по его замкнутому лицу.
На все крупицынские вопросы Чоро отвечал уклончиво или отмалчивался, явно присматриваясь к гостям.
Крупицын от нетерпения придумал хитрый маневр — стал расспрашивать, какие звери водятся здесь. Мало-помалу Чоро разговорился и даже рассказал, скупо и угрюмо, как ему пришлось ловить снежного барса для Фрунзенской зообазы. Рядом сидел его восьмилетний сын в такой же, как у отца, волчьей шапке и гордо слушал. Скоро беседа перешла на то, ради чего они поднялись в аил.
Три дня назад Чоро ушел на охоту. Лицензии колхоз выправлял заранее: зимой Кара-Мойнок отрезало снегами, а вертолеты обычно садились раз в месяц.
Свалив двух козлов, он ранил третьего, но подранок поскакал прочь. Оставив напарника сторожить туши, Чоро погнал козла по скалам, чтобы измотать, и тот долго карабкался по камням, забрызгивая снег кровью.
Чоро сумел подобраться на выстрел, но убитый козел упал вниз, в лощину. Был час дня, Чоро мог не вернуться в аил засветло, и все же решил рискнуть.
Спустившись по веревке, он издалека увидел, что туша шевелится. Чоро удивился: на этот раз он попал козлу под левую лопатку. Подойдя ближе, он разобрал, что возле туши вертятся какие-то животные. Он громко крикнул и выстрелил в воздух.
— А кто?.. — перебил Крупицын, тиская шапку.
Чоро поморщился на такую невыдержанность, но ответил:
— Маймун.
— Обезьяна?! — в один голос вскрикнули Крупицын и Август.
— Оова, — кивнул Чоро. — Абдан чон.
Очень большая обезьяна на Тянь-Шане?.. По словам Чо-ро, их было две. Бежали они на задних лапах, изредка пригибаясь и отталкиваясь от наста сжатыми в кулак кистями, как это делают шимпанзе, молча и так быстро, что Чоро не успел толком разглядеть — даже трофейный двенадцатикратный бинокль не помог. Скоро они исчезли в камнях. Чоро едва успел вернуться к встревоженному Асанкулу. К аилу подходили уже в сильную метель. К ночи сорвался буран и мел трое суток.
Крупицын лихорадочно записывал все, что переводил племянник Чоро, Досмамбет. Август молчал. Все это пахло сенсацией, но охотник ему не нравился. Когда тот замолчал и хлебнул остывшего чаю, Крупицын захлопнул блокнот, но пальцы его нетерпеливо шевелились.
Потом Чоро встал, попрощался и ушел с сыном.
Всю ночь, ворочаясь в спальном мешке с боку на бок, Крупицын возбужденно и тоскливо говорил:
— Тебе не понять, ты не антрополог. Боже мой, какая возможность! Неужели это и правда снежный человек? Есть гипотеза, что это неизвестным образом уцелевшие неандертальцы. Какая брешь в науке заделывается одним махом! Это почище открытия Лики{28}. Да что там Лики!..
Он сбросил мешок и сел. Очки его блестели в скудном свете обледенелого окна, ему было жарко от возбуждения, и спать он не хотел. Августу, досыта набродившемуся с камерой по окрестностям, невозможно было уснуть под его восторги. Он вяло слушал, задремывая и просыпаясь. Но вдруг сон слетел и с него.
— Послушай! — он приподнялся на локте и повернулся к антропологу. — А спутать этот «Зверобой» не мог?
— С одной стороны, — в раздумье проговорил Крупицын, — здесь нет похожих животных. С другой, он слишком точно описал некоторые особенности поведения крупных гоминид, понимаешь?
— У-у-у, друг мой, — Август скептически поджал губы. — «Клуб кинопутешествий» да «В мире животных» нынче все смотрят!
Крупицын тогда рассердился за недоверие к его интуиции, затем принялся вербовать в кинооператоры экспедиции. Август пробурчал что-то о шкуре неубитого медведя и предложил приятелю быть гуманным — заткнуться и дать ему поспать хоть три часа…
Утром они пошли к заведующему скотофермой, договорились насчет сарлыков и вьючной упряжки, оформили все документы и только тогда отправились просить Чоро проводить их до места.
Хозяин усадил их на подушки под великолепным ширдаком{29}, на котором висели два ружья, нож в инкрустированных ножнах и камча с ручкой из косульей ножки с копытцем. Только одна шкура была растянута на торцевой стене — медвежья, черно-коричневая, выделанная вместе с когтями и головой, скалившей желтые клыки.
Жена подала чай с молоком. Когда Крупицын изложил дело, Чоро выслушал молча и отказался наотрез. Никакие соблазны и уговоры не подействовали.
Отчаявшийся антрополог кинулся искать его напарника Асанкула, но у того кончился отпуск и он уехал во Фрунзе. Крупицын заметался — и тут вмешался Август.
Первым делом он оставил Крупицына дома, хотя тот, похоже, мог вот-вот умереть от неподвижности.
Затем Август разыскал парня, накануне переводившего разговор.
Прошлым вечером он заметил, как горели у того глаза, когда Август при нем заряжал и смазывал камеру, чтобы не отказала на морозе. Досмамбет охотно согласился. Август, умолчав про отказ Чоро, пообещал научить его снимать. Воспрянувший духом Крупицын за сутки раздобыл все, что можно, и в четверг утром они тронулись в путь. Маленький караван выбрался за пределы аила, Досмамбет уже повернул головного яка по направлению к горам, когда Август, ехавший позади, вдруг оглянулся.
На сопке, за которой лежал аил, стоял всадник. Август сразу узнал Чоро и его мохнатого, в зимней обындевевшей шерсти коня.
Охотник сидел неподвижно, чуть ссутулившись, и смотрел на них.
Словно морозный ветер донес недоброжелательность, тревогу и презрение Чоро. Ощущение было слишком сильным и отчетливым — Август знал за собой эту восприимчивость. Заметив, что оператор оглянулся, Чоро толкнул коня каблуками и медленно съехал вниз.
Дорога была не особенно трудной. Досмамбет пел, Крупицын улыбался. Погода была отменная — морозно, сухо, ясно. Августу удалось снять несколько интересных кусков и прекрасную панораму самого начала ущелья.
Смеркалось, когда они были у места, где Чоро с Асанкулом подстрелили первого козла. Досмамбет быстро отыскал участок для лагеря, распряг и привязал яков, пока остальные возились с устройством ночлега.
После ужина спальные мешки положили ногами к обложенному камнями костерку, где тлел кизяк: экономии ради питание термокостюмов на ночь отключалось.
Трое молча глядели в искрящееся, словно вышитое алмазной крошкой, небо. Жевали и вздыхали сарлыки.
Морозная свежесть смешивалась с тяжелым звериным запахом шерсти и навоза.
— Все же интересно, — пробормотал Крупицын, — почему Чоро не поехал?
Досмамбет встрепенулся в своем мешке:
— Йе, как не поехал?
— А вот так, — в голосе Николая зазвучали отголоски обиды. — Не поехал, и все.
— Ну, мало ли какие причины, — примирительно сказал Август.
Николай по незнанию мог наговорить такого, что осложнило бы ситуацию.
— Человек пожилой, может, тяжело ему.
— Почему тяжело? — сердито заерзал Досмамбет. — Он другой молодой так гоняет, что молодой устанет раньше! Какая работа есть в колхозе — все делает. Самый лучший охотник на наш район, а ты говоришь — тяжело!
— Значит, мало попросили или побоялся, — вырвалось у
