— Что это вы сегодня в кожаной шапке? — сказал он.
Мосс объяснил, что купил меховую шапку у инспектора, чтобы ушам было тепло.
— А вам-то что до этого? — спросил он.
— Сколько вы за нее дали?
— Пустяки. Шестьдесят ёре. Для меня она достаточно хороша.
— Я бы в такой не стал ходить.
— Ну да, — ответил Мосс, — вы наверное хотите повеситься с голой головой, чтобы не было позорного убийства.
— И желчи же у вас, несмотря на то, что у вас пол-лица изъедено!
Мосс сильно отстает, и Самоубийца далеко уходит от него вперед, прежде чем замечает, что он один. Он видит, что Мосс щупает палкой, и кричит ему:
— Это пустяки, это только тот маленький провал, шагайте через него!
— Меня снег слепит, — отвечает Мосс. — Где вы? Самоубийца вынужден вернуться назад и нетерпеливо восклицает:
— Что еще это за выдумки? Вы каждый день тут ходили через эту расселинку.
— Помогите мне немного, протяните мне руку.
— Терпеть не могу подавать вам руку, — отвечает Самоубийца, — уж примиритесь с этим. Вы весь в ранах со всех сторон. — И он с большой неохотой помогает Моссу перешагнуть через расселину.
— Не понимаю, — говорит Мосс, — предметы стали какие-то неопределенные, так неясно кругом меня. Это что, камень? — спросил он, стуча по нему палкой.
— Ну, понятно.
— И мне кажется, он серый. Все-таки я еще настолько вижу.
Самоубийца не может не понять, что дело очень плохо, он говорит:
— Очевидно ваша слепота довольно проблематична. Идем дальше!
Они карабкаются выше и выше. Но Самоубийца замечает, что его спутник не видит верного направления, то и дело сбивается с тропинки и падает, поднимается потом опять и ковыляет дальше.
— Удивительное дело, — говорит Мосс, — я отстал внизу, потому что как будто не видел ничего.
— А теперь лучше видите?
— Гораздо лучше, значительно лучше, это меня немного снег ослепил. — Но он продолжает часто падать и наконец сваливается вниз лицом. — Это я споткнулся о что-то, — оправдывается он тотчас же. — Конечно, я не так хорошо вижу, как раньше, нечего говорить. Это что за куст? Березка? Вот ведь я вижу.
— Вы хотите сказать, ольха.
— Ха-ха-ха! — говорит сконфуженно Мосс, — ну, да, я хотел сказать: ольха.
Они поднялись на «Вышку» до того места, до которого поднимались обыкновенно, и сели отдыхать, каждый на свой камень. По месяцу прошло облако.
— Я не понимаю, чего я хожу на эти прогулки, — заговорил Мосс.
— Вероятно, по той же причине, что и я, — ответил Самоубийца. — Для здоровья.
— Здоровье? Я достаточно здоров для того, что мне нужно.
— Говорят, наоборот, что ваше дело плохо, что у вас какая-то опасная болезнь.
Мосс ответил громким насмешливым хохотом и сказал:
— Вздор, докторская болтовня!
Он еще держался бодро, но прошло еще несколько минут, и он уже не мог больше так вызывающе смеяться. Самоубийца почувствовал что-то подозрительное в том, как он шарил вокруг, ища палку, поставленную им подле себя.
— Пойдемте-ка лучше домой, — сказал Самоубийца вставая.
Мосс ответил, продолжая сидеть:
— Месяц-то как ярко светит! Месяц в эту минуту был закрыт.
— Да, я еще это вижу. Идите вы вперед, я еще немножко подожду.
— Нет, тогда я тоже подожду.
Они посидели еще несколько времени, и Самоубийца сказал опять:
— Ну, идем теперь.
— Что вы хотите? — спросил Мосс.
— Чего я хочу? Домой идти, конечно.
— Слышите, идите вперед. Можно ли быть таким дураком, вы хорошо видите, что я не могу идти.
Самоубийца сказал, подумав:
— Ну ладно, я пойду. Но и вы тоже пойдете.
— У вас фантазия разыгралась больше, чем у меня, я это слышу, — ответил Мосс.
— Молчите, вы! — закричал Самоубийца, взяв его за плечо. — Мне нужно, чтобы вы были со мной, это для меня необходимо.
— Это вдохновение у вас не удержится, можете идти. Передо мной сейчас просто-на-просто черно все, как сажа.
— Вздор! — прервал его Самоубийца. — Я хочу сказать, что и передо мной сейчас темно, черно, как сажа.
— Этому я не верю.
— Не верите? Ну, я подробно докажу вам это в то время, как мы пойдем.
Он поднял товарища на ноги, взял его за рукав ульстера, и началось обратное странствие. Дело шло понемножку. Вот они опять внизу, у расселины. Тут Мосс делает неверный шаг и проваливается. Довольно много времени уходит на то, чтобы вытащить его. После этого они садятся отдохнуть.
— Можете думать обо мне наихудшее и испытывать ко мне отвращение, — произносит Мосс, — но я прямо говорю: я не вижу. Вероятно, ночь сейчас.
— Нет, это значит, что вы, должно быть, ослепли, — сказал Самоубийца.
— Как раз то самое, что и я думаю, — согласился в свою очередь Мосс, кивая головой. — Обнаруживается, что я прав.
— Ну, уж, действительно, тут хвастать нечем, — заметил Самоубийца.
— Нет, именно, — ответил Мосс. — Я мыслил совершенно правильно, а это тоже нечто такое, чего нельзя отрицать. Что верно, то верно.
— Знает доктор, что с вами?
— Разумеется. Он уже давно сказал, что мне надо уехать. Он устроил мне место в госпитале.
— Давно? Отчего же вы не уехали? Мосс молчит.
— Не понимаю, как это вы не уехали. Мосс ответил с возрастающей горечью:
— Вы невероятно смешны. Почему вы сами не уезжаете? Вы чем больны? Вам самому надо в больницу, вы же душевнобольной.
— Вовсе нет.
— Нет, да. И какое вам дело до моей болезни, что вы все разнюхиваете?
— Я не сумасшедший, — это только состояние подавленности от душевных огорчений.
— Ха-ха-ха, повторите-ка еще раз! Как будто бы огорчения бывают телесные. Вы хотите вешаться, вам надо в больницу под присмотр. Разница между вами и мною та, что вам надо выдержать испытание для приема, а мне этого не надо. Вы еще должны доказать, что вы душевнобольной.
Молчание.
— Я устал тащить вас, но я должен доставить вас домой, — безжалостно говорит Самоубийца, поднимая за собой товарища. Они спускаются на ровное место и опять останавливаются. Мосс обтирает рукавом ульстера пот со лба, у него в высшей степени подавленный вид. — В последний раз тащу вас с собой, да будет это вам известно, — заявляет Самоубийца.
— Да, потому что я завтра уезжаю, — отвечает Мосс.
— Это хорошо!
И опять трогаются. И в то время, как они идут, Самоубийца вдруг спрашивает:
— Так завтра? Вы завтра уезжаете?
— Да, завтра.
— Очень уж что-то скоро. Но мне это все равно. Мосс не ответил.
— А подумали вы в конце концов о том, что со мной будет? Нет, конечно.
— С вами? С вами все то же самое.
— Ну да, вот оно и видно, чего стоит ваша религия!
— Вы будете совершать тут каждый день прогулки пешком и доказывать вашу непригодность к жизни. Вы воображаете, что очень важно, что вы где-то находитесь, сидите и щурите глаза, и погружены в мрачные мысли, и не делаете ничего, ни худого, ни хорошего. Но нет же. Господи, боже мой, вы ничего полезного не создаете этим, ничего не предвозвещаете, ни общего блага никакого не достигаете: ни хлеба насущного для какого-нибудь воробья, ни рассказа о приключениях для ребенка.
— Молчите! Это вы повторяете только, что я говорил, и что вы наизусть выучили.
— Да, верно, вы говорили это обо мне.
— Что-то в вас есть мелкое и жалкое, — сказал Самоубийца. — Вы подбираете вещи, которые слышите, то, что выбрасывают другие. Поймаете какие-нибудь два слова и ходите потом и бурчите: самоубийство посрамляет убийство. Хорошо, что вы уезжаете, я давно уже устал от вас. Я слышал о человеке, который захотел убить свою жену — в которую между прочим был влюблен при этом, но оставил это до другого раза. Ну, а потом он сам хотел застрелиться.
— И с тем сказке конец.
— Нет, там был ребенок. Я слышал, что у них был ребенок.
Приятели шли некоторое время молча. Потом Мосс сказал:
— Да, плохо жить на свете!
Этот маленький шаг навстречу покончил было с Самоубийцей, но он откашлялся, подтянулся, и сказал отстраняющим тоном:
— Что вы в этом смыслите? Молчите, пожалуйста, вы и говорить-то отчетливо не можете.
Они опять некоторое время помолчали. Мосс снова растянулся, так и что и лицо его было в снегу.
— Вы разве ничего больше не видите? — спросил Самоубийца.
— Немножко вижу. Но меня снег ослепил.
— Вы неизлечимы?
— Я? — звенящим звуком спросил Мосс и остановился. И тут вдруг, как будто и его упорство изменило ему, он весь как-то перегнулся вперед, точно все тело его хотело ответить: да. В следующее мгновение он снова выпрямился и ответил:
— Вы, кажется, намерены не возвращаться домой сегодня вечером?
Когда они уже подходили к санатории, Мосс жалобно спросил:
— Далеко еще?
— Нет. Разве вы и огней не видите?
— Ну, конечно, вижу огни. Я так только спросил. Самоубийца остановился и каким-то чужим голосом сказал:
