Жрица вырвалась и отвернулась.
— Я не знаю, — сказала она, глядя в сторону. — Вчера не верила. Потом ты принес этот ужасный диск. Теперь я не знаю.
Стрелок помолчал.
— Ну допустим, — сказал он наконец. — Я попаду на эту церемонию. Выйду на сцену. Скажу что-то. И кто меня послушает?
— Ты скажешь им, кто был твой отец, и скажешь, что его дух говорит из твоего рта.
— И они поверят? — Слингер криво ухмыльнулся.
— Если дух отца силен в тебе, он подчинит их. Даже если нет, то он разгневается и убьет их. Скажи, что он идет за тобой и убивает всех, кто тебя не любит.
Стрелок подобрал футболку и бросил ее Игуане.
— Оденься, красавица, — попросил он.
— Почему ты не называешь меня «жена»?
Бессмертная Игуана без особой радости натянула футболку, зажав в пальцах ее рваный ворот.
— Чтобы мы с тобой друг друга понимали. — Слингер потушил окурок и убрал его в карман. — Я расскажу тебе о Джонни, знаменитом аризонском рейнджере. А ты решишь, вызывать его дух или нет. История короткая, без начала и конца, так что я расскажу ее только один раз.
Жрица смотрела на него молча. Он продолжал:
— По детству Джонни часто таскал меня на ярмарки. Там были аттракционы… не такие, как это ваше колесо, а простые, сельские. Такие, знаешь, деревянные быки, механические лошади. Я всё детство провел на этих лошадях и быках. Вот только они не двигались. Когда кто-то другой катался, двигались, а подо мной — нет.
Он затянулся и потер небритую щеку.
— Так вот, один раз я сидел на этой лошади. Я уже знал, что она как-то включается, только не знал, как. Тут ко мне подходит мужик, весь в белом. Джонни называл таких «слизняк-итальяшка». Сам он рассказывал, как полжизни гонялся за одним таким по пустыне, грохнул его где-то около Вегаса, а потом как-то подрастерял интерес. Джонни любил хвастаться подвигами.
— Это был… это был… — Игуана пыталась припомнить слово.
— Мужик в белом, — сказал Пепел. — Он подошел и бросил в машинку десять центов. Лошадь стала брыкаться, и я впервые покатался на самом деле.
Он помолчал.
— Тут явился Джонни, пьяный в дым, и устроил свое представление. Он орал на мужика, топал ногами. А тот смотрел молча. Потом спросил — «у тебя всё?». Потом наклонился к нему и сказал пару слов. И Джонни сразу поменялся в лице. Взялся скулить, извиняться — всё на одном дыхании.
— А человек в белом? — спросила жрица.
— Сплюнул под ноги и ушел. Джонни потом сказал, что это был Лакки Лучано. — Пепел хмыкнул. — Сказал, что он грозился убить меня, прямо на лошади, на глазах у моего отца.
— Рейнджер Джонни ценил тебя больше, чем свое имя, — сказала Игуана. — Это достойно уважения.
— Да, только мужик в белом шептал разборчиво. По крайней мере, я всё разобрал.
Он затянулся и медленно проговорил:
— Два слова. «Идем стреляться». А потом еще раз сказал «идём».
— Значит…
— При нем даже оружия видно не было. А у Джонни… — Стрелок откинул плащ и хлопнул себя по кобуре. — У Джонни всегда висела Кочерга, на этом самом месте.
— Значит, — повторила Игуана. — Твой отец не был тем великим белым рейнджером?
— Не знаю. — Пепел нахмурился. — Откуда мне знать? Он много пил и много трепался. Где правда, где неправда — кто теперь разберет.
Жрица встала и прошла к окну.
— Правды и неправды нет, — сказала она. — Есть только то, во что ты веришь. Твой отец верил, что он великий рейнджер?
Слингер ухмыльнулся.
— Особенно когда пьяный был.
— А ты веришь, что он великий рейнджер?
— Прости, солнце. Мне уже не двенадцать лет. А что касается привидений и духов — спасибо, но мне хватило Трикс.
— Кто такая Трикс?
— Никто.
Стрелок сделал шаг к ней. Жрица развернулась ему навстречу. Ее глаза снова сделались одинаково мертвыми.
Пепел еще раз шагнул к ней. Игуана не шевельнулась.
— Уходи, — сказала она. — Ты мне больше не нужен.
«Ты будешь только мешать», — услышал он голос Трикси. Но он бывал ей нужен, еще как. Трикс пыталась убежать от него, но всякий раз убеждалась, что он ей нужен.
Слингер помолчал и заговорил медленно, обдумывая каждое слово:
— Лос-Анджелес опасное место. Ты можешь нанять меня. Я профессиональный стрелок. Я смогу тебя защитить.
— У меня есть мои воины.
— Им нельзя убивать. Они боятся полиции. Так?
Она не ответила.
— Я не боюсь полиции, — сказал Пепел. — И я не стану задавать вопросов.
Взгляд Игуаны не изменился. Жрица ждала еще чего-то, но стрелок и так предложил больше, чем собирался.
— Хорошо, — сказала она наконец. — Может быть, я снова в тебя поверю. Иди за мной.
Бессмертная Игуана проскользнула мимо. Пепел обернулся, но верховная жрица уже покинула комнату.
Самые верхушки акаций слегка порозовели, но в дворике было темно и сыро, как на дне колодца. Игуана шагала вперед, не обращая внимания на холод. В утреннем воздухе сильно пахло фикусом. Жрица неслась вперед так быстро, что стрелок едва поспевал за ней. Вместе они протиснулись во внутреннюю дверь и вышли в фойе мотеля.
У конторки Бессмертная Игуана споткнулась о вздутую половицу и пронзительно вскрикнула. Жрица запрыгала на одной ноге, прикусив губу и протяжно стеная. Пепел хотел помочь ей, но Игуана грубо отпихнула его.
— Меня увидят воины, — сказала она. — Нельзя, чтобы ты меня вёл.
— Воины? — переспросил слингер. Он подошел к окну, забранному складными шторами, и заглянул в щель между жестяных полосок.
По стоянке бродили индейцы. Ночью, под раскаты грома и шум ветра, их мотоциклеты съехались отовсюду, — не меньше двух дюжин, а может статься, и трех.
Звякнул колокольчик. Пепел оглянулся. Бессмертная Игуана отодвинула парадную дверь и терпеливо ждала его у порога, оранжевая в слабых лучах рассветного солнца. Стрелок вздохнул и последовал за ней.
Мотерос толпились небольшими группами у костров, усеявших все просторное поле стоянки. Некоторые из них даже сидели, хотя гудрон был еще слишком холоден. Полуголые механики тоже были здесь — они шмыгали туда и сюда, не обращая ни на кого внимания, таскали воду и деготь в кожаных бурдюках, заправляли машины горючим. Некоторые из них готовили; некоторые — поддерживали костры, швыряя в них клочья старых афиш и обломки деревянной мебели. Отовсюду пахло маисом, какао и диковинными южными пряностями. Из каждого второго мотоциклета орало радио, настроенное в унисон на одну общую радиостанцию.
Замечая верховную жрицу, ацтеки расступались и строились в ряд. Механики, напротив, быстро склоняли бритые головы и кидались дальше по своим делам. Те водители, что еще не успели заглушить мотор, торопливо спешивались и тоже становились в две шеренги.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
