Я могу ей дать, чего она хочет… она хватает меня за яйца и трется шишаками сисек о мою грудь, затем ее пальцы ловят мой хер за шею… она дергает Джона Четверга за бороду и щекочет ему подбородок. Мягко, довольно мурлычет, как кошка, когда обнаруживает, какой он твердый. Когда я ее щупаю, она елозит по кровати ногами… покрывала сбиваются, они под нами твердые комки… Росита сжимает мне ногами бедра и трется об меня своей мохнаткой и пиздой… она играет с собой моей ногой, а волосатый живот щекочет мне ляжку.
Я стаскиваю ее с кровати и ставлю на колени – ровно так, как она стояла в оргазме танца. Она смотрит на меня снизу вверх….
Она знает, чего я хочу… Мой хер подрагивает перед ней…. Руками она упирается мне в колени и нагибается… берет хуй в рот и сосет, ожидая, когда я опрокину ее на спину….
Ну смейся теперь, сука! Давай хохочи с этим хуем во рту! Попробуй расплескать смех по краям его, мне в волосню, он запутается в щетине…. Я вгоню твой хохот тебе в глотку, забью тебе его в живот, чтоб из жопы лез…. Хохотать у меня будешь, пуская слюни, а когда я кончу, твой смех захлебнется молофьей… станешь хихикать – струйки молофьи будут брызгать у тебя из ушей… а за смех утробный будут тебе особые молофейные слезы…. чтоб из носу капали…..
Упертые руки Роситы подаются под моими толчками… колени у нее раздвигаются, и она откидывается, пока волосы не начинают мести пол. Я становлюсь на колени, удерживая хуй у нее во рту, и она сосет, впиваясь пальцами мне в бедра. Я чувствую, как ее живот подымается и опускается у меня под жопой… Щиплю ее за буфера и заставляю слизывать ее слюни у меня с яиц…
Когда я кончаю, она не может проглотить молофью! Голова у нее слишком опущена, и она давится, когда пробует… но я держу ее, не вынимаю болт у нее изо рта, пока все снова не успокаивается, а затем понимаю, что она продолжает сосать. Она не останавливалась ни на миг, и у нее полон рот молофьи, которую она не может проглотить.
Я ее поднимаю, обхватываю одной рукой, а другой забираюсь ей в волосы. Она трясет головой… глотать не станет. Отворачивается от меня, и мы несколько мгновений боремся с ней на коврике. Вдруг она смеется и открывает рот показать мне, что внутри ничего нет.
Она лежит на животе, пока я сижу на полу, и снова принимается лизать мой хер. Язык ее вьется вокруг моих яиц, она их целует. Мне понравилось, как она танцует, хочется знать ей? Так вот оно всякий раз, говорит она… она им все показывает, а они только рычат в конце. Однажды вечером негр, здоровенный черный детина с синими губами, порезал ее бритвой… она мне показывает тонкую вспухшую линию наискосок через живот…. Потом пришел и выеб ее и остался на всю ночь…. потом она уже не разрешала бабусе пускать негров к себе в комнату.
Мне любопытно, почему больше никто пока не ломится в дверь. О, но она так не поступает. Иногда принимает одного… никогда не больше троих после того, как станцует. Время от времени позволяет двоим мужчинам одновременно, но больше – никогда. Она бы взяла их всех, если б хотела, но так она пробовала всего раз. Пятнадцать мужчин, один за другим сразу после танца! И все такие грубые, она боялась… двоих пришлось вышвырнуть вон.
Сколько она уже танцует? Этого она не знает… ей, кажется, было двенадцать, когда отец заставил ее снять одежду и голой потанцевать перед какими-то мужчинами… дома в Мадриде он держал бар. Она помнит, что было страшно… один мужчина хотел ее отъебать, и отец поймал его потом, он играл с нею на темном крыльце… отец сшиб его кулаком со ступенек…. Она соврала и сказала, что на самом деле тот с ней ничего не делал… она целовала ему елду и брала ее в рот…..
Рассказывая мне это, она целует мой хер и сует его в рот. У меня снова стояк… она облизывает мне ноги и живот. Я ей нравлюсь, говорит она… если б я не поднялся к ней в комнату, она бы сама спустилась меня искать. Хочу ли я договориться и остаться на ночь? Лишнего мне это стоить не будет, и она гарантирует, что устроит мне больше эрекций, чем какая угодно девушка в заведении…
Я объясняю, что я здесь с друзьями и мне вскоре надо будет к ним спуститься… и пизда на самом деле, судя по всему, разочарована. Она сует мою елду за щеку и отсасывает еще несколько минут… потом встает и ложится на кровать, раздвинув ноги. Гладит себе мохнатку, словно влюблена в то, что у нее там.
Джон Четверг, похоже, забыл, что у него только что состоялся урок французского. Он воспрянул и готов к свиданию с лопнувшим персиком, чьи половинки лежат меж бедер Роситы. Когда я к ней подхожу, пизда выпрямляет ноги в воздух и помахивает ими, а руки ее – как крабы, помавающие клешнями.
У Роситы пизда большая, когда открывается и растягивается перед тобой… Жалко, у меня нет фонарика, чтобы заглянуть в эту темную дырку. Она похожа на Яму Калькутты…[168] чуть не представляю себе тела всех мужчин, кто когда-либо пытался ее ебать, лежат горою внутри. С такой дырой у нее до самих задних зубов обзор открывается.
Но у меня на эту дыру найдется хер… я хватаю Роситу за дрыгающиеся ноги и пригибаю их, пока коленями она не упирается себе в титьки. С моего конца она вся сплошь жопа и пизда… больше ничего. Я заправляю болт ей под хвост, и он исчезает где-то у нее в мохнатке. Она ими не ерзает? Не успеваю я запустить хуй в действие, как она давай подскакивать так, будто я ей за дверцу топки ведро горячих угольев подбросил. Она дотягивается до своей задницы и дергает меня за яйца так, что я начинаю опасаться, не сорвало бы их с петель… Она кончает, воет она… я сосу ей титьки. У меня в руках извергающийся вулкан.
Я еще и не начал ее ебать, когда взято это первое препятствие. После этого я за нее берусь, приступаю так, будто рассчитываю провести там несколько лет… Уже через три минуты она у меня ловит ртом воздух… через пять просит пощады.
Когда я кончаю – это как лежать на кровати и чувствовать, что вся комната делает пару кувырков. Меня бьет резко под дых. Все искажается, но я слышу, как Росита курлычет… по ней тоже шарахнуло.
Ебанутая она сука… как только я с нее слезаю, она простирается на полу на животе… целует мне ноги и кусает за пальцы… Я должен остаться, говорит она… Я не могу уйти и унести из ее жизни такой чудесный хуй. Она хочет, чтобы я остался на всю ночь… на всю неделю… это ничего не будет стоить. Она смотрит на мою одежду… она купит мне новый костюм… много новых костюмов. Она имеет в виду, что хочет, чтоб я стал ее сутенером… ее последний, рассказывает мне она, месяц назад напился и выпал из окна…
Мля, нет у меня времени работать ничьим сутенером… а кроме того, я терпеть не могу испанский темперамент дольше пары недель. Пытаюсь объяснить, но она не хочет слушать… ее муха укусила, и чем больше я объясняю, тем больше она стоит на своем. Голос ее набирает силу, и она начинает злиться. Я тоже злюсь… У меня была роскошная поебка, но за то, чтоб с кем-то ссориться, я не платил. Я ору на нее в ответ. Наконец принимаюсь одеваться.
Я стою там во всем, кроме одного ботинка… и тут вижу коварный маленький нож у нее в руке. С бюро хватаю щетку для волос и бросаю в нее. Промахиваюсь, она тоже… нож скользом попадает в стену и падает.
В одном ботинке я выпрыгиваю в коридор… Росита снова бежит к ножу. Мы орем друг на друга в открытую дверь, пока я не вижу, что она снова поднимает руку… тогда я захлопываю дверь. Раздается треск, будто ломается кость… это тонкая дверная панель… в ней проглядывает черный кончик ножа. У нее сильная рука, у этой чокнутой бляди… и меткость уж слишком хорошая. Я надеваю другой ботинок и сваливаю оттуда на хуй.
Эрнеста внизу нет. Они с его пиздой играют в стукнись-попой, полагаю. У высохшей старой суки в гардеробе забираю свою шляпу. Хорошо ли я провел время, спрашивает она? Я непременно должен еще раз их навестить…….
* * *
Мисс Кэвендиш с нами больше нет. Район здесь, сказала она консьержу, не вполне тот, какой ей бы хотелось… поэтому она сложила вещички и украдкой съехала. Сид говорит, что пару дней назад видел ее на бульваре Сен-Жермен. Заметив его, рассказывал он, она положительно развернулась и побежала в другую сторону, прыгнула в такси и была такова.
Меж тем, за каждым фонарным столбом мне мерещатся испанцы. Я уверен, что эта пизда Росита натравила на меня пару своих дружков… Жду ножа в спину всякий раз, как гуляю по темной улице. Дошло до того, что я огибаю углы по широкой дуге и дергаюсь, когда из парадной выбегает ребенок. Надеюсь, мне удастся сохранить себя в целости и сохранности, пока Росита не найдет, чем еще занять себе время и мозги.
Господи, вот же пёзды! Если они тобой не владеют, им хочется тебя убить, а если не хотят убивать тебя, так желают убить себя. Именно во Франции, и особенно в Париже, начинаешь полностью осознавать всю ужасность женщин; неслучайно французский роман стал олицетворением смятенья и шумихи из-за того, кто кого любил и почему нет. От чего-то в самом воздухе все время сознаешь женские уловки и интриги.
