прислушиваясь к берегам, Конн — хоть и притупился его слух от беспрестанного трепета моря — различил песню и наполнился ею: остров был, оказалось, гнездилищем птиц, и пели те радостно, сладко, победно.
Конн причалил к милому острову и двинулся по нему, под шнырявшими птицами, под яблоневыми ветвями, вдоль ароматных озер, где рос священный орешник, с которого падали и плыли в воде орехи знания; и благословлял он богов своего народа за землю, что не содрогалась, и за глубокие корни деревьев, что не болтались и не прогибались.
Глава шестая
Преодолев некоторый путь с подобной приятностью, увидел король величественный дом, дремавший на солнце.
Кровля его была обложена крыльями птиц — синими, желтыми и белыми крыльями, а посередине стены была дверь из хрусталя, меж опор из бронзы.
В том доме жила королева острова — Ригру (Большеглазая)75, дочь Лодана, жена Даре Дегамры. Она восседала на хрустальном троне, а подле нее — сын Сегда, и они любезно встретили Верховного короля.
Во дворце не было слуг — не было и нужды в них. Верховный король обнаружил, что руки у него помылись сами собою, а позже увидел, что перед ним возникла еда — и появилась она без чужой помощи. На плечи ему бережно лег плащ, и король был ему рад, ибо старый его пришел в негодность от солнца, ветра и воды и стал недостоин взоров благородной женщины.
Короля пригласили к трапезе.
Он заметил, впрочем, что еду подали ему одному, и это Конну не понравилось, ибо есть в одиночку противно гостеприимству короля — и противно уговору с богами.
— Вольно ж вам, хозяева, — упрекнул он их, — но у меня гейс (запрет)76 трапезничать в одиночку.
— А мы никогда не едим вместе, — отозвалась королева.
— Не могу я нарушать гейс, — сказал Верховный король.
— Я поем с тобой, — сказал Сегда (Учтивая Речь)77, — и так ты, пока в гостях у нас, не нарушишь обетов.
— Конечно, — сказал Конн, — это будет очень удовлетворительно, ибо хватает мне бед, с какими приходится справляться, и я не желаю добавлять к ним обиду богов.
— В чем твои беды? — спросила благородная королева.
— Целый год, — ответил король, — не было в Ирландии ни зерна, ни молока. Земля Ирландии иссушена, деревья вянут, птицы не поют, пчелы не творят мед.
— И впрямь беда, — согласилась королева. — Но, — продолжила она, — с какой целью прибыл ты к нам на остров?
— Я прибыл просить у тебя одолжить мне сына.
— Одолжить сына!
— Мне доложили, — пояснил Конн, — что если сына непорочной пары привести в Тару и выкупать в водах Ирландии, земля освободится от напастей.
Даре, король острова, до той поры не заговаривал, но теперь молвил — с изумлением и пылом.
— Не одолжим мы своего сына никому — даже ради власти над целым светом, — сказал он.
Но Сегда, видя, что настроение у гостя испортилось, вмешался:
— Не по-доброму это — отказывать в чем бы то ни было Ард Ри Ирландии, я поеду с ним.
— Не уезжай, трепет сердца, — возразил его отец.
— Не уезжай, сокровище мое, — взмолилась мать.
— Я обязан, — ответил юноша, — ибо ради блага я нужен, и никто не должен от такого отмахиваться.
— Что ж, отправляйся, — сказал отец, — но я помещу тебя под защиту Верховного короля и королей четырех пятин Ирландии, а также под защиту Арта, сына Конна, и Фюна, сына Кула, и под защиту чародеев и поэтов и всех людей искусства в Ирландии. — Засим связал Ард Ри клятвой во всех тех защитах и оберегах.
— Я отвечаю за эти защиты, — сказал Конн.
Отправился прочь с острова с Сегдой, и через три дня достигли они Ирландии — и со временем прибыли в Тару.
Глава седьмая
Добравшись ко дворцу, Конн призвал чародеев и поэтов на совет и сообщил им, что обнаружил искомого юношу — сына девственницы. Ученые люди посовещались и постановили, что юношу надо убить, его кровь смешать с землей Тары и разбросать ее под деревьями.
Сегда, услышав об этом, изумился и вознегодовал, а затем, поняв, что остался один и без возможной подмоги, опечалился и убоялся за свою жизнь. Но помня, под какую защиту его поместили, перечислил всех в том собрании и обратился к Верховному королю за бережением, какое тот обещал.
Конн очень встревожился, но, связанный долгом, поместил юношу под всевозможные защиты, в каких поклялся, и, с отвагой человека, которому больше нечего ни обретать, ни терять, защитил Сегду и именем народа Ирландии.
Но народ Ирландии отказался принять на себя этот долг: люди сказали, что, хоть Ард Ри и действует в отношении юноши справедливо, в отношении Ирландии действует он не по правде.
— Желаем мы убить этого королевича не ради потехи, — возразили они, — но ради сохранности Ирландии он должен быть убит.
Разделился народ на разгневанные сонмы. Арт и Фюн, сын Кула, а также королевичи всей земли возмутились от мысли, что помещенный под их защиту окажется уязвлен чьей бы то ни было рукой. Но народ Ирландии и чародеи постановили, что король странствовал к Дивным с особой целью и что его поступки вне этой цели или же противные ей незаконны и никого к послушанию не обязывают.
Споры шли в Зале Совета, на рыночной площади, на улицах Тары, кто-то считал, что честь страны устраняла и отменяла любые неувязки личной чести, другие возражали, что есть у человека только она — личная честь, и ничто не превыше ее — ':ни божества, ни даже Ирландия, ибо известно, что Ирландия есть божество78.
Пока все спорили, Сегда, к которому обе стороны обращались с бережными и учтивыми доводами, делался все безутешнее.
— Ты должен умереть ради Ирландии, родное сердце, — проговорил один из них и троекратно расцеловал Сегду в щеки.
— Вообще-то, — отвечал Сегда, целуя в ответ, — вообще-то я вызывался не умирать за Ирландию, а лишь искупаться в водах ее и устранить недуг.
— Но, милое чадо, королевич, — сказал другой, также целуя Сегду, — если бы кто-то из нас мог спасти Ирландию, умерев за нее, мы бы с великой радостью это сделали.
И Сегда, целуя ответно, согласился, что подобная смерть благородна, однако не в его обязательствах.
Но, глядя на сокрушенные лица мужчин и женщин, иссеченные голодом, Сегда утратил решимость и молвил:
— Думаю, должен я умереть ради вас. — И добавил: — Умру за вас.
И когда произнес он это, все, кто присутствовал, коснулись губами его щеки, любовь и покой
