— Ты, главное, не волнуйся, ладно? Обещаешь?
— Лика, не томи! Что стряслось ещё?
— В общем, я обо всём поговорила с мамой… Я рассказала ей всё-всё-всё… И о Папике… И о том, что у меня работы нет… И о том, что случилось с тобой. Мама знает, что это моя вина.
— Зачем? — выдохнула я. — Маме ведь тоже нельзя волноваться…
— Она не волновалась… Ну не так сильно, как ты думаешь. Мама сказала, что уже давно подозревала, что у меня какая-то странная и слишком сказочная работа, и она боялась заговорить об этом. Она была рада, что я решила во всём сознаться, но расстроилась из-за случившегося с тобой и… В общем, мама приехала, Ксюш. Она ночью прилетела уже и теперь ждёт встречи с тобой в коридоре!
— Лика-а-а! — протянула я, не зная радоваться или плакать.
Вроде бы маме стала известна правда, и мне не придётся придумывать красивую историю для того, чтобы оправдаться, но, с другой стороны, я понятия не имела, что я ей сейчас скажу?
Зная маму, она во всём будет винить себя и захочет вернуть Роберту все деньги за операцию… Она снова будет работать Бог знает сколько времени и может опять навредить своему зрению.
Я посмотрела на сестру и тяжело вздохнула.
Вот как тут не волноваться, если всё вокруг — один сплошной стресс?
— А Роберт? Он пришёл? — осторожно поинтересовалась я, стараясь не выдавать свой интерес к нему.
— Конечно! Он тут, по-моему, со вчерашнего сидел и домой не уходил. Выглядит неважно. Он очень переживал за тебя и проклинал себя за случившееся. Знаешь, мне кажется, что он…
Глава 25. Роберт
Случившееся с Ксюшей вырвало меня из того бреда, в котором я жил с момента смерти Веры. Реальность больно стукнула меня головой и заставила начать мыслить здраво. Страх заполнял каждую клеточку естества. Сильнее всего я боялся потерять ребёнка. Когда забежал в квартиру и увидел Ксюшу без сознания, у меня сердце чуть не разорвалось. Подол её голубенького платья пропитала кровь. Меня трясло, как полоумного, когда я смотрел на это. За секунды я схватил её на руки и поспешил вниз. Скорая как раз подъехала в этот момент, а дальнейшее… Мне хотелось бы забыть пережитый ужас, но я не мог.
Когда Ксюшу везли на каталке, я кричал, чтобы они спасли её жизнь, чтобы, в случае необходимости, они боролись за неё… Хоть и понимал, что могу потерять ребёнка, важнее было сохранить её жизнь. И это во мне говорило не бездушие, а страх оставить малыша без матери и лишиться самого светлого в мире человека.
Я ходил у дверей в реанимацию и всей душой хотел оказаться там. Ситуация из прошлого будто бы повторилась, вот только карты легли немного иначе, и ситуация оказалась несколько иной. Но я мог потерять женщину, дороже которой у меня никого не было, если не считать маму.
Даже когда врач сообщила, что угроза миновала, и я могу поехать домой, я не сделал этого. Как проклятый зомби сидел на скамейке и надеялся, что хоть как-то смогу помочь своим присутствием. С налоговой удалось всё уладить заместителю, благодаря этому один груз свалился с плеч.
И утром, когда в больницу примчалась Лика, не одна, а вместе со своей матерью, я был искренне удивлён, а когда женщина приблизилась ко мне и влепила звонкую пощёчину, скорее, напуган. Получается, она узнала всю правду…
Не ожидал, что Лика решит во всём признаться собственной матери, как и не ждал, что женщина налетит на меня и начнёт кричать, что она упрячет меня за решётку за случившееся. И она была права. Глупо было отрицать тот факт, что я очень сильно облажался. Я накосячил, и мне не было прощения. Я даже не пытался бы нанимать хороших юристов в случае, если она на самом деле решит подать на меня в суд, потому что эта беременность, повлёкшая за собой множество других проблем, — моя вина. Надо было думать головой, когда предложил девятнадцатилетней девушке стать суррогатной матерью для моего ребёнка.
Думал, что так будет лучше, мол, молодой организм: родить будет несложно, но в этом я оказался полным профаном и готов был нести вину за свою ошибку по всей строгости закона.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Когда медсестра приблизилась к нам, мама Ксюши перестала кричать на меня. Мы все замерли в ожидании.
— Ксению перевели в палату. Её врач сейчас на операции, но она сказала, что угроза миновала, и вы можете увидеться с девушкой.
Мы втроем ринулись в палату, которую я оплатил и попросил снабдить всем необходимым для комфорта, но девушка остановила нас.
— Постойте! Во-первых, это больница. Хоть палата и платная, я не могу позволить пройти всем сразу. Во-вторых, не забывайте, что Ксении нельзя волноваться. Решите между собой, кто пойдёт первым, и по очереди посетите её. Никаких волнений. Успокоительное ей ввели в капельницу ночную, поэтому в любом случае слишком остро она на вас реагировать не будет, но всё равно ведите себя сдержаннее!
Медсестра посмотрела на меня, словно я был монстром, и прошла мимо нас. Наверное, она права в своих домыслах… Это я довёл Ксюшу до такого состояния своими претензиями и обвинениями. Я — чудовище. Но я неустанно благодарил Бога за то, что вытащил её из пучины, что она не погибла и не потеряла ребёнка.
— Мне на курсах надо быть через полтора часа, поэтому я — первая, — сказала Лика и поспешила в палату, оставляя нас с их матерью наедине.
Женщина молчала. Она скрестила руки на груди и выжидающе смотрела в сторону двери, словно Лика выскочит уже через минуту. Мне следовало самому поговорить с ней, чтобы Ксюша не волновалась. И я набрался смелости для этого. Пусть щека всё ещё горела от пощёчины, я этого заслужил.
— Послушайте, вы правы в своих суждениях и вы можете посадить меня за решётку. Я даже сопротивляться не стану, но это всё больше похоже на знак судьбы. Она будто бы улыбнулась нам с Ксюшей и подарила шанс.
— Вам, может, она и подарила шанс! Но не ей! Ксюша ещё совсем молоденькая девочка. Она не доучилась даже! А Вы лишили её будущего! Она теперь не получит профессию, не сможет полюбить и стать любимой… Не выйдет замуж нормально, потому что… Как сейчас называют матерей одиночек? Разведёнки с прицепом? Так вот! Мою девочку будут считать именно такой по вашей вине!
— Ну, во-первых, Ксюша не была замужем и разводиться ей, собственно, не с кем, она к числу тех самых разведёнок не относится, а во-вторых… С чего вы взяли, что она не будет любима? Я люблю вашу дочь и хочу, чтобы она стала моей женой…
Женщина посмотрела на меня, чуть приоткрыв рот, но ничего не стала говорить. Она закрыла его и нахмурилась, словно раздумывала, — следует ли давать благословение на брак с таким плохим человеком, как я.
— Я серьёзен в своих намерениях. Если раньше я немного сомневался в собственных чувствах, то вчерашнее происшествие заставило меня понять одну простую истину — я люблю Ксюшу и не хочу отпускать её. Если она согласится стать моей женой, она никогда ни в чём не будет знать нужды. Я окружу её любовью и дам ей всё самое лучшее.
Я понял, что на дальнейший контакт со мной идти не желают, поэтому сел на скамейку и обхватил голову руками. Казалось, что она раздулась как воздушный шарик и вот-вот взорвётся. Недостаток сна давал о себе знать болезненной пульсацией в венах и ощущением песка в глазах, но всё это не имело никакого значения.
Ксюша в порядке и наш малыш тоже.
То, что я пережил за эти сутки, не сравнить ни с чем. Возможно, ощущения были похожи на те, которые я испытал, узнав о том, что Вера попала в кому, но всё-таки новые были острее. Я ощущал свою вину вдвойне, потому что сам довёл Ксюшу до такого состояния! Потому что она из-за моей оплошности была беременна… И потому что я так и не успел сказать ей главного… Даже если я и сам осознал свои чувства только тогда, когда понял, что могу потерять её.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Лика вышла из палаты с широкой улыбкой на лице. Их мама сразу же поспешила к дочери, а Лика подсела ко мне. Она немного посопела, а потом начала несмелым голосом:
