Негр ли вы или белый человек, обоим надо познакомиться с безумной философией Ману. Это Ману очень тонко подействовал на две мировые войны. И возможно, он будет причиной третьей, последней… действительно влиятельный человек!
Даже до того, как Дейл Карнеги написал свою книгу «Как завоевать друзей и воздействовать на людей», Ману знал все секреты. На самом деле, каждый удивится, узнав, сколько друзей было у Карнеги, и на скольких людей он повлиял. Он, конечно, не такой, как Карл Маркс, Зигмунд Фрейд, Махатма Ганди. И все эти люди были совершенно незнакомы со сценарием влияния на людей. Им это не надо было знать, у них это было в крови.
Я не думаю, что есть человек, который смог воздействовать на человечество больше, чем Ману. Даже сегодня, знаете ли вы его имя или нет, он влияет на вас. Если вы думаете, что вы выше просто потому, что вы белый или черный, или просто потому, что вы мужчина или женщина, каким-то образом Ману дергает за ниточки, управляя вами. Ману надо полностью отбросить.
Я хотел сказать что-то еще, но я начал не с того. Моя Нани была очень настойчивой: «Всегда вставай с кровати правой ногой». И вы будете удивлены, узнав, что сегодня я не последовал ее совету, и все пошло не так. И теперь, когда я начал не с того; а когда в самом начале вам не хорошо, естественно все пойдет не так.
Есть ли еще время, чтобы я успел сказать что-то правильное? Хорошо. Давайте начнем сначала.
Я хотел пойти в деревню, но никто не был готов поддержать меня. Я не мог понять, как я там буду жить один, без моего дедушки, без моей бабушки или без Бхуры. Нет, это было невозможно, поэтому я неохотно сказал: «Хорошо, я останусь в деревне моего отца». Но моя мать, естественно, хотела, чтобы я жил с ней, а не с бабушкой, которая с самого начала определила, что будет жить в этой же деревне, но отдельно. Для нее был найден небольшой домик в очень красивом месте рядом с рекой.
Моя мать настояла на том, чтобы я жил с ней. Более чем семь лет я не жил со своей семьей. Но моя семья была не маленькой, она была размером с авиалайнер — столько народу, разные люди: мои дяди, мои тети, их дети и родственники моих дядей, и так далее, и тому подобное.
В Индии семья не такая как на Западе. На Западе она единична: муж, жена, один, два или три ребенка. Самое большее — это пять человек в семье. В Индии люди буду смеяться — пять? Всего пять? В Индии семьи несчетны. Это сотни людей. Гости приезжают и не уезжают, и никто им не говорит: «Пожалуйста, пришло время вам уехать», — потому что на самом деле никто не знает, чьи это гости.
Отец думает: «Возможно, это родственники моей жены, поэтому лучше молчать». Мать думает: «Возможно, они родственники моего мужа…» В Индии возможно войти в дом, когда вы не являетесь родственником, и если вы будете держать рот закрытым, то сможете жить там вечно. Никто не попросит, чтобы вы уехали; каждый будет думать, что вас пригласил кто-то другой. Вы должны только молчать и улыбаться.
Это была большая семья. Мой дедушка — я имею в виду отца моего отца был человек, которого я никогда особенно не любил, если не сказать больше. Он так отличался от моего другого дедушки, просто противоположность; очень беспокойный, готовый в любое мгновение на кого-нибудь напасть, готовый придумать любую причину для ссоры. Он был настоящим борцом, с причиной или без нее. Очень редко его можно было увидеть не спорящего с кем-то, и странно, но были люди, которые любили его.
У моего отца был маленький магазин одежды. Иногда я сидел там, просто наблюдая за людьми, чтобы видеть, что происходит, и иногда это было по-настоящему интересно. Самое интересное было то, что некоторые спрашивали моего отца: «Где Баба?» — это был мой дедушка. «Мы хотим иметь дело с ним и ни с кем другим».
Я был озадачен, потому что мой отец был так прост, так правдив и честен. Он мог назвать людям цену вещи таким образом: «Это моя цена. Теперь это ваше дело решить, сколько выгоды вы с этого получите. Я оставляю это вам. Конечно, я не могу снизить цену, но вы можете решить, сколько вы хотите заплатить». Он говорил покупателям: «Двадцать рупий - это цена; вы можете дать мне на одну или две рупии больше. Две рупии означают десять процентов прибыли и этого мне достаточно».
Но люди спрашивали: «Где Баба? — потому что пока его нет здесь, нет никакой радости вести дела». Сначала я не мог им поверить, но потом понял. Радость торговли, покупки — или как вы ото называете — торговля?
«Торговля, Ошо».
Торговля? Хорошо. Это была огромная радость для покупателей, потому что если вещь стоила двадцать рупий, мой Баба начинал с пятидесяти, и после долгого процесса торговли, которым наслаждались оба, устанавливалась цена в тридцать рупий.
Я смеялся, и когда покупатель уходил, Баба обычно говорил мне: «Ты не должен смеяться в такие мгновения. Ты должен быть серьезным, как если бы мы теряли деньги. Конечно, мы не можем их потерять», — говорил он мне. «Арбуз ли падает на нож или нож падает на арбуз, в любом случае разрезается именно арбуз, а не нож. Поэтому не смейся, когда я прошу с человека тридцать рупий за вещь, которую он мог бы купить всего за двадцать у твоего отца. Твой отец дурак».
И на самом деле, выглядело так, как будто мой отец дурак - такой же глупец, как и Девагит. Теперь это ему решать, достичь ли такой же наивысшей глупости как и мой отец. Для глупцов возможно все, даже просветление. Да, мой отец был глупцом, а мой Баба был очень хитрым человеком, хитрый старик. В то мгновение, когда я вспоминаю его, он похож на лису. Он, наверное, однажды рождался лисой; он был лисой.
Все, что делал Баба, было очень просчитано. Он был бы хорошим игроком в шахматы, потому что он мог просчитать, по крайней мере, пять шагов вперед. Он был действительно самым хитрым человеком, какого я когда-либо встречал. Я встречал много хитрецов, но никто не мог сравниться с моим Бабой. Я всегда удивлялся, от кого мой отец получил эту простоту. Возможно, природа не позволяет вещам выходить из равновесия, поэтому очень сложному человеку она дает очень простого ребенка.
Баба был гением хитрости. Дрожала вся деревня. Никто не мог понять, в чем заключались его планы. На самом деле, он был таким человеком и я сам наблюдал это — что когда мы шли к реке, мой Баба и я, и кто-то спрашивал: «Куда ты идешь, Баба?» — весь город называл его Баба; это просто означает «дедушка». Мы шли к реке, и каждому было понятно, куда мы шли, но этот человек говорил: «На станцию». Я смотрел на него, он смотрел на меня и подмигивал.
Я был озадачен. К чему это? Не было никакого бизнеса, а зачем врать без причины. Когда человек прошел, я спросил его: «Почему ты подмигнул, Баба? И почему ты соврал этому человеку без причины? Почему ты не мог сказать «к реке», когда мы идем к реке? Он знает, все знают, что эта дорога ведет к реке, а не к станции. Ты знаешь это, и, тем не менее, ты сказал «на станцию»»
Он сказал: «Ты не понимаешь — человек должен постоянно практиковаться».
«Практиковаться в чем?» — спросил я его.
Он сказал: «Человек должен постоянно практиковаться в своем деле. Я не могу сказать простую правду, потому что тогда, однажды, делая бизнес, я могу просто назвать верную цену. А это никого не касается; поэтому я подмигнул тебе, чтобы ты молчал. Что касается меня, мы идем на станцию; а ведет ли туда эта дорога, это никого не касается. Даже если бы этот человек сказал, что эта дорога не ведет на станцию, я бы просто сказал, что иду на станцию через реку.. Это мое дело. Человек может идти куда угодно как угодно. Это может просто занять больше времени, вот и нее».
Баба был таким человеком. Он жил там со всеми своими детьми, моим отцом, его братьями и сестрами, и их мужьями… и невозможно было знать всех, кто там собрался. Я видел, как люди приходили и никогда не уходили. Мы не были богаты, тем не менее, еды хватало всем.
Я не хотел входить в эту семью, и я сказал моей матери: «Или я один вернусь в деревню - воловья повозка готова, и я знаю дорогу; как-нибудь я туда доберусь. И я знаю жителей этой деревни: они помогут ребенку. И это только дело времени, когда я отплачу им сполна. Но я не могу жить в этой семье. Это не семья, это базар».
И это был базар, постоянный шум от многих людей, ни мира, ни тишины. Даже если бы слон прыгнул в тот древний пруд, никто бы не услышал всплеска; слишком много всего происходило. Я просто отказался, сказав: «Если я должен остаться, то единственная возможность это жить с моей Пали».
Конечно, я причинил своей матери боль. Мне очень жаль, потому что с тех пор я постоянно причинял ей боль. Я ничего не мог поделать. На самом деле, это была не моя вина; ситуация была такова, что я не мог жить в этой семье после стольких лет, прожитых в абсолютной свободе, тишине, пространстве. На самом деле, в доме моего Наны был слышен только я. Мой Нана в основном тихо напевал свою мантру, и, конечно, моей Нани не с кем было разговаривать.
