— В основном для того, чтобы ты еще куда-нибудь не ввязался и остыл, — сказал он. — Я зайду к тебе, когда расхлебаю эту кашу. Не хочу, чтобы ты заварил еще и другую.
Психиатр, всегда невозмутимый, был сердит — это видно было по его лицу и голосу. Джим безропотно отправился к себе. То, что он довел даже доктора Порсену, глубоко огорчило его. Но в тот день Порсена, вопреки ожиданиям Джима, не вызвал его к себе в кабинет. Только опять прописал Джиму торазин, убедившись, что тот принял предыдущую дозу.
Транквилизатор не успокоил Джима. Джим приходил в бешенство, мучился раскаянием и снова бесился. Вместо того чтобы лечь спать после отбоя, он метался по комнате, холодея от горя и кипя от ярости.
ГЛАВА 26
Джим пришел к Порсене на индивидуальный сеанс. На стене в кабинете появилась новая бумага в рамке, исписанная большими затейливыми буквами. Со своего места Джим не мог ее прочитать, но полагал, что это последняя почетная грамота. У доктора по стенам больше дипломов и грамот, чем у голливудского магната в свите подлипал.
А в углу на верхней полке стоял новый бюст. Под ним, как и прежде, располагались белые, со слепыми глазами и пышными бородами изображения античных философов и две статуэтки: сидящий Будда и св. Франциск Ассизский. Джим, заинтересовавшись новым приобретением, встал и подошел посмотреть, пока Порсена дописывал что-то.
Бюст — вылитый Юлий Цезарь, если бы не усы — изображал доктора Порсену. Внизу была надпись: «Неизвестному психиатру».
Джим, хотя и был совсем не в смешливом настроении, не выдержал. Ну и юморист этот доктор, хотя юмор у него довольно сдержанный и спокойный.
В начале сеанса Порсена кратко изложил, как обстоит дело с «кашей», в которой все еще пребывал Джим. Говорил он очень быстро, но четко и без пауз — точно на аукционе. Он всегда говорил так, когда хотел покончить с чем-то второстепенным, прежде чем перейти к главному — к терапии.
Роджерсу позволили уйти с работы, не обвиняя его в торговле наркотиками. В обмен на это он обязался рассказать все начистоту и не подавать в суд на Джима за нападение и нанесение телесных повреждений, как угрожал раньше. Джилмен Шервуд тоже отказался от своего обвинения по той же статье плюс покушение на убийство. Доктор дал ему понять, что если он не откажется, то и его обвинят в торговле наркотиками. Более того — выгонят из группы.
Шервуд вернулся в свою комнату, но состоял под строгим надзором. Ходил он, держась очень прямо, шею поворачивал с трудом и держался подальше от Джима.
Крэнам и Мак-Донрах тоже не стали подавать жалобу на Джима. Доктор Порсена сам обвинил их в том, что они вели себя с Джимом неправильно. Их оставили в больничной охране, но в психиатрию больше направлять не будут.
— Я крепко верю в то, что человеку нужно давать шанс, — сказал доктор. — Тебе он тоже дается в настоящем случае. За тобой будет такой же надзор, как и за другими. Итак — я уже говорил, что у тебя необычайно живое воображение. Оно позволило тебе быстрее продвинуться в терапии, чем многим пациентам из твоей группы. Но я не хочу, чтобы ты задирал нос по этому поводу. Тебе просто повезло родиться с таким даром.
Доктор сделал паузу. Его синие глаза наводили на мысли о викингах, про которых рассказывал Джиму дед. Вот такие глаза могли быть у Лейфа Счастливого, глядящего на хмурое, полное опасностей море, которому нет конца. Где-то там, за горизонтом, лежит неведомая земля. Не слишком ли далека она? Не лучше ли вернуться в Гренландию?
Доктор вышел из задумчивости — он принял решение.
— Настало время, — сказал он, — избавляться от нежелательных черт Рыжего Орка.
Джим не ответил. Он так застыл на стуле, точно Порсена поместил его в криогенный цилиндр — только глаза моргали.
— Что скажешь? — спросил доктор.
Джим поерзал на сиденье, глядя в потолок, и облизнул губы.
— Мне… мне, надо признаться, страшно. Как будто меня… постигла большая утрата. Я не знаю…
— Знаешь, — сказал Порсена.
— Это правда необходимо? Не форсируете ли вы события? Я только-только вошел в Орка. Господи, сколько же это дней прошло с тех пор? Не так уж и много!
— Для терапии неважно, сколько дней прошло. У нас не исправительное заведение. Учитывается только твой прогресс. И не надо стыдиться, если тебе страшно. Все пациенты на этой стадии впадают в панику. У меня возникли бы сильные подозрения, если бы ты воспринял это как должное. Я не знал бы, по-настоящему глубоко ты проник в личность Орка или нет. Теперь у меня нет ни малейших сомнений по этому поводу.
— Не слишком ли глубоко?
— Вот это надо выяснить.
— Что же в Орке плохого?
— Это ты мне скажи.
— Я бы хотел сначала поговорить о его хороших сторонах.
— Как тебе будет угодно. Только перед этим скажи мне, каковы сейчас твои ощущения, эмоциональные и физические? Помимо страха.
— Мне стало лучше, когда я собрался поговорить о хорошем в Орке. Но сердце все еще колотится. А в кишки точно жира напихали. И помочиться бы надо.
— Потерпеть можешь? Или уж очень приспичило?
— Не знаю. Могу, наверно. Дело не так плохо, как мне казалось секунду назад.
— Итак, положительные качества Орка. Те, которых, потвоему, тебе не хватает или они слишком слабо развиты.
— Слушайте! — выпалил Джим. — Не могу я его бросить! Я ему нужен! Там ведь мозг-призрак — я должен избавить Орка от него! Если призрак возьмет верх, Орк уже не будет по-настоящему Орком! Я не захочу больше входить в это тело, если мозг перестанет принадлежать Орку! Мне будет противно! И потом, это потеряет всякий смысл. — Джим остановился, чтобы проглотить слюну. Рот и губы пересохли. — Да вы и не позволите мне больше входить в него.
— Я этого не говорил. Это твой собственный вывод, и я хочу, чтобы ты разобрался в нем повнимательней. А когда разберешься, скажи мне, почему ты думаешь, что я заставлю тебя бросить Орка. Ведь ты так думаешь? Что тебе придется расстаться с Орком. Но я не говорил, чтобы ты с ним расстался. Я не хочу только, чтобы ты входил в него какое-то время — какое именно, зависит от твоих успехов. Потом ты продолжишь свои визиты. Так какие же у него хорошие черты?
— Ну… несгибаемое мужество. Решимость — он ни перед чем не останавливается. Изобретательность — использует то, что под рукой, чтобы добиться своего. Горячее желание все познать. Любопытство. Высоченная самооценка. Хотел бы я такую иметь! Умение приспособиться к любой ситуации, умение ладить с людьми и высокого, и низкого ранга, когда ему это выгодно. Терпение, как у черепахи. Но, когда прижмет, он действует быстро, как кролик.
— Еще?
— Ну, его отношение к родным. Там не все благополучно, но он по-настоящему любит свою мать, хотя и злится на нее за то, что она недостаточно стойко и недостаточно часто дает отпор отцу. И все-таки она сильная. А по своей тетке Орк с ума сходит. Что же до туземцев, в особенности его кровных сестер, то он никогда не проявлял к ним жестокости. Вы скажете, что он соблазняет этих женщин, делает им детей, и это не очень-то по-христиански. Но он никогда их не принуждал, а для туземки почетно родить ребенка от властителя. Это безусловно улучшает условия ее жизни.
— В какой степени тебе, по-твоему, удалось перенять положительные качества Орка? Например, удалось ли тебе повысить свою самооценку?
— Уж это вам судить!
— А я спрашиваю тебя.
— Ну, по-моему, я стал ценить себя гораздо больше, и это хорошо. То есть… моя самооценка теперь намного выше. Лучше. Только…
— Только что?
— Моя ли это самооценка? Или я позаимствовал ее у Орка? Может, я и на Земле продолжаю изображать Орка и теперь всегда так будет?
— Человека с нормальной самооценкой не волнует, что о нем думают другие. Он или она сам себе судья. Я бы сказал, что истинным проявлением твоей нормальной самооценки послужило твое поведение, когда ты столкнулся с проблемой. Мне кажется, ты взял дело в свои руки. Не мямлил. Не просто сидел и думал, что надо бы сделать то-то и то-то, а взял и сделал. Я правильно подметил?
— Да, вроде в точку, — кивнул Джим. — Я повел себя не так трусливо, как бывало раньше. Так мне сдается.
— А может быть, ты никогда и не был таким трусом, каким считал себя?
Дрался же ты с тем хулиганом, Фрихоффером, хотя мог бы и уклониться.
— Ну да, уклониться! Чтобы все подумали, будто я наклал полные штаны!
— Случись это сейчас, из-за чего бы ты дрался: из-за боязни общественного мнения, которое сильнее даже страха перед физическим насилием, или просто потому, что не боялся бы своего противника? И считал, что пора дать ему отпор?
— Ну, наверно, по той, второй причине. Откуда мне знать заранее?
— Но ведь то же самое, в каком-то смысле, с тобой уже случилось. И на этот раз тебя не пришлось загонять в угол и доводить до отчаяния, чтобы заставить заняться Шервудом и Роджерсом. Как только ты понял ситуацию, ты тут же все решил. Можно было, конечно, решить по-иному и более разумно. Суть в том, что ты сделал это без промедления. А теперь перейдем к отрицательным качествам Орка.
