем в полусне, ни о том, какая судьба ждет этого бессмертного юношу.
— О да, судьба юноши более чем печальна, — пробормотал Мераб.
— Ты, я полагаю, уже не мечтаешь познать любовь богини? — Насмешка в голосе Алима была вполне явственной.
