кофте с коротким рукавом, а на дворе февраль. Сняв повязанный для тепла поверх пальто платок бабка протянула его Генке.
— Сынок, накройся! Замерз ведь совсем! Родители-то куда смотрят! Бог ты мой, иль ты сирота?!
Следующая остановка как раз была Бауманская. Бабка велела Генке оставить платок себе.
На станции, после того, как Генка попытался обьяснить, что все вещи у него, того, пропали. И ему бы домой, к маме доехать, без денег, дежурная, оценив историю, внешний вид и явно юный возраст, вызвала наряд. Решив, что такого странного в любом случае лучше никуда не пускать. И если ему и правда нужно к матери, как он уверяет, пусть эта мать, у которой ребенок голый в феврале ходит, сама за ним приезжает. Заодно еще и посмотреть на эту мать, а то на первый взгляд-то тут лишением родительских прав попахивает. Наряд Генку «принял». Ему дали какую-то засаленную куртку-спецуху, чтобы он согрелся. Налили чаю. И оставили в станционной дежурке дожидаться приезда представителя несовершеннолетнего, то есть матери.
Молоденький смешливый лейтенант сжалился над странным, но вроде как в то же время адекватным парнишкой и и сообщив Софии Владимировне, что ее чадо у них, позволил Генке тоже сказать матери несколько слов. Генка расчувствовавшись и разволновавшись от всего сразу сжал трясущимися руками телефон лейтенанта и чуть ли не рыдая в трубку выпалил:
— Мама, мамочка! Прости меня, пожалуйста! Я вернулся! Прости!..
Голос у Софии Владимировны задрожал, и она быстро сказала:
— Гена, сынок, ты только не волнуйся. Я скоро буду.
Лейтенант отобрал телефон, помотал головой, покосился на Генку и решив, что все же он не совсем в себе, но не до такой степени, чтобы его «в клетку» сажать, оставил его в дежурке. Строго сказав:
— Сиди спокойно! Ясно?!
— Ясно, — буркнул Генка. Нормально он домой вернулся. Оказался х… где, чуть не обморозился, а теперь его еще в ментовку загребли.
Пока длилось ожидание, Генка думал об оставшихся «там» друзьях. Он вспоминал бледное лицо Рофта. Энси, лежавшего неподвижно на дне бота. Ну ведь должны они были успеть проскочить. Там до гор, где уже безопасно, как сказал Рофт, оставалось рукой подать. Он надеялся, что они успели. Очень надеялся. Неважно, что они там, а он здесь. Они его друзья. Должны были успеть. Должны…Наверное, он даже будет скучать по сумасшедшему миру из которого так сильно хотел вырваться. Вернее, скучать по тем, кто там остался. А насчет сумасшедшего мира, так тут-то вон вообще нормально все. Человек вернулся сам не знает откуда, столько всего пережил, а его как арестанта держат… Просто ппц!
София Владимировна влетела в небольшое помещение дежурки. В прекрасных глазах была тревога. Следом за ней вошел тот следователь, который Генке тогда вопросы задавал и подозревал… Ну все, приехали, это его сейчас и повяжут что ли? Сначала допросят, а потом…
— Гена! — мать рванулась к нему и крепко обняла. Генка хотел сказать как он по ней скучал и как он ее любит и не мог, потому что знал, что как только он начнет все это говорить, так сразу и расплачется. Его ж теперь хлебом не корми, дай поплакать…
— Что с тобой случилось? — оглядывая сына с нескрываемым ужасом, спросила София Владимировна?
— У меня вещи украли, — соврал Генка. А что он мог еще сказать? Вещи у азиата, потому что я пропал из его «секретной» лаборатории, и попал в другой мир, а вернулся из этого самого мира в подьезд дома на другом конце Москвы…
— Кто украл? Где? Какой ужас!!! Ты в порядке? Тебе ничего не сделали?! Гена…
— Вещи прямо все украли и даже раздели тебя? Ужас, ужас… А вот эту рваную майку, значит, дали вместо украденного. Подумать только, какие чуткие грабители. — Следователь ухмыльнулся. Генка хмуро посмотрел на него. Вот же козел!
— Гена! — Мать положила Генке руки на плечи. В глазах ее было страдание и одновременно с тем твердая решимость. — Сынок! Я тебя прошу. Очень! Просто скажи правду! Ничего не бойся!
Генка испуганно посмотрел на нее. Что она имеет ввиду под правдой? Что его не грабили? Или вообще все?!
— Гена — я твоя мама! Вместе мы справимся! Я тебе помогу! Только признайся и мы все сможем исправить. Обещаю!
— Что исправить, мам?
— Это наркотики?! Скажи, только честно, не бойся! Я с тобой! Я тебя во всем поддержу. Буду рядом…
Генка ошалело уставился на нее.
— Да причем тут наркотики? Мам?!
— Сынок! Твой звонок, твой вид. Ведь это… очень странно. По телефону ты просил прощения. И еще сказал, что вернулся. Вернулся откуда?! И сейчас ты без вещей, в одежде, как будто ее года три носили не снимая. Гена! Просто не обманывай! Еще можно что-то сделать! Поверь!
Генка вздохнул. Ну да, не обманывай. Скажи правду. Да, скажи он правду, мать его не только к наркологу потащит, а заодно и к психиатру, а там еще экзерцистов вызовет изгонять из него бесов, завладевших его душой, а заодно и телом.
— Мам! Это не наркотики… это… пиво! — выпалил Генка. — Выпил две бутылки, крышу снесло. Прости…
— Что?!.. Пиво? Правда?… — София Владимировна выдохнула с явным облегчением. — Но ты же понимаешь, что это тоже плохо?… Но ничего, все ошибаются… Главное не повторять ошибок…
Генке снова очень хотелось сказать что он ее любит. Что скучал и чтобы она успокоилась. Но скажи он это сейчас она снова подумает, что он принимает всякую дрянь…
— Вот прямо от двух бутылок так, как ты сказал, прямо крышу снесло. Ничего себе! Наверное крепкое пиво? Сколько оборотов?
— Да не помню я!
— Ну да, я понимаю, такое сильное опьянение.
Генка заерзал на стуле. К чему это все. Этот сарказм? Шуточки эти дебильные. Он, Генка хочет домой. Он месяц провел хрен знает где… Стоп! А почему мать удивилась, что он сказал, что вернулся?! Он же думал она с ума сходит, где он, все глаза выплакала… Генка скосил свои глаза на висевший на стене дежурки календарь. Мать твою за ногу! День, когда он поехал на встречу с азиатом был помечен красненьким квадратиком. Можно конечно предположить, что местные служители закона просто не меняли на календаре дату целый месяц. Но вероятнее все же, что сегодня, здесь, в его мире, все еще тот же день, когда он попал в совсем другой мир. То есть, никто даже и не заметил его отсутствия! Ну, кроме азиата, разумеется. Тот, наверное прямо с ума сошел. Был Генка и нету.
— Мам, я устал и голова
