раньше не видел. Даже учебники для старших классов подобными конструкциями не пестрили. Хотя сама по себе она была не такой уж сложной — в процессе создания я понял, что фигура состояла из двенадцати самых обычных додекаэдров, расположенных в определенном порядке. У каждого, соответственно, имелось двенадцать граней, тридцать ребер и двадцать вершин. Всего для построения этой хреновины мне понадобилось бы двести сорок крошечных молний, которые каким-то чудом следовало еще и удержать на одном месте. Но в целом фигура оказалась стабильной. И как только я закончил ее собирать, стала выглядеть законченной.
Правда, сама по себе она меня мало интересовала — я хотел понять, будет ли она настоящей. Поэтому одну за другой заменил виртуальные вершины шаровыми молниями. Порядком взмок, потому что эти безобразницы даже в моем сознании старались перепутаться и все переломать.
Не знаю как, но в конечном итоге я все-таки заставил их сидеть на месте. И вот тогда в центре фигуры стало происходить нечто непонятное.
Я сначала даже не понял, что именно сделал, потому что пространство внутри супер-додекаэдра неожиданно поплыло. Это было похоже на то, как если бы туда поместили стекло, а потом нагрели градусов этак до тысячи, из-за чего стекло раскраснелось, размягчилось и прямо на глазах потекло, причудливым образом искажая то, что за ним находилось.
Неожиданное явление.
Прямо скажем, многообещающее, так что я снова покрутил фигуру, пытаясь получше все рассмотреть.
Однако когда я уже начал подумывать, чтобы поднять температуру и посмотреть, что из этого получится, Эмма тихонько шепнула, что у нас гости. А следом из коридора прозвучало властное:
— Курсант Гурто! Остановитесь! Иначе я буду вынужден применить силу!
* * *
Мне, разумеется, страшно не хотелось отвлекаться. После целого рэйна безуспешных попыток создать что-то путное, я совсем не хотел терять концентрацию и вот так легко все это утратить.
Однако директор есть директор. Его голос я, конечно, узнал. Поэтому вздохнул, распрямил переплетенные ноги и, открыв глаза, укоризненно взглянул на лэна Даорна.
Я честно собирался его спросить, зачем он выдернул меня из медитации. Однако практически сразу увидел, что в камере творится неладное, и ошарашенно замер, во все глаза уставившись на то, что там происходило.
Да ну на фиг, быть того не может!
Если бы мне кто раньше сказал, что такое бывает, я бы точно пальцем у виска покрутил. Однако зрение меня не обманывало — прямо передо мной, заняв большую часть камеры, совершенно спокойно висела та самая фиговина, которую я с таким усердием сейчас представлял. Более того, фиговина медленно вращалась вокруг своей оси, одну за другой демонстрируя мне идеально выверенные грани! Составляющие ее вершины молнии спокойно себе сидели в придуманных мною гнездах, по их поверхности то и дело пробегали крохотные электрические разряды. Часть из них безобидно рассеивалась в воздухе, однако основная масса, словно паутина, оплела грани каждого из додекаэдров, поэтому теперь эти грани сверкали и переливались, словно хрустальные. Затем заряд с них постепенно стекал внутрь, образуя в центре фигуры гигантский электрический шар. А внутри него, в глубине, тлела и постепенно разрасталась отчетливая алая искорка, вокруг которой, как и в моем упражнении, менялось и деформировалось пространство, будто обычное стекло, которое только что вынули из раскаленной печи.
— Вот дерьмо… — севшим голосом выдал я при виде этой картины.
— Наденьте браслет, курсант, — все таким же напряженным голосом велел стоящий в коридоре лэн Даорн. — Сейчас же!
Я, стараясь не спугнуть созданное мною чудо (рванет же — меня ведь первого разнесет на куски!), медленно-медленно наклонился, выудил из-под подушки идентификационный браслет и подтянул его к себе.
— Мелюзга-а, — ласково позвал я беспокойно заерзавшие молнии. — Пора домо-ой…
Фигура передо мной явственно заколыхалась, некогда ровные грани разом потеряли стабильность. Вся многоуровневая конструкция зашаталась, задрожала, когда мои засранцы дружно ее покинули. После чего я молниеносно защелкнул на себе браслет. Молнии, негодующе вспыхнув, тут же исчезли. Тогда как фигура, явственно застонав, грузно осела на пол и, коротко вспыхнув, исчезла, оставив после себя сильный запах озона и огромное черное пятно на полу.
При виде него я нервно сглотнул.
Черт побери! Вот это я сегодня намагичил!
— Откройте дверь, — тем временем скомандовал директор, и один из подбежавших охранников торопливо зазвенел ключами. — Курсант Гурто… Курсант, Гурто! Посмотрите на меня!
Я вздрогнул от его окрика и поднял взгляд, с удивлением обнаружив, что, помимо лэна Даорна, в камеру бочком протиснулся жутковато побледневший лэн Нортэн. На меня он смотрел, как на выходца с того света, его руки отчетливо подрагивали, а на пятно у себя под ногами он и вовсе уставился, как на сатанинскую пентаграмму. Ну разве что не перекрестился, да и то лишь потому, что на Найаре это было не принято.
— Откуда вам известна фигура усиления? — требовательно спросил у меня директор.
Опомнившись, я все-таки поднялся с койки и помотал головой.
— Первый раз про такую слышу, лэн. А что это?
— Это, курсант, то, что вы сейчас сотворили. Где вы ее увидели? Кто вам ее показал⁈
Я уставился на директора в искреннем недоумении.
— Вы нашли эту фигуру в какой-нибудь книге? — продолжал допытываться директор. — Может, лаир Орин показывал вам чью-то старую монографию по ритуалистике⁈
— Да нет же, лэн директор! Я вообще-то во сне ее увидел, — тихо признался я, и у того вдруг изменилось лицо.
— Во сне? — так же тихо переспросил он.
— Да, лэн. Однажды я увидел там эту штуку и захотел вот… ну поближе посмотреть, что это такое. Проделал комплекс упражнений на концентрацию. Сделал все, как обычно, когда учился дар открывать. А оно вон как жахнуло. Я ж не знал, что так получится.
Лэн Даорн сурово поджал губы, отчего его и без того строгое лицо превратилось совсем уж в нехорошую маску.
— Когда это произошло? Когда вам приснился этот сон?
— Э… я точно не помню. На одной из последних загрузок, кажется.
—
