– Прости… Прости меня, милый. Я больше так не буду! Прости…
Кошмар закончился так же внезапно, как начался. Он набросил ей на плечи теплый халат, подхватил на руки, понес в комнату, где жарко полыхал камин. Усадил ее к себе на колени, принялся растирать онемевшие от холода и боли руки, ноги, спину, грудь, живот. Его ладонь ложилась мягко, потом, по мере движения по коже, давление усиливалось. Сильнее, быстрее, сильнее, еще быстрее. Ей стало жарко, она закрыла глаза, улыбнулась и прошептала:
– Хорошо… Спасибо тебе, милый…
Он тут же остановился, долго рассматривал ее обезумевшими от напряжения и страсти глазами. Потом выдохнул, прежде чем отнести ее на второй этаж на кровать:
– Ты либо ангел, либо чудовище. Но ты такая одна. Ты самая лучшая из всех, кто у меня был! Ты лучшая…
Потом она заболела. У нее поднялась температура, и он сильно запаниковал. Совал ей в рот градусник, испуганно ахал, обнаружив, что на нем тридцать девять и пять. Заставлял ее пить таблетки, уговаривал не капризничать. Варил куриный суп, кипятил молоко с мятой. Она послушно ела, пила, улыбалась. Его забота трогала ее до слез, и почти забылось, почему и как она оказалась здесь – в большом доме, стоявшем на отшибе за высоким забором где-то в пригороде. Почти сгладилось из памяти, как и что он заставлял ее делать, а когда ее мутило от отвращения, как он хлестал ее все тем же мокрым полотенцем.
Забылось… Или не помнилось, потому что она постоянно спала? Почему же она спит все время?
– Это сосны. Свежий воздух. Здесь всегда так, – коротко пояснил он, когда она спросила. – Не просто так все лучшие санатории в сосновых борах, а?
– Не просто, – кивала она послушно, потому что она дала себе слово быть послушной.
– Мы могли бы на море быть или океанический прибой слушать, но… Но ты же сама виновата, так? Так?
Его рука давила ей на колено, и она послушно кивала – так, так.
Хотя ее доля вины все же была. Она не предупредила никого, что у нее просрочен загранпаспорт. Обнаружила уже потом, когда села к нему в машину. А ведь он, засыпав ее колени розами, вез ее в аэропорт. Собирался поужинать с ней на морском побережье, где уже, по его словам, был заказан столик в ресторане. На ее лепет про отсутствие вечернего платья красиво белозубо рассмеялся и заверил, что они все купят там, на месте.
А загранпаспорт оказался просроченным. И вместо аэропорта они приехали сюда – на его дачу в сосновом бору. И… и она уже здесь давно, кажется. Совершенно потерялась во времени, совершенно. Все дни у нее слились в блеклое пятно бушующей непогоды за окном. Она приоткрывала глаза, слышала вой ветра, скрип длинноствольных сосен, жмурилась от ледяного света зимнего солнца. И дремала до ночи.
А ночью…
Ночью была длинная череда чудовищных команд, которые ей следовало выполнять.
Он не был садистски жесток, он был тошнотно мерзок. Он не пытал ее, он испытывал. Он опускал ее все ниже и ниже. И заливался оглушительным хохотом, слыша ее хриплые стоны и мольбы не останавливаться. Когда ближе к утру все заканчивалось, она ненавидела не его, нет. Она ненавидела себя.
Может, он был просто развратником, может, законченным извращенцем, она не могла судить наверняка, она ничего об этом не знала прежде. Она никогда не имела опыта общения с такими мужчинами. Мужчинами, у которых было очень много женщин и очень много денег. Как там говорят: чем выше общество, тем ниже нравы? Может, так у них принято, да…
Но про себя она знала точно: из той зловонной ямы, куда она себя уронила, ей никогда уже не выбраться. Даже если она и вернется домой – все равно. Все равно она выпачкана! Изгажена! На ней клеймо! И с этим ей потом жить. С ним или без него. С ним или…
Болезнь развивалась медленно. Болела голова, саднило горло, начался сухой кашель, от которого болели все мышцы живота и грудь.
– Мне надо в больницу, – попросила она несколько дней назад. – Надо… В больницу.
– Да, да…
Его взгляд, способный прежде в течение одной минуты наполняться животной страстью, разбавляться ледяным равнодушием, плавиться от трогательной нежности, замер, сделавшись никаким, без выражения и чувств.
– Мне нужно в больницу, – она подумала и добавила: – Милый…
– Да, да… – И снова та же пугающая пустота в глазах. – Я что-нибудь придумаю.
Он принес ей лекарство, от которого она перестала вообще что-либо соображать. Все звуки сделались далекими и гулкими, как будто где-то кто-то ухает в огромную бездонную бочку. Все ощущения притупились. Он касался ее кожи, что-то делал с ней, но она не понимала – что именно. Ее кожа будто покрылась толстым резиновым слоем, который иногда покалывало.
Как вот теперь… в запястьях.
Она попыталась лечь на бок, и у нее не вышло. Тело тоже перестало слушаться. И руки. И ноги. Господи, она совершенно ослабла. Она, наверное, умирает! Надо открыть глаза и посмотреть. Открыть глаза и посмотреть. Почему руки кажутся чужими и непослушными?
Ей удалось повернуть голову влево. Вправо было нельзя, там окно. Свет из окна слепил белизной, расчерченной тонкой паутиной голых веток. Открыла глаза и…
Господи! Он привязал ее!!! Ее левая рука, вытянутая вверх и чуть в сторону, была намертво привязана к чугунному узору изголовья кровати. И нога тоже. Ей удалось опустить взгляд вниз, удалось! И правая рука, и нога тоже были привязаны. Что… Что он с ней делает, боже??? Ей же надо в больницу! Она больна, а он привязал ее к кровати! Чтобы не упала во сне? Чтобы не сбежала? Чтобы осталась с ним навсегда, как он хотел? Что он в последний раз сказал, перед тем, как оставить ее до следующей кошмарной ночи? Пока смерть не разлучит нас?
Господи… Господи, помоги!!! Он же… Он же сумасшедший!!!
Глава 13
Власов раздраженно сопел в сторону секретарши. Она нарядилась так, будто сегодня в три часа пополудни прямо в ее приемной состоится бал! Короткая блестящая юбка – не юбка, пояс! И ноги в черных чулках вдруг оказались длинными и невероятно стройными. Какая-то сверкающая тряпочка, открывающая плечи, грудь, половину спины. Волосы зачесаны наверх, длинный хвост. Откуда, интересно, если свои волосы у нее по плечи?
– Это откуда? – не удержался он, тронув кончик хвоста, когда она наклонилась к нему с документами на подпись.
– О, это шиньон, босс, – она скосила в его сторону взгляд. – Послезавтра праздник. Завтра выходной. Вот, решила нарядиться. Подумала…
– Что подумала?
Про праздник он помнил. Ему сегодня все утро выносили мозг в этой связи. Жена орала, что он мудак и козел, потому что отказывается сопровождать ее в новогоднюю ночь в ресторан. Ребенок запросил столько денег, что у него просто рот открылся от возмущения.
– Я на такие деньги неделю буду в кабаке завтракать, обедать и ужинать! – громко возмутился Власов.
– Не ори на ребенка, жлоб!!! – завизжала жена и швырнула ему вслед его комнатными тапками, он как раз выходил за дверь. – Можешь вообще не возвращаться, невелика потеря!!!
Он все же помедлил с уходом. Снова зашел с лестничной клетки в дом, плотно прикрыл дверь и прошипел со свистом:
– Прошу не забывать, это моя квартира!!! Если кого-то что-то здесь не устраивает, пишите рапорт!
– Да! Да!!! – продолжила бесноваться супруга, уверенным фарватером продвигающаяся к статусу бывшей. – Ты, помнится, рапорт написал, придурок!!! Люди сейчас вон сколько там получают, а ты в своей конторе… Только штаны дорогие протираешь, козел! Ненавижу!!! Ненавижу тебя!!!
– Чтобы к моему возвращению со службы, – медленно ворочая языком, проговорил Власов, – твоей ноги тут не было, поняла!!!
Ребенок затих в недрах квартиры. Жена на какое-то время тоже будто оглохла, а потом разразилась такой бранью, что у Власова – майора полиции в отставке, прожившего с ней много лет, – покраснело лицо.
– Уйду, не сомневайся!!! Ха-ха!!! – надрывалась супруга, резво подпрыгивая в метре от него. – Можешь считать себя холостым с этой минуты! Все!!!
Он хотел сказать, что давно уже не считает себя семейным, но поостерегся. У нее в руках был тюбик с жирным кремом для лица, и она могла запросто выдавить половину прямо ему на дорогое пальто. А вещами своими, не так давно приобретенными и не за спасибо, собственно, Власов дорожил…
– Так что подумала-то? – встряхнулся он от неприятных утренних воспоминаний и прошелся по секретарше с головы до ног жадным взглядом.
– Ну… Подумала, может, мы с вами устроим корпоративчик, а?
– Корпоративчик? – изумленно вскинул брови Власов. – Вдвоем?
– А почему нет? Мы же вдвоем работаем!
Она задорно рассмеялась, запрокидывая хвостатую голову. Ее шея была красивой, нежной на вид. Она была создана для того, чтобы ее терзали жадными губами. От секретарши приятно пахло пудрой, духами. Она призывно улыбалась, раскованно поводила плечами, приводя грудь в волнительное колыхание.
– Нет, ну мы можем, конечно, позвать уборщицу или кого-нибудь из ваших клиентов и…
