Комиссар начал внимательно изучать бумажки, а нетерпеливый Жакоб попытался открыть заднюю дверцу машины.
Она не подалась. Тогда Морис заглянул в машину, посветив фонариком, и присвистнул:
— Ого! Какой прекрасный магнитофон! Японский? И, кажется, передатчик? Разрешите его посмотреть поближе.
— Я протестую, господин обер-лейтенант, — негромко сказал проповедник. — Я не знаю, правда, что за люди с вами. Возможно, они тоже служат в полиции. Но все равно никто не имеет права обыскивать мою машину без ордера федерального прокурора. Слава богу, законность строго соблюдается в нашей стране. Или я ошибаюсь? И вообще хотелось бы знать, почему вы задерживаете меня так долго? Мне нужно ехать. Я устал, остановился, чтобы передохнуть в тишине и покое этой чудной ночи, а теперь мне пора ехать дальше. Если вы разрешите... — закончил он с легким поклоном.
Он упорно не смотрел ни на кого из нас, только на комиссара, словно тот был один на дороге.
Комиссар молча вернул ему документы и заглянул на заднее сиденье. Жакоб светил ему фонариком.
— А зачем вам ночью понадобился магнитофон? — подал голос Вилли.
Проповедник будто не слышал его вопроса.
— Зачем вам магнитофон, в самом деле? — повторил тот же вопрос комиссар.
Ему проповедник ответил:
— Люблю во время отдыха послушать церковную музыку. Очень успокаивает нервы. А порой работаю над проповедью: ведь, как уверяют психологи, лучший отдых — в перемене занятий. Разве ездить с магнитофоном по нашим дорогам запрещено? Не знал. Но ведь вы же возите вот целую лабораторию на колесах.
— А с чего вы взяли, что у нас «целая лаборатория»? — насмешливо спросил Жакоб.
Проповедник ему не ответил.
Он упорно не замечал Жакоба.
И Морис, конечно, не выдержал:
— Слушайте, Горан, я взялся за это дело и доведу его до конца, ясно? Я не отступлюсь и посажу вас на этот раз за решетку.
Проповедник слушал его, прикрыв глаза тяжелыми, набухшими веками. Лицо его решительно ничего не выражало.
— Анри мне все рассказал о ваших планах, — продолжал Жакоб. — Старик еще не пропил совести окончательно. Вы от нас не уйдете.
Что-то вроде дрогнуло в каменном лице проповедника. Подняв тяжелый взгляд на полицейского, он глухо спросил:
— Могу я наконец ехать?
Комиссар, отступая на шаг, молча козырнул.
Черный «кадиллак» взревел и рванулся вперед. Мы отскочили в стороны и молча смотрели, как, плавно покачиваясь, убегает все дальше рубиновый огонек. Вот он скрылся за поворотом...
— Н-да, конечно, глупая была затея, — смущенно пробормотал Жакоб. — Его голыми руками не возьмешь... Но хоть повидались. Ладно, поехали домой.
В глубине души я надеялась, что пойманный голос испугается и притихнет, а может, и совсем замолчит.
Но в следующую ночь мы услышали его снова. Началось опять с настойчивых заклинаний: «Спите... Спите... По всему вашему телу растекается чувство успокоения и дремоты...»
— Не понимаю, почему он не сменит волну? — спросил у инженера Жакоб. — Ведь знает, что мы его слушаем.
— Не может он этого сделать, — ответил Вилли. — Приемник у старушки настроен на определенную волну.
— Верно, — согласился Жакоб и, погрозив динамику кулаком, добавил: — Ну, мы заткнем ему глотку, этому «небесному голоску».
— Как? — оживилась я.
— Увидите.
Но тут мы услышали нечто новое и переглянулись: «Вам надо самой поехать к нотариусу и добиться...»
— Включай! — Жакоб резко махнул рукой. Вилли рванул рубильник на пульте... Приказания «небесного голоса» утонули в треске и рокоте мощной глушилки. С трудом удавалось разобрать лишь отдельные слова:
«...Спокойно... арственную...»
— Вот я тебе покажу «дарственную»! — пробурчал Вилли, подкручивая регулятор.
Я выглянула из дверцы фургона, словно надеясь полюбоваться, как себя чувствует сейчас голос, — и вскрикнула.
Окна тетиной спальни были ярко освещены!
— Она проснулась, а я здесь! Надо бежать.
— Возьмите фонарик, а то ноги переломаете! — крикнул мне вдогонку Жакоб.
Но я с детства знала каждый камешек и торчащий из земли узловатый корень на этой тропинке и мчалась в темноте что есть духу.
Еще у ворот я услышала, как меня зовет тетя. Но я не откликнулась сразу, а пробежала в глубь сада и уже оттуда, издалека, тщетно стараясь сдержать одышку, подала голос.
— Где ты бродишь так поздно? — крикнула она с террасы.
— Гуляю в саду. Вышла подышать свежим воздухом, что-то спать не хочется...
Подойдя ближе, я спросила:
— А ты почему не спишь?
— Ужасно разболелся зуб. Только легла, кажется, даже заснула. И вдруг страшная боль, словно начали сверлить какой-то адской бормашиной, — ответила она, зябко кутаясь в халат и передергивая плечами. — Ты меня отвезешь утром в Сен-Морис? Там очень хороший дантист. Впрочем, ты, кажется, сама у него была? Я тебе давала адрес.
— Но ты что-то напутала, тетя. По этому адресу никакого дантиста не оказалось.
— Странно... — Она недоверчиво посмотрела на меня. — Вечно я путаю адреса. Но найдем: я прекрасно помню, где он живет.
Постояв еще несколько минут на террасе, она пожелала мне спокойной ночи и ушла, страдальчески держась за щеку.
Идти снова к Ренару я не решилась. Передача наверняка уже кончилась. А вдруг тетя не уснет и станет опять меня искать?
Ночь прошла спокойно. Выйдя рано утром на террасу, я увидела Мориса, подающего мне из кустов таинственные знаки.
— Что вы тут делаете? — спросила я, подбегая к нему и с опаской оглядываясь на окна тетиной спальни. — Вы с ума сошли! Она может увидеть. Зачем вы сюда залезли?
— Жду, пока вы проснетесь, вот уже битый час. Весь промок от росы. Что случилось вчера? Почему вы не пришли обратно?
— Боялась оставить тетю одну, у нее разболелся зуб. Просит отвезти ее к дантисту, но забыла адрес. Я сама ездила, когда у меня болели зубы, и не нашла этого дантиста.
— Разболелся зуб, а дантист исчез... — сказал Морис в глубокой задумчивости. — И разболелся зуб как раз в тот момент, когда мы включили глушилку. — Он посмотрел на меня. — Может, это просто совпадение, а может, и... Когда она последний раз была у этого дантиста?
— Кажется, зимой. Да, в конце зимы.
— И в конце зимы начала слышать «глас небесный»? До визита к дантисту или после?
— Точно не помню.
— Надо навестить этого дантиста! — решительно сказал Жакоб.
Он задел головой ветку, и на нас посыпались холодные капельки росы.
— Но я же вам говорю: нет там никакого дантиста.
— Тем более подозрительно. Адрес у вас сохранился?
